— Я видел Тависа сразу после Посвящения, — сказал Ксавер Маркуллет, сидевший в дальнем конце стола.

То обстоятельство, что он находился здесь, а Тавис — нет, лишь усилило беспокойство Шоны.

— Он казался расстроенным, когда вышел из палатки предсказателя, — продолжал молодой Маркуллет.

Герцог пристально посмотрел на него:

— В чем это выражалось?

— Он не остановился поговорить со мной, даже на минуту. Я окликнул его, но он просто ушел.

Шона и Яван переглянулись. Неблагоприятное пророчество? Не может быть. Однако герцогине показалось, будто холодные пальцы сжали сердце — словно сам Байан протянул к ней руку из Подземного Царства.

— Люди реагируют на Посвящение по-разному, — сказал Джегор джал Сенна, сидевший между Ксавером и графом Бринтешским. — И испытывают разочарование по самым разным поводам. Может статься, Тавис положил глаз на какую-нибудь девушку, а из пророчества Посвящения узнал, что женится на Бриенне. А возможно, он представлял себя более высоким или сильным, чем человек, которого показал камень. Скорее всего приступ уныния не затянется надолго.

Шона благосклонно улыбнулась мужчине-кирси. Джегора с женой посадили за стол как можно дальше от Явана, как сажали каждый год и как посадят через несколько дней, когда Шона с Яваном будут устраивать пир по случаю ярмарки. При всех своих достоинствах Яван имел и недостатки, главным из которых была предубежденность. Предубежденность против всех жителей других королевств Прибрежных Земель, против всех представителей других домов и в первую очередь против кирси. Он терпел беловолосых и даже проникся приязнью и уважением к Фотиру за многие годы знакомства. Но он по-прежнему решительно не признавал браков между кирси и инди. Шона же нежно любила Джегора и Орию и несколькими годами раньше наконец уговорила Явана пригласить их на пир и прочие празднества, устраивавшиеся в замке во время ярмарки. Но это было все, что она сумела сделать.

— Причина его разочарования не имеет значения, — резко сказал Яван. — Он должен был явиться в замок уже давно.

Но Шона наблюдала за Ксавером. Она знала своего сына лучше, чем кто-либо, а на Ксавера, похоже, заверения Джегора не произвели впечатления. А что, если пророчество действительно оказалось неблагоприятным? Что, если Тавис увидел смерть Явана или свою собственную? Она содрогнулась. Сначала происшествие в Галдастене, потом смерть Филиба, а теперь, возможно, и это. Казалось, Байан разгневался на них и обрек Эйбитар на несчастья.

Не то чтобы Шона действительно верила в подобные вещи. Она уже давно отдавала предпочтение монастырям перед храмами. Она поклонялась Ину, которому поклонялись также муж и сын, хотя Яван по-прежнему заходил в храм, расположенный на другом конце города. Он утверждал, что обязан делать это, что герцог должен знать жизнь и веру всех своих подданных, живут ли они при дворе или в деревне. Шона подозревала, что дело не только в этом. Но когда она потеряла второго ребенка всего за месяц до родов, Яван отпустил ее в монастырь. И там, в тишине своей кельи, наедине с собственным горем, она проклинала имя Байана. Вера вообще дело непростое, а древние верования продолжали жить — даже в сознании и сердце Шоны.

— Вам нехорошо, миледи?

Шона вздрогнула и посмотрела на Фотира, задавшего этот вопрос.

— Прошу прощения, миледи, но вы бледны. — Он улыбнулся. — Если мне позволительно судить о таких вещах.

Она улыбнулась в ответ, хотя у нее холодело в животе и мучительно ныло под ложечкой.

— Я… волнуюсь, — призналась она. — Из-за Тависа.

Он кивнул:

— Герцог тоже.

Кроме нее, лишь немногие так хорошо понимали истинные причины дурного настроения Явана. Мужу очень повезло с советником.

— По-вашему, у нас есть основания?

Казалось, кирси задумался.

— Возможно, — наконец сказал он. — Я бы так не подумал, если бы не слова молодого господина Маркуллета.

Шона уже собиралась ответить, когда ближняя дверь распахнулась и в зал неверной поступью вошел Тавис. При виде сына герцогиня испытала облегчение, но оно оказалось недолгим. У него были растрепанные волосы, налитые кровью глаза и опухшее, словно спросонья, лицо. Он был в простой рубашке и бриджах — не в таком одеянии сыну герцога следовало появляться перед гостями замка, приглашенными на обед. В руке он держал открытую бутылку вина.

