— Это отец Романа Жаркова? — спросила Тоня.

— Собираешься о нем писать?

— Возможно. После того, как он вернется на родину. Я о профессоре со многими беседовал, читал его работы, но самого Жаркова встретить не посчастливилось, командировка у меня была короткой, а он как раз ушел в глубь страны с экспедицией. Вот приедет в Москву, тогда, возможно, удастся сделать материал.

— Смотри ты, знаменитый предок у Романа. — Мишка даже присвистнул от удивления.

— А чем занимается твой отец, Миша? — спросила Привалова, — Ты никогда о нем ничего не говоришь...

Елка посмотрела на Привалову остро и жестко.

— Молчи, Мишка... Больно ведь, — почти прошептала.

— Отчего же? — Мишка еще больше погрузился в свое угрюмое спокойствие. — Уже переболело. Был мой отец вором и алкоголиком, понятно? И старший брат трижды, как вы говорите, привлекался. Тоже ясно? Так и что вы не особенно мне доверяйте — яблоко от яблони... наследственность и все такое прочее, по которому одним быть профессорскими сынками, а для других...

— Извини меня, Миша, я не хотела тебя обидеть. — Привалова чувствовала себя неловко, могла бы и догадаться, что, если парнишка молчит про отца, значит, есть у него на то причины.

— Глупый ты парень, — серьезно сказал Крылов. — При чем здесь наследственность? Жизнь по-разному людей на твердость пробует, одни это выдерживают, другие нет. У тебя так, жаль, конечно, но не ты жизнь своих родных делал... У других бывает иначе...

Андрей помолчал, подыскивая какие-то особые слова, не нашел их, заговорил о том, что случилось недавно с сыном одного его старшего друга.

— Он известный писатель, не буду называть его фамилию, в данном случае это ни к чему, талантливый, честный, добрейшей души человек. И его родители из потомственных интеллигентов, земские учителя до революции, и после революции — тоже учителя, они и сейчас живы, когда идут по своей деревне — за десять шагов каждый встречный шапку снимает и здоровается, потому что вся деревня — их ученики. А вот внук этих славных людей, сын писателя, сейчас отправлен на излечение от алкоголизма, с юных лет, стервец, пьет запоем. Наследственность у него — куда уж лучше... Нет, Миша, не так все просто, как иные рисуют... Все в руках человека.

Мишка слушал Крылова угрюмо и равнодушно. Что ему до сына писателя и внука учителей? От сытой жизни соколик лакать начал, такое бывает...

Привалова сказала, что у них на комбинате есть ребята, которые в прошлом совсем было выходили на угол падения, а теперь лучшие в соревновании, после каждого квартала — премии. Или вот Роман Жарков... Отец — профессор, мать — известный врач, семья интеллигентная, а по собственной воле пошел в ПТУ, и отец-профессор понял его, не стал мешать. На комбинате у ребят пользуется авторитетом, работает — любо-дорого посмотреть...

— Влипнет ваш показательный Роман в какую-нибудь историю, — перебил Привалову Мишка.

— Ну уж нет! — категорически возразила Тоня. Она уже перестала смущаться после неловкого своего вопроса, снова обрела уверенность и обычную для нее основательность.

— Помянешь меня потом, когда будете его за уши из дерьма вытаскивать.

Мишка объяснил:

— Вокруг Романа сейчас вертится Инка, Инесса, заметили уже это на стометровке. Инка — это Князь, а Князя прибрал к рукам Хозяин.

— Кто? — удивились одновременно Тоня и Андрей.

— Мишка, помолчал бы, — нерешительно предостерегла Ела.

— Ладно тебе, — отмахнулся парень.

— Что за Хозяин? — спросил Крылов.

— Этого никто не знает. Иначе давно бы его взяли... Я сам-то в далекой стороне от всего этого. Но и я, и ребята со стометровки кое-что умеют видеть.

— У вас прямо как в дурном детективе, — помрачнела Тоня. — Князь, Хозяин...

— И все это под носом у Краснознаменной комсомольской организации автозавода, — ехидно заметил Андрей.

— Ничего, разберемся, — упрямо сказала Привалова. — Разберемся, Миша?

— А это ваше дело.

