– Внеси свою лепту – встрой свой камень, – отвечаю я.

Эпилог. Часы таксиста показывают без шестнадцати десять. Он проскальзывает в такие расщелины, через которые еще не проезжал ни один «фиат», но мне это мало чем может помочь. Говорят, что прохождение через каирскую таможню требует по меньшей мере часа. Стоит только взглянуть на всю эту толпу туристов! Они как крысы, бегущие с тонущего корабля. Без десяти десять. Надежд не остается.

Однако вылет откладывается, так как у одного из пожилых паломников случился сердечный приступ и теперь его надо выгружать. Мне сообщает об этом парень, который оказывается моим соседом.

– Прямо здесь: попытался поставить свой кофр на верхнюю полку, тут-то Господь и забрал его. То и дело случается с этими паломниками.

Парень – проповедник из Пенсильвании и тоже находился здесь в туристической поездке, после которой очень-очень устал.

– Слава Богу, что я вовремя отстал от своей группы. Но я должен был это сделать. Среди прихожан старшего поколения очень много людей, которые могут позволить себе посещение Святой Земли, даже если это становится последним, что они успевают сделать в жизни.

Двигатели наконец начинают работать, и нас отбуксировывают к началу взлетной полосы. Настроение в салоне улучшается. Отовсюду начинают доноситься возбужденные голоса. И перед самым взлетом кто-то вопрошает: «А кто выиграл схватку вчера вечером?»

«Какую схватку?» – откликается чей-то голос.

Между Неверным и Правоверным.

Все смеются, включая турок, однако кто выиграл, никто не знает. Стюардесса обещает узнать у командира и сообщить всем. Самолет взлетает.

– Что бы она ни сказала, это точно не Форман, – заявляет пенсильванский проповедник, когда лайнер выравнивается. – Я был уверен, что он давно уже спит. Я переспрашиваю, и он повторяет, не открывая глаз: – Я сказал, что вне зависимости от исхода Форман не мог победить. – И поскольку он явно не собирается развивать свою мысль, я отворачиваюсь к иллюминатору.

Мы летим над Каиром. Я вижу мост, ведущий через Нил к гостинице «Омар Хайям», и статую Изиды Разоблаченной, которая поднимает свой покров, провожая нас. Вот Бульвар пирамид… Гостиница «Мина»… Гиза… Но где же? Неужто я проглядел в этой дымке? Нет, вот она! И неудивительно: даже с такой высоты глаз ищет что-то меньшее по размеру. Но не заметить ее невозможно.

– И знаете почему? – поворачивает голову проповедник. – Потому что он дисгармоничен. Разве он может быть хорошим христианином, как он утверждает, и при этом бить людей за деньги?

Он устремляет на меня взгляд покрасневших глаз, уставших от двухнедельной слежки за разбегающимися прихожанами.

– Вот что на самом деле подкашивает этих паломников. Не возраст и не сердечная недостаточность, а дисгармония.

Глаза его закрываются, а рот открывается. Я снова отворачиваюсь к иллюминатору. Тень самолета скользит по золотым волнам Сахары. Мы ложимся на прямой курс, и пилот обращается к пассажирам на изысканном амстердамском английском языке.

– Это командир самолета Саймон Винкенуг. Похоже, нам придется сделать небольшой крюк по дороге в Стамбул и взять к западу от дельты Нила… по политическим причинам. Потеря во времени будет небольшая. Откиньтесь на спинки кресел и расслабьтесь. В Стамбуле ясно и прохладно. В соответствии с последними сообщениями из Заира, на глазах у десятитысячной толпы Мухаммед Али послал Джорджа Формана в нокаут, восстановив свое звание Чемпиона тяжелого веса. Желаю вам приятного полета.

Одноглазый и однорогий козел по кличке Киллер стоит на задних ногах, достигая человеческого роста. Передние ноги с раздвоенными копытами поджаты, борода развевается, голова наклонена вперед, рог выставлен, выпученный злобный глаз нацелен на спину Макелы.

– Макела, берегись!

