Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Да и сам лидер большевиков Владимир Ильич Ульянов-Ленин происходил из вполне буржуазной семьи.

Однажды в США я попал в дом-музей семьи президента Кеннеди (его отец, Джозеф Кеннеди-старший, был миллионером) и поразился, как похож этот деревянный особняк в пригороде Бостона, где прошло детство JFK, на родительский дом Ленина в Ульяновске.

Я понимаю, откуда все это произрастает. От народников, от Чернышевского, от рахметовщины, от слепого преклонения перед аскезой военного коммунизма. От культивировавшегося десятилетиями в среде разночинной советской интеллигенции презрения к тому, что было принято называть «мещанством». Притом, что обласканная чинами и орденами верхушка интеллигенции заботами партии и правительства всегда жила как у Христа за пазухой. Так же, кстати, как живет сегодня большинство членов художественной, театральной, телевизионной, кинематографической, литературной элиты. Самое страшное для них — оказаться отверженным. А представляете, каково вчерашнему главе правительства быть в опале?

При слове «опала» сразу в памяти всплывает суриковский «Меншиков в Березове» Или знаменитая фотография — Николай II под домашним арестом в Царском Селе. Отрекшийся от престола император сидит на пеньке в простой гимнастерке. На заднем плане солдаты с винтовками. Не расстрельный взвод, просто караул, но их фигуры — знак грядущей жестокой судьбы.

Или кадры домашней любительской хроники семейства Хрущевых: персональный пенсионер союзного значения возится в саду на даче. Смотришь и думаешь: а ведь наискосок от Петрово-Дальнего, где была дача Хрущева, через реку, в Жуковке, в этот момент что-то делает бывший человек номер два в партии и государстве — Молотов, которого Никита Сергеевич изгнал отовсюду и отправил в подмосковную ссылку. А где-то рядом на другой госдаче доживает свой век опальный маршал Жуков.

Каково это — лишиться власти? Наверное, больно и обидно. Особенно когда тебя лишают власти силой или интригой люди, которых ты презираешь. Вдвойне больнее, в десять раз обиднее, если ты любишь эту неосязаемую, мистическую субстанцию, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни запаха, под названием «власть», если для тебя желание обладать ею сильнее самой сильной страсти.

Борис Ельцин, наверняка, чувствовал нечто подобное, когда Михаил Горбачев изгнал его из Политбюро, кинув вслед: «В политику я тебя больше не пущу» Посмотрите потрясающие кадры из документального фильма Александра Сокурова «Советская элегия» 1988 года. Камера долго держит в кадре большого и сильного человека, сидящего в одиночестве на какой-то маленькой терраске. Он — это не просто видно, это током пробивает сквозь экран! — испытывает самую настоящую физическую муку от своей участи.

И уже совсем другой Ельцин 31 декабря 1999 года картинно прощается с Путиным на выходе из Кремля. Думал ли в тот момент первый президент России, что довольно скоро он окажется едва ли не на положении Хрущева — пленником в золотой клетке? Когда Ельцин ушел добровольно, то был, кажется, искренне счастлив.

Счастлив, по-моему, Михаил Горбачев, власть для которого, судя по всему, оказалась грузом совершенно неподъемным. Возможно, это осознание к нему пришло не сразу. Возможно, в декабре 1991 года он не до конца понимал, что делает, подписывая свое отречение. Люди, которые в тот момент были рядом с ним, потом рассказывали: Михаил Сергеевич, видимо, был уверен, что через какие-нибудь полгода-год он вернется в Кремль. Что его позовут обратно. Приползут, будут просить, умолять. Не приползли, не позвали. Возможно, только через несколько лет, после бессмысленной, унизительной попытки баллотироваться в президенты в 1996 году Горбачев понял, что с властью покончено. И только тогда смог в полной мере ощутить счастье избавления от нее.

Несколько лет назад я наблюдал за ним в компании таких же, как он, постаревших шестидесятников. Причем тех самых людей, которые в какой-то момент заговорили, что Горбачев исчерпал свой реформаторский потенциал, и стали громко требовать его ухода. Горби, одетый в демократичную черную водолазку, был абсолютно в своей тарелке, никому не припоминал зла, шутил, смеялся, выпивал и выглядел совершенно расслабленным и счастливым.

