Касьянов — седьмой по счету премьер-министр в постсоветской истории России. Первый — Гайдар. Строго говоря, Гайдар был только и.о. премьера, но будет все-таки несправедливо вычеркнуть Егора Тимуровича из этого списка, слишком знаковой фигурой он является. Затем — Черномырдин, Кириенко, Примаков, Степашин, Путин. Шесть премьеров, которых назначил Ельцин. Касьянов — первый, кого назначил не он. Но при этом Касьянов среди них едва ли не единственный, с кем у первого президента России — несмотря на большую разницу в возрасте — сложились неформальные дружеские отношения. Это сразу чувствуется по каким-то неуловимым деталям снимка, который висит у Касьяновых в гостиной на видном месте: он с женой вместе с четой Ельциных.

Каково это — дружить с Ельциным? В своей жизни я несколько раз видел президента: брал у него интервью, наблюдал за ним вблизи во время официальных мероприятий. Человек я не робкого десятка, субстанция по имени власть, которая часто оказывает магическое воздействие на простых смертных, никогда не вызывала у меня трепета перед теми, кто ею наделен.

Скорее наоборот, меня чаще удивляло, насколько же обыкновенными людьми при ближайшем рассмотрении оказывались высокопоставленные государственные мужи. Но Ельцин — другое дело. Всякий раз, когда он входил в комнату, ей-богу, физически ощущалось, будто от мощной фигуры Бориса Николаевича исходило какое-то излучение. Не зря его многие за глаза называли «царем».

Помню, как накануне первого тура президентских выборов 1996 года в кремлевских президентских покоях (невольно соскакивает с пера «царская» терминология!) мы готовились к записи интервью Ельцина. Ставили камеры, свет, а вокруг было полно народу из ельцинской свиты. Вдруг в дверях, откуда ни возьмись, появился сам Борис Николаевич и что-то громко пробасил, кажется, поинтересовался, скоро ли начнем? Это было так неожиданно, что — честное слово! — все «придворные» присели, будто у них разом подкосились ноги.

Тогда же произошел еще один любопытный эпизод. Перед самым началом интервью ко мне подскочил один известный в ту пору политик (не буду называть его имя, но прозвище у него было характерное — Гаденыш), занимавший какую-то должность в предвыборном штабе Ельцина. Он сунул мне лист бумаги со списком вопросов, которые мы накануне передали помощникам Ельцина, — некоторые были вычеркнуты крест-накрест красным фломастером. «Вот этих тем, — торопливо сказал он, — просьба не касаться». Поскольку при интервью на высшем уровне все всегда согласовывается заранее, мне и в голову не пришло спорить, да и времени не было. Ельцин уже устраивался в кресле напротив, включились приборы: «Мотор идет!» Я бодро задал вопросы, оставшиеся невычеркнутыми, президент так же бодро на них ответил, сверяясь с лежавшим перед ним заготовленным текстом. Мой список был исчерпан, и я начал произносить заключительную ритуальную фразу про благодарность за интервью. И тут лицо у Ельцина вытянулось:

— Как это — у вас больше нет вопросов? — загремел он. — У вас еще были вопросы. Интересные вопросы, понимаешь, правильные, у меня туг и ответы приготовлены.

В тоне президента была какая-то почти детская обида: я, понимаешь, домашнюю работу проделал, а тут на тебе…

Теперь уже я не смог сдержать удивления:

— Извините, Борис Николаевич, но ваши помощники попросили меня часть вопросов не задавать. Я был уверен, что эта просьба исходит от вас…

Ельцин нахмурился и пророкотал:

— Какие помощники?! Кто такие?!

Того самого помощника я в этот момент видел боковым зрением и готов поклясться, что в то же мгновение он растворился в воздухе, словно булгаковский персонаж.

Повисла тяжелая пауза. Ельцин понял, что мне не хочется выступать в роли доносителя, и только махнул рукой:

— Ладно, продолжаем интервью!

