– В Литл-Рок. Орвиль специально вывел эту породу для охраны дынных полей.

– Орвиль Фаубес? – он снова начинает вращать глазами, с глупым видом покачиваясь из стороны в сторону. – Так Орвиль произвел на свет этого ублюдка?!

Я улыбаюсь.

– Все в порядке? – спрашивает Бетси из спальни, и он тут же сбрасывает с себя маску раба на плантации и выпрямляется в полный рост, составляющий шесть футов с гаком.

– Здравствуй, Дом, – произносит он своим нормальным голосом и протягивает руку. – Рад тебя видеть.

– И я рад. Давненько не видались. – Я пожимаю его руку, загнув большой палец. – Как твои дела?

– Держусь на плаву, – отвечает он, рассматривая меня и не выпуская мою руку из своей.

После нашей последней встречи я в течение десяти месяцев играл роль беженца в Мексике, а потом еще полгода там же сидел за решеткой. Он за это время потерял в Лаосе младшего брата, еще одного – в Окленде, во время перестрелки с полицией, и мать, которая не пережила этих двух утрат. Достаточно, чтобы потрясти любого. Однако у него по-прежнему было лицо полированного идола и прямой непоколебимый взгляд.

– …держусь, ползу и трепещу крылами.

Я вспоминаю, что за этим стальным взглядом всегда скрывался намек на огромные внутренние силы. И тут выражение его лица меняется, словно он прочитал мои мысли. Взгляд мягчеет, лицо расползается в улыбке и, прежде чем я успеваю сообразить, он прижимает меня к груди и целует в губы. От противостояния с козлом он весь мокрый от пота.

– Не говоря уже о том, что по-прежнему потеешь и воняешь. – Я высвобождаюсь из его объятий. – Не удивительно, что Черити не пустила тебя в автобус.

– Это не Черити, Дев. Черити вышвырнула меня месяц назад. До сих пор не могу понять почему…

Он бросает на меня лживо невинный взгляд и продолжает:

– Я и сказал-то ей всего: «Вставай, сука, и приготовь мне завтрак, а на твою беременность мне глубоко наплевать». А она мне ответила: «Нет, это ты сейчас встанешь, оденешься и выметешься отсюда».

Он кивает в сторону автобуса.

– А это – Перси, щенок Гелиотропа. В это путешествие я взял с собой лишь юнгу, штурмана и винтовку. – Он высовывается в распахнутое окно и кричит: – И советую ему ладить со мной, если он хочет еще когда-нибудь увидеть свою маму!

Лицо в окне автобуса никак на это не реагирует – его больше интересует то, что происходит у него под носом. Киллер вернулся к автобусу и теперь пытается открыть дверцу своим единственным рогом, отчего весь автобус трясется.

– Похоже, этот козел мешает ему добраться до утренней кашки, хе-хе-хе, – хихикает Макела.

Гелиотроп – блестящая специалистка в области фармакологии из Беркли, женщина изумительной красоты, страдающая параличом нижних конечностей. Кроме того, она является прославленным андеграундным химиком. Макела всегда брал ее с собой, выезжая куда-нибудь с женой и не имея достаточного количества кислоты. Перси – ее десятилетний сын, известный в Сан-Франциско под кличкой Психоделический сопляк. Случалось, он жил с нами от недели до месяца, пока его не забирал кто-нибудь из родителей. Он рыжеволос, сообразителен, практически не умеет читать и имеет манеру говорить о себе в третьем лице, которая одновременно и забавна, и бесит.

– Теперь он называет себя Перси без персей и доводит всех до белого каления.

– Привет, Монтгомери, – произносит Бетси, появляясь из спальни и завязывая на ходу халат. – Рада тебя видеть.

Хотя ее голос полностью противоречит этому утверждению. Она слишком часто была свидетельницей наших совместных улетов, чтобы испытывать по этому поводу радость. И тем не менее она позволяет ему себя обнять.

– Что это ты тут рассказывал Деву о Черити? Она тебя выгнала, вместо того чтобы накормить завтраком? Правильно сделала. И что, она к тому же ждет ребенка? Я бы на ее месте вообще кастрировала тебя.

– Она совсем не стремится к таким радикальным мерам. Но раз уж ты заговорила о завтраке… – он обходит Бетси и направляется к кухне, шлепая по линолеуму гуарачи. – Как тут у вас насчет яичницы?

