А ордынский хан Менгу-Тимур, от которого не очень-то помощи ожидали, сразу обещал прислать войско и даже назвал Ярослава «любимым чадом своим». Тысяцкий Ратибор написал из Орды, что по улусам уже собирают воинов для похода на Новгород.

Как это понять?

Дмитрий же Переяславский, давно точивший меч на великого князя, вдруг отказал новгородскому посольству, которое звало его на княженье. И не просто отказал, а будто бы сказал послам: «Не хочу брать новгородского стола над Ярославом Ярославичем, ибо старший он в княжеском роде!»

Откуда такое смиренье? Неужто сын Александра Невского забыл о главенстве над Русью? Что-то не верится…

А смиренник Василий Костромской, в княжестве которого владимирские тиуны раньше хозяйничали как дома, вдруг показал зубы. Его ближний боярин Семен Тонильевич поспешил в Новгород, объявил от имени князя Василья: «Ведомо мне стало, что брат мой Ярослав идет на Новгород со всею силою своею. А хан ордынский посылает по Ярославову лживому слову рать свою на вас же. Жаль мне вас, отчину мою. Батюшка мой блаженной памяти Ярослав Всеволодович любил Великий Новгород, и я вас люблю, чада мои, в обиду не дам!»

Если б князь Василий только боярина в Новгород послал, было б еще полбеды. Так нет же, сам отправился вместе с послами новгородскими Петрилой Рыгачом и Михаилом Пинищиничем в Орду, подговаривать хана против старшего брата! Тысяцкий Ратибор рассказал после, что Василий бил челом Менгу-Тимуру: «Новгородцы пред тобою правы, а Ярослав виноват. Дани с Новгорода для тебя собраны сполна, а Ярослав те дани не шлет». А новгородские послы бояре Петрила и Михаил на той злокозненной челобитной крест целовали, хана и мурз без счета одаривали серебряной казной, рыбьим зубом и соболями. Менгу-Тимур поверил, вернул войско. А вместо войска прислал во Владимир мурзу с наказом, чтобы князь Ярослав больше не лукавил, дани с Новгорода не утаивал, иначе будет ему худо…

«С чего это брат Василий так осмелел? — терялся в догадках Ярослав. — С кем из князей сговорился? Может, ханскую защиту себе выговорил?»

Снова рассылал великий князь гонцов, обещал; уговаривал, грозил, умолял. Но в ответ получал лишь обещанья, зыбкие как пересохший песок на речном плесе. Порой Ярославу казалось, будто он рубит мечом воду: размах широкий, удар могучий, а следа — не остается.

Слепой гнев переполнял великого князя. Бояре-советники в страхе отводили глаза, со всем соглашались, разговаривали с Ярославом робко и успокаивающе, будто с безнадежно больным.

Новгород оставался непокорным.

Удельные князья с затаенным злорадством следили за отчаянными усилиями великого князя.

Ярослав Ярославич понимал, что решается судьба не только новгородского стола, но и великого княженья. Удержать власть над Русью может только сила, и эту силу он должен показать, смирив Новгород!

В первую неделю успенского поста великокняжеское войско выступило в поход. С Ярославом пошли к Новгороду владимирские дружины, пополненные боярскими отрядами, городское ополченье, суздальский полк князя Юрия.

На Волге к войску присоединились тверичи князя Святослава Ярославича и смоленская рать князя Глеба Ростиславича.

Глеб Смоленский решился на поход не ради Ярославовой выгоды. Он давно приглядывался с опаской к своему брату Федору, нашедшему приют в Ярославле. Князь-изгой Федор Ростиславич женился на княжне Марии, единственной наследнице покойного Василия Всеволодовича Ярославского, и вместе с вдовой княгиней Ксенией управлял княжеством. Федор не раз грозил брату: «Хоть через год, хоть через десять, а верну отчину свою город Смоленск!» Поэтому Глеб искал случая услужить великому князю, надеясь с его помощью смирить брата. Случай представился; Ярослав с благодарностью принял помощь войском…

Великий Новгород готовился к обороне. Тысячи горожан строили острог по обе стороны Волхова, свозили под защиту городских стен товары, хлеб и именье из сел и боярских усадеб. Каждый конец Великого Новгорода выставил по полку пешцев, полностью оборуженных для боя. Бояре-вотчинники и их слуги составили многочисленный конный полк. Крепкие сторожевые заставы выступили к Ракому и Бронницам.

