— Дай бог тебе столько радости, сестра, сколько ты мне сегодня подарила! — торжественно вымолвил Гоча. Тихо беседуя, отправились они по домам. Гоча и Тасия проводили Саломе. Когда супруги остались одни, Тасию опять охватило волнение: вдруг Гоча примется заново расспрашивать о дочери? Куда деваться! Ей ни за что не соврать как следует. Тасия на всякий случай обогнала мужа, из последних сил торопясь домой.

Гоча хотел догнать жену и поговорить с нею. Однако нежность, разбуженная в его душе болтовней Саломе, понемногу остыла, в голове снова зароились подозрения. Нашел чему радоваться! Как-никак, возвращается домой несолоно хлебавши… Гоча стал взвешивать, правильно ли он поступил, оставив Найю у Элико. Перебрал в памяти все обстоятельства и пришел к убеждению, что в них нет ничего утешительного, так же как в рассказе сестры, а сомнительного — немало. И наиболее сомнительной, как это ни странно, была столь ярко нарисованная Саломе картина спящей Найи, та самая картина, которая так его растрогала!

Да, если вдуматься как следует, непонятная получается история! Две подруги в комнате — одна спит, другая не спит. Если Найя спит, почему не спит Элико, что она делает? Вот какая странность… А вернее, что все это вранье. Вернее всего, и Найя не спала, а только притворялась спящей, чтобы мать не позвала ее домой. Это больше похоже на правду.

Если дочери так уж хотелось спать, зачем ей было идти к чужим людям? Лень возвращаться домой? Зайти к тетке, до ее дома рукой подать. Почему же Найе вздумалось заночевать в правлении, можно сказать — в общественном месте, куда десятки и сотни людей входят и выходят, никому не сказавшись? На языке у всех «товарищ» да «товарищ», а что на уме? Хотя бы в семье по крайней мере жила проклятая эта подружка! Нет никого у нее, ни одного близкого человека, кто бы за ней присмотрел и на правильный путь наставил. Нет, вы поглядите-ка: ни одной собаки поблизости не слышно, а окно светится, отовсюду с дороги видно… К чему это? Вдруг кому-нибудь захочется спросить, в чем тут дело, поинтересуется, забредет на огонек — что тогда? Бигва, например, тот ни одной ночи не пропустит, чтобы не прогуляться по своим владениям да не окинуть их хозяйским глазом!

Мысли Гочи приняли опасное направление. Он остановился как вкопанный.

Вдали заскрипели ворота. Это Тасия вошла во двор. Гоча сделал шаг вперед.

«Постой!» — хотел он крикнуть жене. Догнать бы ее и с нею хоть поделиться тревожными мыслями. Но в эту самую минуту зыбкие подозрения превратились в полную уверенность и слова застряли в горле.

«Свет в окне — для Геры. Условный знак: жду, приходи. А сон — лукавая выдумка…»

Гоча мгновенно забыл о том, что он хотел догнать жену. Круто повернул и зашагал в ту сторону, откуда они только что пришли.

Гоча отлично знал, что Тасию легко провести. Это лишь усилило его подозрения. Но Саломе не проведешь! Она слишком умна. Почему же она не догадалась? — удивился Гоча. Впрочем, в глубине души он склонен был обвинить Саломе в том, что и она приняла участие в хитрой проделке дочери, однако в этом подозрении он еще не решился признаться даже самому себе.

«Саломе притворилась, будто верит, чтобы окончательно убедить Тасию», — подумал Гоча.

Вскоре он снова очутился перед правлением. Еще издали было видно, что окно в комнате Элико освещено по-прежнему. Значит, Гоча прав. Сердце злорадно екнуло. Он вошел в темноту двора. Постоял под окном. Внимательно огляделся по сторонам и укрылся среди тесно растущих деревьев, где было так темно, хоть глаз выколи. Он напряженно вглядывался в ночной мрак, точно часовой в ожидании неприятеля. Гоча уже не сомневался в том, что ему удалось распутать клубок и что Гера Бигва рано или поздно попадется в западню.

Ждать пришлось недолго. Чьи-то крадущиеся шаги раздались у ограды. Что-то тяжелое упало во двор, — враг перепрыгнул через ограду.

Снова воцарилась тишина. Гоча вглядывался в темноту, но ничего не видел. Немного погодя раздался короткий свист, свист повторился, чья-то тень проскользнула совсем близко от Гочи и устремилась к освещенному окну.

