Уин переполняли сочувствие и нежность. Если бы только они были сейчас не на людной улице, а где-то в укромном уголке, где она могла бы его разговорить, заставить сказать ей все. Как ей хотелось обнять его – не как любовника, а как друга. Вне сомнений, многим показалось бы странным то, что она испытывала желание защитить и успокоить столь сильного и непрошибаемого на вид мужчину. Но в душе Меррипен был совсем не таким, каким казался. Кев умел чувствовать на редкость глубоко и тонко. Она это знала. Она знала также, что он бы ни за что не согласился признать за собой такую способность.

– Мистер Рохан рассказал Шури о своей татуировке? – спросила Уин. – Сказал, что она такая же, как у тебя?

– Да.

– И что сказала об этом Шури?

– Ничего. – Ответ прозвучал подозрительно быстро.

Два уличных торговца, один с пучками кресс-салата, другой с зонтиками, приблизились к ним в надежде немного заработать. Но один взгляд Меррипена заставил их попятиться, рискуя оказаться под колесами карет, телег и лошадей. Оба торговца вмиг перебежали на другою сторону улицы.

Уин молчала минуту-другую. Она держала Меррипена под руку, пока он вел ее по улице, словно неразумного ребенка, постоянно бормоча себе под: не ступай туда… иди сюда… осторожнее.

– Кев, – не выдержав, сказала она, – я не стеклянная, не разобьюсь.

– Я знаю.

– Тогда перестань обращаться со мной так, словно я могу рассыпаться от одного неверного шага.

Меррипен немного поворчал насчет того, что улицы недостаточно хороши для нее. Что мостовая слишком неровная. Что грязи слишком много.

Уин не смогла удержаться и рассмеялась.

– Кев, даже если бы улица была вымощена золотом и ее непрерывно мели ангелы, ты бы все равно считал, что она для меня слишком неровная и грязная. Ты должен избавиться от привычки постоянно меня опекать.

– Пока жив, я буду тебя защищать.

Уин замолчала, крепче сжав его руку. Он никогда не говорил ей, что любит ее, но слова были не нужны. Она чувствовала пульсирующее в нем желание, чувствовала его страсть, и сознание того, что Кев ее хочет, заставляло сердце Уин сладко замирать. Никто другой не имел такой власти над ее бедным сердцем.

– Я не хочу, чтобы меня возводили на пьедестал, – сказала она наконец.

– Ты не на пьедестале. Ты… – Но он замолчал, так и не закончив фразы, и покачал головой, словно сам удивился тому, что сказал. Что бы ни произошло сегодня с ним в цыганском таборе, Кев испытал сильное потрясение.

Уин гадала о том, что могла рассказать ему Шури. Не о татуировке ли шла речь? И о том, что связывало Кева Меррипена и Кэма Рохана?

– Кев… – Уин замедлила шаг, заставив и Кева сбросить темп. – Еще до того как я уехала во Францию, у меня родилась мысль о том, что эти татуировки свидетельствуют о близкой связи между тобой и мистером Роханом. Болезнь не оставляла мне широкого выбора для занятий, но зато я могла сколько угодно наблюдать за людьми, с которыми общалась. Я замечала такое, что не удавалось подметить никому, о чем никому не приходило в голову подумать. И я всегда была настроена на твою волну.

Бросив на Меррипена быстрый взгляд, она увидела, что ему не нравится то, о чем она говорит. Он не хотел, чтобы за ним наблюдали, не хотел, чтобы его пытались понять. Ему не нравилось, когда к нему лезли в душу.

– А когда я познакомилась с мистером Роханом, – непринужденным тоном продолжала Уин, словно они говорили о погоде, – мне сразу бросилось в глаза, что вы сильно похожи. Наклон головы, улыбка, манера жестикулировать – все в точности как у тебя. И тогда я подумала про себя, что не удивлюсь, если однажды узнаю, что вы братья.

Меррипен остановился как вкопанный. Он стоял, повернувшись к ней лицом, тогда как поток пешеходов продолжал обтекать их. Люди ворчали, недовольные тем, что эти двое перегородили движение. Уин заглянула в его глаза и невинно повела плечом. Она ждала его реакции.

– Так не бывает, – проворчал он.

– Все бывает, – сказала Уин. – Особенно в нашей семье. – Она продолжала смотреть на него, читая по его глазам. – Так это правда? – спросила она. – Он твой брат?

