Убедившись, что Гвади не сопротивляется, Арчил потащил его в тот угол заводского двора, где были сложены штабеля досок и бревен.

Арчил толкнул Гвади к одному из штабелей.

— Видишь: твои доски. Я сам, собственными руками, отобрал их и сложил. Разве могло мне прийти в голову, что ты предатель! Попрощайся с ними — я подожгу их раньше других.

Гвади очнулся. Расслабленное тело подтянулось, мускулы напряглись. Он попытался вырвать у Арчила руку.

— Ты, оказывается, еще жив! А я думал, сдох! Тише, не шевелись! — крикнул Арчил, почувствовав, что рука Гвади ожила. И сдавил ее еще крепче. — Не спеши, милый друг, это минутное дело. Все обдумано и подготовлено. Видел пролом в ограде? Я заранее выломал колья. Не думал, что и тебе пригодится. Этому идиоту Андрею я дал кувшин вина на ужин. Напился, верно, и спит крепким сном. А тут… видишь, солома? Сухая, горит не хуже керосина. Смотри!

Арчил, не отпуская Гвади, потянулся к ближайшей клетке досок, вытащил запрятанную в глубине клетки связку соломы и кинул на землю.

— Теперь я подложу ее под твои доски! Ну, идем… Так… Вот что: когда доски разгорятся, я швырну тебя в самую середину. Довольно потаскался на свете, лучшей смерти не стоишь! Да и рук не придется марать. Даже пепла не останется. Не над кем будет поплакать ни вшивым твоим щенкам, ни твоей потаскухе…

Он отпустил руку Гвади, поспешно засунул солому под доски, извлек из кармана спички, чиркнул…

Гвади ахнул и кинулся к нему. Не думая о последствиях, потушил спичку.

— Как ты смеешь, собака? — крикнул Арчил, хватая его за грудь. Толчок — и Гвади, отлетев далеко в сторону, грохнулся на землю.

Арчил был уверен, что Гвади не скоро соберется с силами, и снова взялся за спички.

Вспыхнул огонек. Гвади поспешно поднялся и, преодолевая жестокий страх, выхватил кинжал из ножен. Обеими руками сжал рукоятку, поднял кинжал над головою, как молот. Одним прыжком очутился за спиной Арчила и изо всей силы нанес ему удар в затылок.

Пория упал, не издав ни звука. Гвади не думал о нем, кинулся к пылавшей среди досок соломе, рванул к себе сноп и швырнул на землю. В бешенстве примял ногою, топтал, не помня себя, и только изредка исподлобья поглядывал в ту сторону, где был Пория: вдруг подкрадется и вырвет из-под ног Гвади дымящуюся солому.

Гвади успокоился только тогда, когда погасли последние искры.

«Почему же Арчила не видно и не слышно?» — удивился он. И стал внимательно разглядывать то место, где упал Арчил.

Налево от штабеля лежало тело, безгласное и неподвижное. Лунный свет заливал его, падая откуда-то сбоку. Гвади прислушался. Как тихо! Только сердце гулко колотится в груди. Он наклонился к самой земле и, опираясь на кинжал, подобрался к тому, что лежало… Ужас объял его. Он вскинул голову. Откуда-то изнутри поднялась дрожь, она сотрясала все его тело. Страшно, чудовищно страшно было то, что предстало его глазам, хотя он все еще не понимал, что же это…

Бред? Видение?

Что-то похожее на половину человеческого лица светилось в темной, почти черной луже. Черная дыра раскрытого рта, полукружием торчат зубы. На щеке, совсем отдельно, блестящий, точно из стекла, глаз: он вывалился из орбиты, и его холодный блеск говорил о потрясающей неподвижности, о смерти.

Гвади не решался взглянуть еще раз. Он ждал какого-нибудь звука, который явился бы опровержением его догадки. Весь обратился в слух и долго стоял так, слушая и не слыша.

Да, это было молчание смерти. Гвади стал пятиться, все такой же оцепенелый и бесстрастный. Повернулся и пошел.

Странное ощущение остановило его: показалось, будто тишина шаг за шагом крадется за ним и пытается воротить его назад. Только теперь Гвади почувствовал, что он один. Сознание одиночества породило новый приступ страха, еще более жестокого, чем прежде.

Позвать кого-нибудь?

Он раскрыл рот и крикнул. Ему показалось, что этот крик потрясет весь Оркети. Но звука не получилось. Беззвучный вопль.

Гвади взглянул налево, взглянул направо.

Лунный свет угасал. Землю окутывал легкий сумрак, предвестник рассвета. Встревоженные ночные тени роились в воздухе. И в этом рое, из самой глубины сумрака, возникали какие-то лица и вихрем проносились перед глазами Гвади.

