К сожалению, обстоятельства разрыва русско-польского союза освещаются сохранившимися источниками немногим полнее, чем обстоятельства его заключения. Русские источники, как говорилось выше, полностью обходят молчанием весь этот интересный эпизод польско-русских отношений 1008—1013 гг. Сведения о нем содержит только латинская хроника Титмара Мерзебургского, который как раз в 1012—1013 гг. начал писать свой исторический труд34. Титмар является современником описываемых им явлений, сам был активным участником политических событий, происходивших в Империи, лично сталкивался в качестве мерзебургского епископа с Болеславом Храбрым. Это, без всякого сомнения, определяет большую ценность его хроники как исторического источника 35. Жизнь Руси, правда, не находилась в центре его внимания, он судил о ней лишь на основании устных показаний современников, которые могли быть и неполными, могли содержать и содержали переоценки и даже просто ошибки36. Следует учитывать также нескрываемую автором хроники неприязнь к польскому князю.
Все это, разумеется, могло отразиться и отразилось на характере рассказа хрониста, на его оценках участвующих лиц и происходящих событий, на принадлежащей ему лично интерпретации отдельных явлений. Но Титмар, конечно, не мог выдумывать или искажать до неузнаваемости основную, общеизвестную для людей его времени цепь фактов. К тому же нет никаких оснований предполагать, что Титмар мог быть как-то особенно заинтересован в злостном искажении или измышлении в целом мало его интересовавшей политической жизни на Руси37. Это в равной степени относится и к его сообщениям, характеризующим события 1008—1013 гг., и к его показаниям о событиях киевского похода Болеслава Храброго в 1018 г.
Итак, 'что же рассказывает Титмар о событиях русско-польских отношений, приведших к конфликту 1013 г.? Вот собственные слова хрониста:
“Имел он (Владимир.— В. К.) трех сыновей, и одному из них 38 взял в жены дочь нашего преследователя, князя Болеслава. Вместе с ней был послан из Польши епископ колобжегский Рейнберн”39. Далее следует выспренняя характеристика Рейнберна, после чего идет следующее сообщение.
“Этого епископа вместе со своим сыном и его женой упомянутый король (Владимир.— В. /С.), когда ему стало известно, что его сын по наущению Болеслава готовит против него восстание, приказал схватить и заключить в отдельной темнице”40, где Рейнберн и умер вскоре.
Заканчивая описание рассматриваемого эпизода польско-русских отношений, Титмар пишет:
“Узнав обо всем этом, Болеслав не переставал мстить, как только мог”41. Хронист имел в виду предпринятый вскоре, в 1013 г., поход Болеслава на Киевскую Русь.
Итак, русско-польский союз, заключенный, вероятно, в 1009—1010 гг. (показания Титмара о заговоре против Владимира и аресте Святополка, Рейнберна и дочери Болеслава Храброго свидетельствуют явно в пользу этой даты, а не 1012 г. как даты брака Святополка), оказался крайне непрочным и недолговечным.
Поводом для его разрыва послужил арест Владимиром Святополка, его жены-польки и епископа Рейнберна. Титмар объяснял арест заговорщической деятельностью Святополка и интригами Болеслава. Он, однако, не говорит ни о размерах, ни о целях заговора. Арест Святополка и Рейнберна указывает, правда, на то, что оба они (юная супруга Святополка едва ли могла играть самостоятельную роль) <в равной мере были участниками враждебной киевскому князю интриги. Однако самого по себе этого факта еще явно недостаточно для того, чтобы судить о целях заговорщиков. Отсутствие сколько-нибудь определенных показаний источников на этот счет и послужило, по-видимому, отчасти причиной наблюдаемой в историографии разноголосицы в определении мотивов деятельности заговорщиков и причи,н возникновения заговора.