Прислонившись к двери, Тавис поднес бутылку к губам и сделал длинный глоток. Потом, пошатнувшись, шагнул вперед и отвесил поклон отцу, едва не упав при этом.

— Прошу прощения, сэр. — У него сильно заплетался язык. — Похоже, я малость запоздал.

— Просто сядь на свое место, Тавис, — жестко сказал герцог.

— Конечно, отец.

Тавис прошел к столу, улыбаясь гостям. К счастью, обед носил сравнительно неофициальный характер. Все присутствовавшие на нем симпатизировали дому Кергов и могли отнестись к происходившему с пониманием. Будь это пир по случаю ярмарки… Шона на миг закрыла глаза, не желая даже думать об этом.

— Привет, мама, — бросил Тавис, проходя мимо нее. От него разило вином. Она ничего не ответила.

Тавис сел справа от герцога и принялся накладывать себе еду. Никто не произнес ни слова, но большинство гостей тактично смотрели не на него, а в свои тарелки.

Несколько раз набив рот, прожевав и проглотив пищу, Тавис наконец поднял глаза и обвел взглядом зал.

— Почему все молчат?

— Ты ешь, Тавис, ешь, — сказал герцог. — Не разговаривай.

Он потряс головой:

— Нет. Почему вы все молчите? Из-за меня? Из-за моего опоздания? — Он расплылся в улыбке и поднял бутылку. — Неужели из-за этого?

Яван выхватил у него бутылку:

— Довольно! Ешь и помалкивай!

— В чем дело, отец? Или я тебя позорю? Или я пятнаю славное имя Кергов?

Герцог уже открыл рот, чтобы ответить, но потом, видимо, передумал. Он улыбнулся, хотя Шона видела, что улыбка далась ему с трудом.

— Мы с твоей матерью как раз рассказывали гостям о письме, которое я получил сегодня от герцога Кентигернского. Мы с ним договорились о брачном союзе между тобой и его дочерью, леди Бриенной.

— Бриенна, — повторил Тавис с набитым ртом. — Я видел ее несколько лет назад, да?

Лицо Явана просветлело.

— Да, верно. Тогда тебе было десять, кажется.

— Такая жирная девчонка с голосом, скрипучим, точно ржавые ворота.

Герцог на миг прикрыл глаза, но быстро овладел собой и улыбнулся все той же натянутой улыбкой.

— Мы отправимся в Кентигерн сразу после Черной Ночи, чтобы отпраздновать помолвку. Полагаю, герцог устроит пышное празднество. Турниры, пиры, музыканты. Это будет вторая ярмарка.

— Похоже на бессмысленную трату времени, если вас интересует мое мнение, — промычал Тавис, снова набивая рот мясом.

— Что с тобой? — услышала Шона свой голос. — Это все из-за Посвящения?

Тавис закрыл глаза и невесело рассмеялся.

— Ах, мое Посвящение! Давай, мама. Спроси меня о моем Посвящении. Попроси подробно рассказать, что я увидел в камне.

Джегор осторожно кашлянул:

— Я минуту назад говорил вашим родителям, милорд, что Посвящение часто разочаровывает поначалу, но со временем…

Кирси осекся, когда Тавис снова засмеялся — сначала тихо, но потом все громче и громче, пока взрывы истерического хохота не запрыгали эхом под потолком зала.

— Прошу прощения, — наконец сказал молодой лорд, тряся головой и тяжело переводя дыхание. — Я не хотел вас обидеть. Честное слово. Просто вы сами не понимаете, что говорите.

— Тавис! — вмешался Яван. — Довольно!

— Пожалуйста, — продолжал мальчик, словно не слыша герцога, — давайте поговорим о моем Посвящении.

Фотир встал и подошел к Тавису.

— Может, нам лучше уйти, милорд? — Он осторожно положил руку ему на плечо.

Тавис отшатнулся:

— Не прикасайся ко мне, ублюдок! На сегодня с меня хватит общения с твоими паршивыми соплеменниками! — Он обвел взглядом присутствующих. — Вы хотите узнать о моем Посвящении?

Никто не ответил.