Кев колебался. Шепот его был таким тихим, что она едва смогла его расслышать.

– Младший брат.

– Я рада за тебя. За вас обоих. – Она продолжала улыбаться ему, пока уголки его губ не поползли вверх и на лице не появилось подобие улыбки.

– А я нет.

– Когда-нибудь ты будешь этому рад.

Спустя пару секунд он решительно взял ее под руку и они возобновили прогулку.

– Если вы с Роханом братья, – сказала Уин, – то ты наполовину гаджо. Как и он. Ты об этом сожалеешь?

– Нет, я… – Он замолчал, размышляя. – Я не был так уж сильно удивлен. Я всегда чувствовал, что я цыган и… кто-то еще.

И Уин поняла то, о чем он предпочел умолчать. В отличие от Рохана он не был готов принять иную сторону своей личности, ту громадную часть себя, которая до сих пор оставалась нереализованной.

– Ты собираешься поговорить об этом с семьей? – тихо спросила она. Зная Меррипена, она могла ожидать, что он не захочет ни перед кем открываться, пока не обдумает все возможные последствия своего поступка.

Он покачал головой.

– Сначала надо найти ответы на кое-какие вопросы. Например, почему наш отец хотел нас убить.

– А он хотел вас убить? Боже, зачем?

– Мне кажется, что это как-то связано с вопросом о наследстве. У гаджо все обычно сводится к деньгам.

– Какой ты желчный, – сказала Уин, крепче взяв его под руку.

– У меня есть на то причины.

– У тебя также есть причины быть счастливым. Сегодня ты нашел брата и узнал, что наполовину ирландец.

На этот раз она действительно его развеселила.

– И это должно сделать меня счастливым?

– Ирландцы – замечательный народ. И я вижу в тебе ирландские черты: твоя любовь к земле, твое упорство.

– Моя любовь к дракам.

– Да. Ну, возможно, эту черту тебе следует в себе подавлять.

– Будучи наполовину ирландцем, – сказал он, – я должен бы лучше уметь пить.

– И быть куда разговорчивее.

– Я предпочитаю говорить лишь тогда, когда мне есть что сказать.

– Хм. Это не характерно ни для цыган, ни для ирландцев. Возможно, в тебе есть еще какая-нибудь кровь, о которой тебе только предстоит узнать.

– Господи, надеюсь, что нет. – Но он уже улыбался, и Уин почувствовала, как по телу растекается приятное радостное тепло.

– Это первая настоящая улыбка, которую я увидела на твоем лице, с тех пор как вернулась, – сказала она. – Тебе следует чаще улыбаться, Кев.

– В самом деле? – тихо спросил он.

– О да. Улыбаться полезно для здоровья. Доктор Харроу говорит, что жизнерадостные пациенты выздоравливают быстрее, чем угрюмые.

При упоминании доктора Харроу улыбка исчезла с лица Меррипена.

– Рамзи сказал, что ты с ним сблизилась.

– Доктор Харроу – друг, – осторожно сказала она.

– Только друг?

– Пока да. Ты стал бы возражать, если бы он решил за мной ухаживать?

– Конечно, нет, – пробормотал Меррипен. – Какое право я имею возражать?

– Никакого. Если только ты не заявил права на меня первым, чего ты, разумеется, не сделал.

Она почувствована происходящую в нем внутреннюю борьбу. Логика требовала оставить эту тему, но он не смог справиться с эмоциями.

– Не мне запрещать тебе питаться баландой, если того требует твой аппетит, – процедил он сквозь зубы.

– Это ты доктора Харроу сравниваешь с баландой? – Уин старалась сдержать довольную улыбку. Проявление ревности со стороны Меррипена было для нее приятно. – Уверяю тебя, доктор Харроу совсем не так пресен. Он мужчина с характером.

– Он гаджо – с водянистыми глазами и бледной кожей.

– Он очень привлекателен. И глаза у него вовсе не водянистые.

– Ты позволяла ему целовать себя?

– Кев, мы стоим посреди улицы…

– Так позволяла или нет?

– Один раз, – призналась она и сделала паузу, дав ему переварить информацию. Лицо у Меррипена перекосилось. Он злобно уставился на тротуар. Когда стало очевидно, что он ничего не намерен говорить, Уин добавила: – Это был дружеский поцелуй.