Довольно внушительная масса людей двигалась вверх по Герцена. Обтекая препятствия. Впереди доцент Зелинский тащил за локоть преподавателя Тартаковского. Они догнали эту несчастную девочку где-то возле здания ТАСС. Толпа слегка затруднила движение транспорта. Вмешалась милиция. Девочка сопротивлялась. Но за сто долларов (у Зели не было рублей) согласилась перейти в сквер за Герцена и спеть еще раз. Толпа обступила островок вокруг скамейки. Девочку поставили на нее. И она пела снова и снова. Люди стояли молча и плакали. Это напоминало массовый психоз. Стоявший рядом с Зелинским юноша достал скрипку и осторожно водил по струнам смычком. Тартаковский рассеянно уставился на бедного музыканта, а Зеля выхватил скрипку у бедного музыканта за гриф и грохнул ее о тротуар. Кстати, инструмент был дорогой. Последовала какая-то цепная реакция, и стали раздаваться последовательные звуки ударов различных музыкальных инструментов об асфальт. Люди проталкивались и бросали к разбитой скрипке искореженные или расколотые инструменты и футляры. Образовалась внушительных размеров груда. Кто поджег? Это уже не столь важно. Но костер получился неслабый. Показалось, что мгновенно завыли пожарные сирены, но движение у Никитских ворот было парализовано, и потушить этот огнище было нереально. Тем более что инструменты, уже просто в чехлах, продолжали лететь в огонь.

Люди в какой-то молчаливой экзальтации швыряли заласканные и замученные ими инструменты в костер. Обнимались, целовались и плакали, плакали, плакали.

Милиции было довольно много, но, не понимая что происходит, она и не знала что предпринять и, казалось, помогала непонятно кому.

Деревья жаль. Они обгорели сильно.

В очередной раз, потеряв эту измученную певицу, толпа двинулась как будто произвольно вверх по бульвару в сторону Пушкинской площади. Казалось, большинство не осознавало происходящего.

Хорошо не было ветра. Костер довольно аккуратно догорал. И пепел не сильно разлетался.

На скамейке рядом с этим пепелищем сидели измученный Зелинский и грустный Тартаковский. Они молчали. Чуть позднее подошел профессор Нечаев, который все это устроил. Тоже присел рядом, причем на самый край скамейки. Довольно неудобно. Закинул ногу на ногу и спросил:

– Ну, как?

Он выглядел тоже несильно счастливым. Затем сказал:

– Я не могу вспомнить эту мелодию. Зеля, ты помнишь?

Зеля только вяло ухмыльнулся.

– А ты, Семен?

Тартаковский лишь покачал головой.

Жизнь консерватории наладилась не сразу. Но людям свойственно приходить в себя, то есть воспринимать действительность привычно, даже после сильной диареи. Нечаев приходил не раз в переход, где он нашел девочку. Естественно, он ее не нашел, и найти не мог, так как ничего не знал о ней. Расспрашивал, конечно, завсегдатаев, но безрезультатно.

Очевидцы из числа студентов и преподавателей почему-то не обменивались впечатлениями о происшедшем. Более того, стыдились вступать в контакт с участниками или свидетелями этого массового помешательства.

И что удивительнее всего. Пресса об этом невероятном событии не писала.

– Ты хочешь летать.

– Да.

– Боишься?

– Да, то есть, нет.

– Поясни.

– Если сам, нет. На кого-то боюсь полагаться.

– А почему не прыгнешь с крыши?

– Это не полет. Это падение.

– Но ведь будешь какое-то время лететь?

– Страшно.

– Страшно лететь или страшно упасть?

– Страшно разбиться.

– А вдруг полетишь?

– А если нет?

– А как же ты хочешь летать?

– Как ты.

– А как начнешь?

– Научи.

– Я не умею.

– Ну ты же летаешь!?

– Научить не могу.

– Объясни.

– Ты любишь?

– Да.