Мишке был очень важен этот разговор «про жизнь». И хорошо, что он случился именно тогда, когда на душе муторно и тяжело, словно провели по ней ржавым гвоздем. До недавнего времени все было просто и ясно: магазин «Фрукты — овощи», стометровка, бар «Вечерний», по субботам и воскресеньям «комок» на «пятаке»... И вдруг все пошло вразлад... И даже старший брат, которым так хвастался перед пацанами на Оборонной, стал чуть ли не заклятым врагом. А что делать? Завтра с утра снова в магазин, перекантует несколько центнеров этих фруктов-овощей, потом Степан Макарович пошлет в соседний гастроном за портвейном. «Хоть бы эту хапугу Анюту посадили да прикрыли заодно всю лавочку», — с тоской подумалось Мишке. И в самом деле, нет на нее ОБХСС. «Мишенька, — вспомнил он ее заботливую доброжелательность, — ты бы прихватил домой парочку килограммчиков яблок. Побалуй мать... Нет, нет, платить не надо, это я из своих фондов...» А какие такие у нее «фонды»? Глаза этими яблоками замыливает. Когда у той же продавщицы Зинки мальчишка тяжело заболел, Зинка ревмя выла, так Анюта сунула ей полсотни, мол, на лекарства... Опять из каких доходов? Не из зарплаты же своей тощей. Зато Зинка контролеров чует за три версты, сразу другой становится, шелковой: «Анна Юрьевна, у нас контрольные покупки, будьте добры, присутствуйте, видите — грамм в грамм...» Наивные контролеры, что они со своими контрольными покупками, кто будет обвешивать на копейки, если раскинь умом, наклонись и поднимешь сотни?

Время бежит, торопится, а у него, Мишки, жизнь будто застыла.

— А? Чего? — Мишка наконец почувствовал, что его настойчиво о чем-то спрашивает Тоня.

— Долить чаю?

Тоня сноровисто хозяйничала за столом, и Елка охотно уступила ей эту роль. Она сбросила туфли, забралась с ногами на диван, прикрылась мягким пледом. «Хорошо», — блаженно промурлыкала она и даже зажмурилась от странного, давно не посещавшего ее чувства покоя, уверенности в том, что тебя никто не обидит и не надо быть все время готовой с кем-то ругаться, ссориться, отбиваться от оскорблений.

Мишка стряхнул с себя оцепенение, хрипловато спросил:

— А вместо чая можно водки? Мне бы не помешало...

— Зачем тебе? — Андрей спросил это участливо, словно понимал, как несладко на душе у парня. — Последнее дело в таком настроении к водке тянуться.

И в это время раздался телефонный звонок. Андрей поднял трубку. То ли слышимость была очень хорошая, то ли аппарат в отличном состоянии, но слова телефонистки прозвучали очень четко и ясно:

— Будем говорить с Киевом.

После коротких гудков, пощелкивания и потрескивания трубка весело сказала:

— Крылов, а в нашем городе дождь...

— И у нас он идет днем и ночью, — машинально ответил Андрей и испугался: нет, не могут так совпадать мысли, ведь мелодия этой песни прилепилась к нему на весь вечер.

— И вот, несмотря на плохую погоду, я выхожу замуж.

После паузы Андрей спросил;

— Все решено?

— Да, сегодня. И помня о нашей дружбе, сообщаю тебе первому.

— Нина, — трудно сказал Андрей. — У меня гости. Можно, я тебе позже позвоню?

— Я буду уже спать, Крылов.

— Все серьезно?

— Я надеюсь. Желаю счастья, Крылов.

— Подожди, не вешай трубку...

— Я тоже не одна, Крылов.

— У меня гости, товарищи, друзья, — закричал Андрей.

— А у меня... Ты правильно понял, Крылов. Ты всегда был сообразительным, только очень медленно принимал решения. Если что-то изменится, я тебе позвоню, Крылов. Можешь и ты позвонить. Через несколько дней.

Тоня отвернулась, чтобы Андрей не увидел в ее глазах ни сострадания, ни надежды. Елка зло подсказывала:

— Брось трубку первым, Андрюша. Брось трубку...

Андрей тихо сказал:

— Говорят, дождь к свадьбе — это хорошо.

И там, за несколько сот километров, его услышали:

— Спасибо, Крылов.

Потом в комнате стало очень тихо, и в этой тишине Андрей взял фотографию Нины, спрятал ее в ящик стола, щелкнул замочком и швырнул ключ в открытую форточку.