Ст. Закшевский видит причину конфликта Святополка с Владимиром в симпатиях первого к латинскому духовенству и его проповеди. При этом он ссылается на явления второй половины XI в., когда понятия польское и католическое в глазах православного русского духовенства являлись чуть ли не синонимами 42. Близок к этой точке зрения советский исследователь Б. Я. Рамм, который считает, 'что причиной конфликта была миссия Рейнберна, ставящая своей целью подчинение Киева Риму в церковном отношении, а Рейнберн являлся одновременно и агентом Рима и агентом польского князя. Он же был инициатором заговора, преследовавшего цель свергнуть Владимира и поставить на его место симпатизирующего Римской курии Святополка 43.
Иной точки зрения придерживается М. Грушевский. Следуя за Титмаром, Грушевский считает, что главной причиной заговора была интрига Болеслава, который, по его мнению, был заинтересован в том, 'чтобы поднять вражду в семье киевского князя и захватить Червенские города44. О далеко идущих в отношении Руси планах Болеслава Храброго как причине заговора и ареста Святополка и Рейнберна пишет и один из последних исследователей вопроса Н. Н. Ильин, придающий особенно важное значение заговорщической деятельности Рейнберна 45. В аналогичном плане решались в основном все эти вопросы и автором этой работы в книге “Древнеполь-ское государство”, где миссия Бруно к печенегам, брак Святополка и польской княжны и миссия Рейнберна рассматривались как звенья одной и той же цепи событий, долженствовавших поставить Киев в орбиту польского политического влияния. Причем инициатива в развитии польско-русских отношений приписывалась исключительно Болеславу Храброму46.
Выше была уже показана несостоятельность такой трактовки вопроса. Сближение с Оттоном III, торжественность Гнезненского съезда, расчеты па близкое коронование королевской короной могли, конечно, создать у Болеслава чрезвычайно преувеличенное представление о себе и своем значении в Европе. Вступив в тяжелую схватку с Империей, Болеслав был, разумеется, заинтересован в благоприятном дяя себя развитии польско-русских отношений. Но отсюда еще далеко до вывода, что его политика была движущей силой, определявшей весь ход польско-русских отношений в первое десятилетие XI в. С приходом в Империи к власти Генриха II главное внимание Болеслава занимала Чехия, разразившаяся польско-немецкая война сковывала все силы и должна была занимать все мысли польского князя. Ясно поэтому, что миссия Бруно к печенегам и в Киев не могла быть развитием и осуществлением враждебной русским восточной политики польского князя, а инициатором польско-русского союза в 1009—1010 гг., был, возможно, Владимир, а не Болеслав.
Союз этот должен был вполне устраивать польского князя, так как он гарантировал его тыл в борьбе с Империей. Вместе с тем он, конечно, и вовлекал Болеслава в дела русской великокняжеской фамилии, открывал для него более широкие, чем прежде, горизонты да Востоке. Спрашивается, однако, мог ли польский князь в промежуток времени между 1010—1013 гг. ставить перед орбой какие-либо серьезные, агрессивные цели на Востоке? Видя даже в Святополке проводника своего политического влияния на Руси, мог ли и был ли он заинтересован в том, 'чтобы подталкивать Святополка на прямое выступление против дряхлеющего отца, рискуя при этом не только разрывом союза, но и вооруженным конфликтом на восточных границах своего государства?
В. Д. Кор о люк. Древнепольское государство, стр. 168.
На все эти вопросы приходится давать отрицатель ный ответ. Довольно удачный для Болеслава 1007 г. не решил исхода второй польско-немецкой войны. Военные действия продолжались с переменным успехом, так что в 1010 г. Империи удалось вновь отнять у Болеслава часть Лужиц, а в 1012 г. Польше опять угрожало вторжение немецкого войска. Одновременно происходили важные события в Чехии, где Олдржиху удалось свергнуть старшего брата Яромира, причем польский князь играл в этих событиях отнюдь -не последнюю роль47. Положение серьезно изменилось только в 1013 г., когда после довольно сложной дипломатической подготовки был заключен в мае 1013 г.48 в Мерзебурге мир с Империей, скрепленный браком сына Болеслава Мешко и племянницы Оттона III и Генриха II Рихезы. Вслед за тем, как определенно указывает Титмар, следовательно, летом 1013г., Болеслав выступил походом на Русь49.