– Научи.

– Понял.

– Как же мне быть?

– Забыть.

– Не могу.

– Живи дальше.

– Мешает тоска.

– Это не боль.

– С ней можно жить?

– Живут же другие.

– Их мало.

– Больше, чем знаешь.

– А ты улетишь?

– Наверное.

– Оставишь меня.

– Да.

– А как же я?

– Ты жил до меня.

– Но я не знал тебя?

– Ты не знаешь и сейчас.

– Но ты умеешь ведь летать!?

– Я не умел.

– Кто научил?

– Никто.

– Когда сумел?

– Совсем недавно.

– Когда?

– Когда ты смотрел на меня.

– Летящего с крыши?

– Да.

– Но ты ведь не падал, ты летел.

– Когда ты поверил, что я полетел.

– Ты мог разбиться?

– Думаю, да.

– Но ты был спокоен.

– Ты не видел лица.

– Да, это верно. Я подумал – летишь.

– Нет, не подумал, поверил.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и все.

– Значит знаешь.

– Не знаю.

– Ну ты же сказал!?

– Сказал. Ну и что? Я не знаю.

– А если Я прыгну, ТЫ поверишь?

– Наверное, нет.

– Значит не полечу.

– Найди другого.

– Никто не поверит, пока не увидит.

– Но ты же поверил.

– Но я же увидел.

– Ты видел полет, направленный вниз.

– Но ты ведь летел?

– Я сорвался с карниза.

– Ты хочешь сказать, не умеешь летать!?

– Ты видел все сам.

– Я видел полет.

– Ты придумал все сам.

– Но я ведь с тобой.

– Или с кем-то другим.

– Ты хочешь сказать, мне приснилось все это!?

– Когда сильно хочешь, бывает и это.

– Но я ведь не сплю?

– Я не знаю.

– Я знаю.

– Откуда?

– Но это ведь очевидно.

– Тогда полети.

– Но я не могу.

– Почему?

– Я не знаю.

– Но ты ведь не спишь?

– Нет, не сплю.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю.

– А вдруг это сон?

– Что же тогда?

– Тогда прыгнуть с крыши почти ерунда.

– Ты думаешь, стоит?

– Ты ждешь опять «ДА»?

– Тогда я пошел?

– Надеюсь увидеть.

– Ты веришь в меня?

– Наверное… Увидим…

– Салена?

Я обернулся и увидел знакомое лицо. Навстречу мне шел мужчина лет сорока, но в хорошей форме и с легким загаром. Я протянул руку навстречу его руке.

– Как дела? Давно не видел Николая?

– Месяца два.

Происходило это в ювелирном магазине «Булгари», где я искал подарок для жены.

В течение этих коротких реплик в моем сознании всплыли события, связанные с этим человеком, но я никак не мог вспомнить его имя. Я попытался отулыбаться от него, чтобы вернуться к выбору подарка, тем более что нас, в общем, ничего не связывало. Случайное знакомство без продолжения. Но он то ли был общительным по своей природе, то ли был рад встрече со мной, явно настроился пообщаться.

– Ты долго еще здесь? Я тебе хочу рассказать кое-что.

– Ну, минут пятнадцать – двадцать.

– Я подожду тебя в ресторане напротив.

Он ушел. Я продолжал рассматривать кольца. Но ощущение того, что тебя кто-то ждет, уже не позволяло сосредоточиться. Я допил кофе, затушил сигарету и, пообещав вернуться, вышел из магазина. Роберт. Точно, Роберт его звали и познакомились мы у общего знакомого Николая. Это было пару месяцев назад. В боулинге. У Николая был день рождения, и он отмечал его таким образом. Я к нему очень тепло относился, хотя виделись мы с ним редко, и зашел поздравить. Вот тогда, среди прочих, я и познакомился с Робертом.

Он сидел в ресторане рядом с выходом и махал мне рукой. Я присел за его столик, попросил кофе и закурил.