Люди скользили по холмам, подымались по склонам, выходили из оврагов и рвов, сверху и снизу, отовсюду тянулись к лесопильному заводу. Их было много, очень много — не сосчитать. Черты их стали проясняться… Это были соседи Гвади, все свои, оркетские люди. Вот бежит Гера. Он всех обогнал, стремительный, как буря. За ним Найя и молодежь. Волком мчится по склону коренастый Зосиме. За ним единым строем выступает его бригада. Вдали меж кустами мелькает клюв Онисе с трясущейся бороденкой. Пахвала, точно сказочный трехногий конь, мчится через рытвины и ухабы. Гоча, наклонившись, стоит на холме и глядит вперед. Одной рукой схватился за кинжал, другую приставил к глазам. Словно окаменел. Глядит на Гвади и тихонько шепчет:

— Да что же это? Что я вижу?

Глаза Гвади, устремленные вдаль, беспокойно перебегают от одной группы к другой, от одного лица к другому. Кого-то они там недосчитываются. Ищут, волнуются, мечутся.

— Ты меня ищешь, Гвади, а я здесь, с тобою. Ты позвал, и я пришла! — услышал Гвади желанный голос.

И тотчас позабыл о тех, кто был вдали. Перед ним стояла Мариам. В ее огромных глазах горела, словно полуденное солнце, любовь. Дрогнул Гвади, не нашелся что сказать.

— Мы все с тобой, Гвади! — снова заговорила Мариам. И тихонько, совсем тихо спросила: — Правда?

— Да, чириме, — с трудом произнес Гвади и протянул ей окровавленный кинжал.

Оба примолкли.

— Ты моих ребят не видала, чириме? Хоть бы не оставляла их одних, — нарушил молчание Гвади.

— Скоро и они придут… Вон, погляди, кажется, они…

Среди молочно-белой дали показались пять палочек.

Палочки были разной величины и шли гуськом по росту. Гвади узнал своих детей — Бардгуния, Гутуния, Китуния, Кучуния и Чиримия.

Вдруг им овладело волнение. Из глубины сердца вырвался стон. Он выронил кинжал и спрятал за спину залитые кровью руки.

— Нет, нет, чириме! Нельзя! Беги, останови их! Пускай уходят домой. Скажи, бабайя ушел куда-то и скоро воротится. Как могла ты пустить их сюда? Не надо… Дети не должны видеть кровь, Мариам!

Заря вставала. Первый ее луч разорвал туманную пелену и, прогнав сумрак, золотой дорожкой протянулся у ног Гвади.

Советскому читателю хорошо известно имя Гвади Бигвы. Роман под этим названием, принадлежащий перу известного грузинского писателя Лео Киачели, многократно издавался на русском языке. Впервые он увидел свет в Грузии в 1938 году и сразу же завоевал широкую популярность. Русский перевод (1939) открыл талантливому произведению путь к мировому читателю. С «Гвади Бигвой» хорошо знакомы люди многих стран. Роман переведен на английский, испанский, немецкий, чешский, словацкий, венгерский, болгарский, румынский, польский, хинди, китайский языки.

Озорной мечтатель, лукавый и неунывающий Гвади Бигва обошел почти весь мир. Его всюду встречали благожелательно, с доброй улыбкой. О нем писали самые восторженные отзывы, удивляясь находчивости и смекалке Гвади, необычности его судьбы. Нет надобности цитировать эти высказывания. Их много. Ни в одном из них не было упреков писателю. Были только слова благодарности за то, что он приоткрыл перед ними какой-то удивительно свежий, неведомый уголок действительности, приобщил их к тайне рождения человеческой красоты и обаяния. Гвади Бигва покорил сердца многих.

Что же предшествовало его появлению? «Гвади Бигва» — самое сокровенное произведение писателя. Но он не был его первенцем. Еще в 1909 году в тбилисской социал-демократической газете был напечатан первый рассказ Л. Киачели. Он назывался «Прошедшее в настоящем». Это было начало. А затем с неутомимого пера писателя слетали многочисленные рассказы, повести, новеллы. В 1915 году Л. Киачели публикует роман «Тариэл Голуа» — крупное эпическое повествование о революционном движении 1905 года в Грузии. «Тариэл Голуа» — значительная веха в истории новой грузинской литературы. Это было произведение горьковского типа, бесстрашно проникающее в глубь действительности, утверждающее идею революционного обновления мира. От него веяло верой в неистребимые созидательные силы народа. Оно звало к борьбе, к подвигу. Спустя тринадцать лет, уже после победы Октябрьской социалистической революции, появляется роман «Кровь» (1928), затем «Гвади Бигва» и «Человек гор» (1945). Вряд ли нужно перечислять все созданное писателем. Романы, повести, новеллы, детские рассказы, статьи Л. Киачели с большим трудом уместились в четырех многостраничных томах. До последнего дня жизни он много и напряженно работал. Писал мемуары. Ему было что рассказать читателю.