Но тот даже не оборачивается, а, используя столбик изгороди как ручку гимнастического коня, отскакивает в сторону. Я с удивлением отмечаю, что для своих размеров он удивительно проворен, не говоря уже о том, что всю ночь вел машину.

Козлиный рог, скользнув по его бедру, с такой силой врезается в столбик, что свеженатянутая проволока начинает звенеть до самого курятника. Куры возмущенно кудахчут, с крыши рассерженно взлетают голуби. Все они испытывают к козлу те же чувства, что и Макела.

– Ах ты вонючая тварь! – Макела изо всех сил пинает трясущего головой Киллера, подойдя к нему с той стороны, где отсутствует глаз. – Я тебе череп раскрою! – И наносит ему еще два удара по челюсти, прежде чем ошарашенное животное начинает пятиться.

– Да брось, старик. Это ничего… – Я задумываюсь, подбирая слово. – Против тебя лично он ничего не имеет. Он так себя ведет со всеми.

Что только отчасти является правдой. Киллер действительно нападал уже на всех обитателей фермы – и на меня, и на Бетси, и на детей, когда они пытались пересечь его поле, вместо того чтобы обойти, – но что касается Макелы, похоже, козел с самого первого дня его появления испытывает к нему особые чувства.

Он приехал рано утром, когда все еще спали. Я услышал сквозь сон, как во двор въезжает машина, но подумал, что это молочный фургон моего брата, решившего пораньше начать работу, и повернулся на другой бок, вознамерившись как следует отоспаться перед предстоящим празднеством. Однако уже через несколько секунд мне приходится вскочить от дикого вопля ярости и боли, затем раздается еще один, а вслед за ним очередь грязнейших ругательств, словно вылетающих из самой преисподней.

Мы с Бетси вскакиваем:

– Кто это такой?

– Уж точно не Бадди, – отвечаю я, прыгая на одной ноге и пытаясь натянуть штаны.

С расстегнутой ширинкой я устремляюсь к двери и через открытое окно вижу стоящий на подъездной дорожке блестящий черный автобус, от которого все еще идет дым. Потом до меня доносится еще один вопль, сопровождаемый потоком ругательств, и из облака выхлопных газов выскакивает большой человек коричневого цвета в скудной набедренной повязке. Одна его нога обута в мексиканскую гуарачи, и он пытается натянуть на себя вторую. Бросив дикий взгляд за спину, он останавливается перед дверцей автобуса и принимается колотить в нее сандалией.

– Открой дверь, черт бы тебя побрал, открой дверь!

– Это Макела, – кричу я, повернувшись к спальне. – Макела, а за ним гонится Киллер.

Козел огибает автобус и, расставив ноги, замирает посередине дорожки, вращая головой. Его единственный глаз налился кровью от ярости, и он с трудом различает предметы. Бока ходят ходуном, на губах выступила пена. Он скорее похож на мультипликационное изображение, чем на живого зверя, – чуть ли не слышишь, как он ругается себе под нос, высматривая жертву.

Макела продолжает стучать в дверь автобуса и поносить кого-то, находящегося внутри. Я замечаю в окошке чье-то лицо, но дверца так и не открывается. И тут грохот ударов перекрывает торжествующее блеянье. Это Киллер наконец обнаружил свою жертву. Он наклоняет голову и скребет копытами по земле, набирая скорость. Макела швыряет сандалию в наступающее животное и с руганью пускается наутек. Издали доносится целая лавина проклятий в адрес бородатого беса, ублюдка в автобусе и даже острых камней под ногами. Когда он снова выныривает из-за автобуса, я распахиваю дверь:

– Сюда!

Высоко задирая ноги, он преодолевает разделяющие нас двадцать ярдов, при том что Киллер сокращает расстояние с каждой секундой. Я захлопываю дверь за Макелой в тот самый момент, когда козел взлетает на крыльцо и врезается в косяк. От этого удара сотрясается весь дом. Макела облегченно вздыхает.

– Спасибо, начальник, – наконец тонким голосом изрекает он. – Где ты взял такого мерзкого сторожевого пса? В Алабаме?