День святого Валентина, Рождество, White Day и другие — современные коммерческие праздники. Результат моды на все иностранное. Празднуют их в основном только более-менее молодые японцы и японки — люди старшего поколения не очень любят праздники, смысл которых в том, чтобы продать что-нибудь ненужное. Конечно, это не выходные дни, так что все празднуют прямо на работе и вечером после. Но зато празднование разворачивается не на шутку — все магазины и рестораны украшены и праздничные события готовятся в каждой семье. Не то, что на другие японские праздники. Вот недавно прошел “День Основания Государства”, выходной. Ну так все просто дома сидели и дрыхли, ни магазины никто не украсил, ни поздравлял никто, просто ничего не происходило — праздник или не праздник, даже не поймешь.

В 50—60-х гг. в Японии стали появляться импортные товары. Иностранные вещи, которые тут никто особо еще не знал. В том числе шоколад. В японской кухне никакого шоколада и вообще сладостей в нашем понимании никогда не было — все сладости делались в основном из сладких бобов или сладкой картошки, и они получались значительно менее сладкими, чем шоколадные и сахарные конфеты, которые едим мы. Первыми шоколад полюбили, конечно, девушки — они вообще любят сладкое. Мужчины тоже полюбили — но вида не показали, мужчине тут считается неприличным и немужественным баловать себя сладостями. Поэтому до сих пор многие японцы не покупают себе шоколад в магазине сами, стесняются, что женщина-продавщица это увидит.

День святого Валентина введен в Японию в 1958 г. шоколадной компанией, которая решила таким образом улучшить свои продажи. Она провела рекламную компанию, в которой рассказывалось об иностранном празднике 14 февраля — Дне святого Валентина, на который девушки выражают свою любовь мужчинам тем, что дарят им шоколад. Праздник сразу стал популярным. На сегодняшний день в канун Дня святого Валентина продается более половины объема продажи шоколада в Японии за весь год!

Причина популярности этой сказки проста — выражать свою любовь японцам не так просто. И японки и японцы очень в этом вопросе стеснительны. Особенно у более старшего поколения сказать фразу “я тебя люблю” можно разве что раз в жизни и после нее сразу стоит сочетаться браком. И то говорят эту фразу в темной комнате за толстыми стенами, чтобы больше никто не услышал. Жутко это неприличным считается. А подарить шоколад и свалить на то, что все иностранцы так делают, так что и нам можно — это самое милое дело.

Тут еще вот какой фокус — японская социальная система устроена так, что есть куча случаев, когда подарки дарятся не от избытка чувств, а по долгу службы. Есть даже слово специальное — гири — подарки, которые ничего не выражают, кроме того, что тебе должны их подарить. Такие подарки дарят старшим, начальству и т. д. И на День святого Валентина бедные японские девушки дарят шоколад отцу, старшему брату, мужчинам-коллегам на работе, начальству — это все называется гири-шоко. Но есть еще хонмей-шоко — шоколад по любви — который девушка дарит тому, кого она любит. А он еще фиг догадается гири-шоко или хонмей-шоко ему подарили. Вот у меня сомнений нет, хоть, наверное, и приятно получить хонмей шоко, но мне дарят исключительно гири шоко.

Так или иначе, но шоколад я свой получаю и то хорошо. Съел и порядок — мужчине на День святого Валентина тут ничего делать не надо. Но ровно через месяц — 14 марта — будет другой праздник, White Day. Японцы думают, что это тоже иностранный праздник. В этот день все мужчины дарят девушкам маршмалоу. Изобрела этот праздник в 60-х маршмалоу компания. Но это уже совсем другая история.

Если вы читали роман Сергея Довлатова “Зона”, а я надеюсь, что вы читали роман Сергея Довлатова “Зона”, потому как все повсеместно уже читали Довлатова, что цитирование Довлатова уже не почитается за эрудицию, а я не хочу, чтобы вы ошибочно подумали, что я эрудирован, так вот, если вы читали роман Сергея Довлатова “Зона”, то помните, что он начинается с письма издателю. Отвечая на вопрос, как можно писать о зоне после Солженица, Довлатов пишет : “…книги наши совершенно разные… Солженицын был заключенным. Я — надзирателем”.