Будет ли когда-нибудь счастлив, расставшись с властью, Владимир Путин? Или изнутри его будет разрывать мучительная боль? Об этом, похоже, думать рано. С властью расставаться второй президент России явно не собирается.

Я не видел Михаила Касьянова сразу после отставки. Я могу только представить, что испытал Касьянов, когда в Брянске перед встречей бывшего премьер-министра со своими сторонниками какая-то нашистская шпана бросила в него яйцо, и оно каким-то образом — незаметно для окружающих — попало ему под пиджак. Касьянов виду не подал — так и провел всю встречу с раздавленным яйцом за пазухой. Самообладания экс-премьеру не занимать.

Спустя пять лет он выглядит совершенно счастливым человеком, находящимся в состоянии душевного равновесия и согласия с самим собой. Но видно и другое: большая политика неудержимо манит его, зовет обратно, и ему очень хочется туда вернуться. Сегодня — в роли лидера оппозиции. Что ж, сильные люди живут сильными чувствами. Им это простительно.

Михаил Михайлович, вы ушли из власти, отказавшись от должности, и тем самым нарушили негласный чиновничий этикет. Подобное никому еще не позволяли и не прощали.

Видимо, неслучайно президент меня предупреждал при нашем прощании. Похоже, он держит слово.

Когда впервые почувствовали, что на вас начинают давить?

Как я уже рассказал, после реакции властей на бесланские события я решил идти в оппозиционную политику. Но я продолжал хранить молчание: не давал никаких интервью, не делал никаких заявлений для СМИ, нигде публично не выступал. Я намеренно держал долгую паузу, решив, что для бывшего премьер-министра — это нормальное, цивилизованное поведение в течение первого года после ухода с высшей ступени власти.

Ровно через год после отставки, в феврале 2005 года я объявил, что возвращаюсь в политику. В апреле впервые публично раскритиковал новый кремлевский курс. В мае, когда Ходорковскому вынесли приговор, жестко осудил действия властей.

Ответ последовал незамедлительно. В начале июля появились разоблачительные статьи журналиста «специального назначения» Хинштейна, тему тут же подхватили государственные телеканалы. И пошло-поехало. Вас на старте сильно скомпрометировали в глазах общественного мнения. Премьер-министр, пользуясь служебным положением, покупает за бесценок дачу. После этого мало кто поверит, что он искренне борется за демократические ценности. Неужели вы, искушенный чиновник, не предполагали, чем может обернуться «Сосновка»?

Честно говоря, не предполагал. Объясню почему. Во-первых, я приобрел «Сосновку» (кстати, это никакая не дача, а два полуразрушенных строения, возведенных еще в 30-е годы) в августе 2004 года, то есть через полгода после ухода с государственной службы. Поэтому все обвинения в прессе в превышении власти или злоупотреблении служебным положением абсурдны. А утверждения, что, будучи премьером, я якобы учреждал коммерческие структуры — ложь.

Купил эти строения на заемные средства, рассчитывая вернуть кредит за счет развития инвестиционного проекта (я собирался построить в «Сосновке» небольшой гостиничный комплекс). Деньги занял не у государства или госбанка, а у друзей. Земля вокруг этих строений не покупалась и как была, так и, надеюсь, осталась государственной. Во-вторых, я оформил покупку совершенно официально, открыто, на собственное имя, а не на подставное лицо или офшор, как делают многие. В-треть- их, когда в июне возникло предложение об этой покупке, то я из этических соображений счел необходимым проинформировать об этом проекте президента. Никаких вопросов у него не возникло. Единственное, на что президент обратил мое внимание, — чтобы все было оформлено по закону. Больше месяца мы с приятелем-юристом изучали документы с привлечением сторонних специалистов и пришли к выводу, что все законно. В общем, я был абсолютно уверен, что все прозрачно не только с юридической, но и с моральной точки зрения.

39
{"b":"132602","o":1}