– Курятник там, – указывает рукой Бетси. – Сразу за козлом.

– Понимаю. Ну, а где у вас тогда овсяные хлопья?

Пока Бетси мелет кофе, мы с Макелой отправляемся загонять козла, чтобы добраться до курятника. Это зрелище приводит Перси в полный восторг. Его веснушчатое лицо перемещается от окошка к окошку по мере того, как мы пытаемся выгнать козла обратно в поле, с которого он примчался. Когда мы уже затворяем ворота, он-таки умудряется лягнуть Макелу. Я не могу сдержать смех при виде того, как тот ругается и скачет на одной ноге, а Перси улюлюкает и скалится из автобуса. К нему присоединяются павлины и курицы.

В курятнике Макела рассказывает мне о происшедшем.

– Я даже не знаю из-за чего – то ли из-за моих дел с Черной Пантерой, то ли из-за белого порошка. Она просто заявила, чтобы я проваливал и дал ей отдохнуть. Ну, я и ответил: проваливать, так проваливать! Естественно, я тут же позвонил Гелиотропу. Она последний год провела в Канаде со старшим братом Перси, Вэнсом, который косит от призыва. И еще с целой компанией его дружков, которые исповедуют такие же взгляды. Гелиотроп убедила меня похитить Перси у папаши и привезти его сюда… чтобы она могла приступить к реализации своей цели.

Мы задаем курам корм, успокаиваем их и аккуратно складываем в ведро все яйца, оставленные нам крысами и скунсами. Потом мы выходим на улицу и смотрим, как четвертого июля 1970 года солнце поднимается к своему зениту.

– В Канаде?

– Да, – он бросает взгляд на свой автобус. Его черная дверца приоткрылась, и из нее выглядывает Перси. – Хочет создать что-то вроде андеграундного транзита.

– Ты хочешь уехать из Штатов?

– Гелиотроп говорит очень убедительно, – отвечает Макела. – К тому же кто знает, сколько еще продлится эта вьетнамская заварушка?

– Макела, ты уже не подлежишь призыву.

– Зато подлежу аресту за бродяжничество. Спасибо, я уже сыт по горло. Стоит где-нибудь ненадолго задержаться, и уже кто-то висит у тебя на хвосте.

– Послушай, когда я был в бегах, то вдоволь насмотрелся на всех этих бывших американских патриотов. И знаешь, у всех у них есть нечто общее, особенно у мужчин.

Он молча вынимает из ведра яйцо и начинает катать его между своими длинными пальцами иллюзиониста.

– У всех у них в глазах написано собачье чувство вины.

– Вины за что?

– За то, что они сбежали. К тому же Перси еще не достиг призывного возраста.

– Это еще как сказать. Правильный папаша не покладая рук пытается заставить его тренироваться. И педагоги туда же – короткая стрижка, грамотная речь, преданность Родине.

Он медлит. Рыжая голова Перси окончательно вынырнула из автобуса, и теперь он осторожно пробирается через наш двор.

– Но есть такие гвозди, которые никогда не забьешь. Сколько ни старайся.

– Тогда можно попробовать забить их в другое место, – замечаю я.

– Да? – Макела осторожно кладет яйцо обратно в ведро и смотрит на меня. – Правда?

На этот раз я пропускаю его вопрос мимо ушей. Мы слишком давно обсуждаем эту тему, чтобы он удовлетворился коротким ответом. В течение десяти лет нашей дружбы у нас с ним были общие взгляды и, если желаете, общее дело. Мы были соратниками в элитарной и несколько расплывчатой борьбе за освобождение сознания. Мы мечтали об изменении человеческого сознания, чтобы открыть путь более возвышенным мыслям. Мы считали, что лишь обретя это незамутненное преимущество, человечество наконец сможет вырваться из бесконечного круговорота дерьма и бессмыслицы и осознать величественную цель создания Единого Мира. В котором все будут сыты, где будет царить справедливость и мир, где все будут жить в соответствии с гармонией сфер и бесконечно меняющейся дхармой Единого Прекрасного Мира.

Мы никогда не утверждали, что нам доподлинно известно, где состоятся роды этого Нового Сознания и какие именно средства должны быть использованы для стимуляции схваток, но мы никогда не сомневались, что произойдет это здесь, в муках американских потуг.