Как можно, писать свой дневник о Японии после дневника Всеволода Овчинникова “Ветка Сакуры”? Как можно пытаться шутить в своих записях после “Записок Гайдзина” Вадима Смоленского? Как можно сказать “Моя Япония” после “Только Моей Японии” гениального Дмитрия Пригова? Поверьте, я сам не знаю ответов на эти вопросы. Возможно, будь я профессиональным японистом, досконально изучившим японскую жизнь до приезда в Японию, мои впечатления были бы иными. Будь я приглашенным на год профессором для преподавания в университет, мне бы наверняка пришлось общаться с исключительно европеизированными японцами, жадно изучающими западные культуры. Но я приехал не зная о Японии ничего, кроме места на карте, не зная ни слова, попытался учиться с японскими студентами, подрабатывать по выходным, чтобы заработать хоть немного денег, чтобы, в конце концов, закончить университет, получить хорошую работу и удивленно оглянуться на эти несколько лет — зачем мне это?

И “Поверьте, я не сравниваю масштабы дарования”. Тем более с Сергеем Довлатовым. Просто, однажды, мне позвонил предприимчивый молодой человек:

— Мы, — говорит, — напишем книгу вместе. Я знаю, как сделать бестселлер. Я — продюсер. Все очень легко. Сюжет — не важно. Это третье. Главное, чтобы читатель верил. Говори только от себя. Первое лицо единственного числа. Я, я, я. Значит так, начинается с того, что ты влюбляешься в японскую школьницу.

Я давлюсь горьким чаем от смеха. Я так не могу. Я никогда не влюблялся в японскую школьницу. В русской литературе еще есть примеры любви к лягушкам (царевнам), но к японским школьницам — это уже слишком. Мне лицо надо держать. Нельзя же так смеяться, тем более в ресторане. Все-таки официанты в ресторанах — люди суровые, чопорные в своих черных фраках, я их боюсь не меньше школьниц. Если к одним привыкаю, то уже к ним и хожу. Через месяц ежедневного хождения в один и тот же французский ресторан и заказа одно и того же блюда, мне наконец перестали приносить меню вообще. А вчера не пришел пообедать, так сегодня официант меня уже эдак сердито спрашивает, чего, мол, вчера тебя не было?

— Ерунда! Какая разница было или нет? Представь себе. Очень просто. Запретная любовь. Она слишком юна, а ты уже слишком стар. Ты скрываешь свои чувства за маской, чтобы встретиться с ней, покупаешь ночью в Кабуки-тё ее поношенные трусы!

Во французском ресторане, конечно, никаких французов нет — и повара, и официанты только японцы, французского они не знают, но всегда вместо “онегайшимас” (пожалуйста) говорят и клиенту и друг другу только “s'il vous plait”. Вот такой в черном фраке ходит между столиками и говорит “вот ваш угорь в соевом соусе с рисом, сильвупле”. Поношенных трусов никто не заказывает. Париж, сильвупле.

— Читателя надо шокировать! Поношенные трусы — это хорошо. И вставляешь еще больше своих шуток, как в ЖЖ, только надо вдвое увеличить их частоту. И 100% болезненного сознания, сильвупле! Ты ходишь на работу, но ненавидишь ее. Вечером — в казино и бары. За веселой маской — осознание пустоты и боязнь ее, выжигай сам себя, бренность своей жизни. Богатые тоже плачут.

Сегодня, в пять часов — тренировка командного духа. Всех сотрудников срывают с своих рабочих мест и запирают в узкой пустой комнате вместе с начальством на час. Я думал, будет речь, но оказалось ничего, даже свет не выключают. Предполагается, что за час сотрудникам настолько надоест слоняться по комнате без дела, что они начнут чувствовать себя командой. Я пока держусь — но уже тяжело.

— И, слышь, после этого ты круто меняешь жизнь. Бросаешь все, уезжаешь в другую страну. Читатель это любит. Читатель любит, когда герой делает, то, на что он сам никогда не решится.