Я догадался, в чем дело. В окружении Ельцина за будущее «место под солнцем» боролись несколько группировок, и одной из них, судя по всему, было крайне невыгодно, чтобы президент занял публичную позицию по некоторым принципиальным вопросам. В частности, о возможности пригласить в свою команду некоторых конкурентов, которые дальше первого тура не пройдут. Как вскоре было сделано в отношении генерала Лебедя.

Вспоминаю и другой эпизод, рассказанный Григорием Явлинским на съемках нашего с режиссером Сергеем Урсуляком документального фильма «Президент всея Руси». В том же самом 1996 году, накануне первого тура выборов, Ельцин пригласил Явлинского к себе в Кремль и предложил ему высокий пост в правительстве, если тот снимет свою кандидатуру и призовет своих избирателей проголосовать за Бориса Николаевича. Он уговаривал Явлинского и так, и сяк, хмурил брови и стращал. Явлинский упрямо говорил «нет» Он политик, он лидер партии, он не может не выдвигаться в президенты, избиратели его не поймут. Ельцин устало махнул рукой — ну ладно, ступайте.

Явлинский пошел к дверям через огромный ельцинский кабинет. У самого выхода его остановил окрик:

— Вернитесь! Подойдите сюда!

Явлинский вновь приблизился к президенту.

— Значит, не снимете свою кандидатуру? Твердо решили? Хорошо подумали?

— Хорошо подумал, Борис Николаевич. Не сниму.

Тут Ельцин неожиданно улыбнулся хитрой улыбкой:

— Ну и правильно! Я бы тоже на вашем месте ни за что не снял.

И снова — в этом весь Ельцин. Уступи тогда Явлинский — он бы в глазах Ельцина как политик перестал бы существовать. Стойких и достойных противников он уважал, а поверженных ногами не добивал и мстительно не преследовал. Он не стал мешать возвращению в политику опального Лебедя, который стал губернатором Красноярского края. Он не вставлял палок в колеса опальному Руцкому, позволил ему выдвинуться в губернаторы Курской области и победить. А от Анатолия Чубайса я знаю такую историю. Никто из помощников Ельцина не решался доложить президенту, что опальный Хасбулатов униженно просит прикрепить его к президентской поликлинике. Но когда Ельцин узнал об этом, ко всеобщему изумлению, ни секунды не колеблясь, он наложил положительную резолюцию на челобитную вчерашнего злейшего врага.

Я не идеализирую Ельцина и не пытаюсь говорить о нем по принципу: об ушедших из жизни — или хорошо, или ничего. Это правило не применимо к масштабным историческим фигурам. Более того, считаю, что Ельцин, который был Политиком с большой буквы, заслужил того, чтобы о нем говорили без сюсюканья и притворного умиления. В том числе о его слабостях, заблуждениях, ошибках. О том, какой он был на самом деле. Мне приходилось слышать от многих людей, подолгу работавших с Ельциным и глубоко уважавших его, что он был человеком демократичным, прислушивался к другим мнениям, не гнушался учиться у своих подчиненных. Но при всем том Борис Николаевич был человеком сложным, порой капризным, нередко суровым, зачастую очень закрытым. Многие, не сговариваясь, вспоминают: было в нем что-то «медвежье». А ведь одна из отличительных черт повадки медведя — невозможно предсказать, как он поведет себя в следующую минуту: не сгребет ли в охапку, так что мокрое место останется.

Каково с таким «царем-медведем» дружить? И раз уж у Касьянова это получилось, то это делает седьмому премьеру честь. Как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Когда ваши отношения с Борисом Николаевичем стали неофициальными?

В первый раз Ельцины пригласили нас с Ириной к себе в гости в Горки-9 через несколько месяцев после отставки первого президента. Борис Николаевич подлечился, сбросил вес, у него было прекрасное настроение. Потом мы стали общаться достаточно часто. Борис Николаевич все время говорил: «Давайте без формальностей, по-дружески».

А когда вы, в свою очередь, ушли в отставку, отношения не прервались?

Нет, поначалу все оставалось по-прежнему. Мы, как и прежде, несколько раз ездили с супругами на охоту. Обычно на два дня.