Конечно, это мог быть только Гера Бигва.

Тень еще не успела подкрасться к дому, как звякнуло окно и высунулась голова Элико.

— Кто там? — спросила она едва слышно.

— Неужели не ждала? Открой дверь, Элико!

Как назвать чувство, сковавшее вдруг Гочу? То не было удивление. Казалось, его хватил паралич, настолько он был поражен, услышав этот голос.

— Потерпи, сударь, сейчас выйду! — торопливо и как-то неласково ответила Элико и исчезла в глубине комнаты.

Тень подалась к лестнице и стала подыматься по ступенькам. Секунду спустя она попала в полосу света, струившегося из окна. Зрение подтвердило Гоче удивительный факт, о котором секундой раньше доложил ему слух. Конечно, это был Арчил Пория, самый настоящий, от головы до пят, Арчил Пория!

Элико вышла на террасу и остановила Арчила, который продолжал подыматься по лестнице.

— Ну что ж, молодой человек!.. Значит, сразу — и я и Найя? Так, что ли? — грозно спросила Элико.

— Какая Найя? — Арчил поднялся еще на одну ступеньку. Голова его приходилась теперь вровень с грудью стоявшей ступенькой выше Элико.

— Стой! — крикнула Элико, тыча ему в лицо какую-то коробку. — Ты кому принес, этот залог верности? Мне или Найе? Говори!

Элико взмахнула коробкой, намереваясь хлопнуть Арчила по лицу. Тот наклонил голову, коробка пронеслась мимо и упала на лестницу.

— Погоди, сейчас объясню, Элико! Все это вздор! — промолвил Арчил, хватая ее за руку.

Элико вырвала руку и, размахнувшись, отвесила ему пощечину — да такую, что звон ее отозвался в ушах Гочи. Гоча даже прикрыл ухо ладонью, чтобы унять этот звон, словно Элико наградила пощечиной его, а не Арчила.

— Довольно с тебя Гочи, морочь ему голову, негодный ты человек! А нас не смей трогать… Погоди… Дождешься еще и не этого! Всласть нарадуешься! — крикнула она вдогонку Арчилу и скрылась в комнате.

Гоча стоял, по-прежнему прикрывая рукой ухо.

Дома Гочу ожидала еще одна неожиданность: у ворот он столкнулся с Саломе.

— Где ты пропадаешь? — укоризненно обратилась она к брату. — Прикажешь еще тебя разыскивать? Только что привела домой дочь и сдала ее с рук на руки матери… Можешь больше не волноваться! Оказывается, она проснулась, когда мы ушли от Элико, узнала, что ее ждут, испугалась и прибежала ко мне. Я решила не оставлять ее у себя, отвела домой. Иди, иди, взгляни на нее. Только уж, пожалуйста, не ссорься! Ни в чем она перед тобой не провинилась. Да, еще вот что я хотела сказать… Ты бы помирился с коллективом, Гоча… Возьмись за работу, а то ведь не пощадят, врагом объявят. Каких ты дел натворил сгоряча! Что было — то было, но пора и за ум взяться. Сказал со зла — забудь, не долби одно и то же. Всем нам повредишь, только этого и добьешься. Ты все насчет своего дома разоряешься, а ведь они правы, сам посуди: у многих наших колхозников нет даже порядочного джаргвали, а тебе загорелось иметь непременно два дома! Дочка-то ведь у тебя одна. Куда спешить? Никто тебе ни в чем не отказывает, придет время, получишь, что полагается. Чего тебе еще надо?

Гоча слушал, склонив голову. Он весь обратился в слух, ни одна черточка не дрогнула в лице, только глаза странно скосились, он не отрываясь следил за выражением лица сестры.

Его состояние показалось Саломе странным: никогда Гоча не был так молчалив и безучастен.

— Ты как будто сам не свой! Скажи хоть слово… Что с тобою?

Гоча молчал.

— Куда ты ходил? Неужели и этого не скажешь? — продолжала Саломе.

Каменное молчание.

— Ступай домой, устал, верно, отдохнуть пора. Найя и без тебя свое счастье найдет, вот что, братец ты мой! Не убивайся попусту. Вспомни, отец меня тоже не хотел выдавать замуж за моего суженого… Однако… Так-то, Гоча, не стоит горячиться, в жизни всякое бывает.

Гоча потоптался на месте, извлек из-под бурки руку и опустил ее на плечо своей красноречивой сестре. Рука его дрожала, — Саломе отметила это с тревогой.