Когда владимирские конные разъезды появились у Ильменя, все новгородцы, от мала до велика, вышли с оружием в руках к городищу, преградили путь великокняжескому войску. И такой грозной и многолюдной показалась Ярославу новгородская рать, что он не решился напасть первым.

Два дня стояли друг против друга противники. На третий день великий князь увел свое войско от Новгорода и, встав в Русе, прислал посольство.

«Князь Ярослав не желает кровопролития, — убеждали послы посадника Павшу Онаньича и бояр. — Что сделал вам Ярослав нелюбья, от всего отрекается и обещает впредь того не делать. И виноватых в мятеже князь искать не будет, о чем дает крепкое поручительство!»

Ответ новгородцев был коротким и дерзким: «Тебя, княже, не хотим!»

Теперь оставалось или воевать, или возвращаться с позором во Владимир. Разгневанный Ярослав приказал войску выступить к реке Шелони.

Сюда же, к броду возле села Голина, пришли новгородские полки. Давно не выставлял Великий Новгород такой многочисленной рати. На берег Шелони собрались воины со всех новгородских волостей, городов и пригородов: псковичи, ладожане, корела, ижора, вожане.

С северной, новгородской стороны к реке Шелони примыкали луга, покрытые пожелтевшей осенней травой. На этих лугах разбили свои воинские станы новгородские полки: на открытом месте, не таясь, уверенные в своей силе.

Когда из леса, стоявшего на другом берегу реки, появились передовые разъезды князя Ярослава, от шатров и шалашей, из-за возов, стоявших рядами на лугу, к Шелони побежало такое множество новгородских ратников, что дозорные в страхе остановились.

— Вся Новгородская земля здесь! — сообщили они великому князю.

Ярослав Ярославич сам поехал к броду.

На противоположном берегу Шелони, сколько мог окинуть взгляд, сплошными рядами стояло новгородское войско. Грозно поблескивало железо доспехов, качались над шлемами воинов длинные копья. Позади пешего строя застыла готовая к бою конница. А возле самой воды, в кустах ивняка, притаились густые цепи лучников.

Андрей Воротиславич встревоженно шепнул великому князю:

— Не осилить нам такой рати. На каждого владимирца — пять новгородцев, а то и боле…

— Но и отступать нельзя, — строго оборвал князь. — Лучше быть побежденным в бою, чем прослыть ушедшим от боя…

Конница князя Глеба Ростиславича Смоленского, развернув боевые знамена, ринулась к броду. От множества всадников вспенилась Шелонь. Казалось, нет силы, которая могла бы остановить этот бешеный порыв.

Но новгородские лучники натянули тетивы. Дождь стрел полился на атакующих всадников. Падали кони, подминая воинов. Вода окрасилась кровью.

Уцелевших смоленских всадников встретила в копья новгородская пешая рать, опрокинула и погнала обратно в воду.

Потом пытали счастья лихие владимирцы и упрямые суздальцы, отчаянные тверичи и снова смоляне, разъяренные первой неудачей.

Холодные воды Шелони равнодушно принимали павших воинов великого князя Ярослава Ярославича.

Новгородская рать непоколебимо стояла у брода.

Неделю продолжались яростные схватки. Наконец Ярослав, послушав воевод, отвел войско в лес. Только сторожевая застава владимирцев осталась на берегу Шелони.

Загоняя насмерть коней, из великокняжеского лагеря поскакали бояре с тайным порученьем. Путь их лежал в далекий Киев. Не добыв Новгорода мечом, Ярослав решил просить помощи у Кирилла, митрополита Киевского и всея Руси

«На коленях молите Кирилла, чтобы помог вразумить непокорных! — наказывал великий князь послам. — Что угодно обещайте, чем угодно клянитесь, лишь бы помог! И торопитесь, торопитесь!»

Послы великого князя Ярослава Ярославича торопились. Они сделали почти невозможное: преодолев полторы тысячи верст пути, дремучие леса и болота, бесчисленные реки, литовские засады и бродячие загоны ордынцев, через три недели привезли грамоту митрополита Кирилла…