В одном из лесных станов Иван Федорович и Елифан заночевали. Собрались мужики — послушать ратных людей. Старики качали головами:
— Не было еще на Руси такого нашествия. Не забирались раньше степняки дальше Рязани… Поднимется ли снова Русь?
— Где уж там подняться, ежели мужики по углам попрятались, как мыши! — зло отрезал Елифан.
— Дык бабы же, робятишки… — развел руками пожилой мужик, виновато поглядывая из-под лохматых бровей на сердитого дружинника.
Но мужика этого никто не поддержал. Сидели молча, отчужденно. Только несколько парней, присевших в сторонке на поваленный еловый ствол, о чем-то горячо шептались. Один из них, дюжий молодец в коротком рыжем полушубке и лохматой шапке, приподнялся было — видно, хотел что-то сказать, но его дернули за рукав: не суйся, дескать, когда старшие молчат! Парень сел, недовольно дергая плечами…
Утром, когда Иван Федорович и Елифан уже далеконько отошли от лесного стана, их догнали четверо парней. Знакомый рослый детина в рыжем полушубке, с топором за поясом и рогатиной в руках, сказал хмуро:
— Принимай, что ли, в свою ватагу, воевода! Порешили и мы идти на подмогу великому князю. Берешь?
Иван Федорович спросил:
— Как звать?
— Федором. А скажи, воевода, — вдруг усмехнулся парень, — ежели б Иваном иль Кузьмой назвали, не взял бы тогда?
Воевода не принял шутки, произнес строго:
— Об имени спросил, чтобы знать, как тебя в бою кликать. На бой ведь идем — не на игрище!..
Потом к ним прибились еще трое. Эти были настоящими дружинниками — в кольчугах, при мечах. Стояли они в сторожевой заставе на берегу Колокши, возле дороги, которая вела к Дмитрову (сами-то они дмитровскими были). Татарская конница нагрянула нежданно, отрезала заставу от города. Многие дмитровцы тут же и полегли, а эти трое, бросив коней, успели скрыться в лесу.
— Мы не спасаться идем, — предупредил воевода. — Спешим в воинский стан к господину нашему, великому князю Юрию Всеволодовичу.
— Одна у нас дорога. Мы тоже ратные…
Подходили и еще люди — и ратники, и смелые мужики. Скоро в ватаге Ивана Федоровича стало пять десятков человек — невеликая, но все-таки рать!
А сколько таких ватажек и малых ратей текли сейчас сквозь леса за Волгу, чтобы встать под великокняжеский стяг, кто знает? И воевода Иван Федорович не знал, но верил, сердцем верил, что много…
Шли лесами; татары двигались по льду рек, по чистым опольям, где было больше сел и деревень, богаче добыча. Далеко в лес татарские разъезды забираться боялись.
Ратники Ивана Федоровича повеселели, шутили:
— Этак и до студеного моря дойдем, татарина не встретив!
Но встретиться с татарами все-таки пришлось. Как ни избегал воевода проезжих дорог и открытых мест — не уберегся. На пологом берегу ростовской речушки Мокзы ватага столкнулась с татарским разъездом.
Конных в разъезде было немного, десятка два, но наехали они неожиданно, с устрашающим воем, и мужики врассыпную бросились к лесу. Перебили бы их — где уж пешему уйти от конного! — но воевода Иван Федорович, Елифан, дмитровские дружинники, еще с десяток ратников, привычных к бою, быстро выровнялись в рядок, выставили вперед копья. Татары отхлынули. А от леса бежали, размахивая топорами и рогатинами, опомнившиеся мужики…
Близко татары больше не подступали, но стрелы покидали издали всласть. Многих ратников недосчитался Иван Федорович, пока ватага упячивалась в лес. На опушке татары отстали…
Убитых похоронили в ельнике, поставили над могилой деревянный крест. А сами пошли дальше, перетягивая через сугробы волокуши с ранеными.
По ростовским волостям пробирались ночами: татарское войско было где-то поблизости, с лесных проезжих дорог порой доносились протяжные крики, конское ржанье. Днем прятались в оврагах, выставив дозорных. Тревожно было на душе у Ивана Федоровича, тоскливо. Неужели вся земля Русская иноязычным воинством переполнена? Да и о раненых товарищах скорбел воевода. Впроголодь да на морозе — разве их выходишь?
Раненых удалось пристроить в деревеньке, у епископских звероловов. Место было безопасное, удаленное от дороги и других деревень. Староста звероловов, степенно поглаживая бороду, обнадеживал:
— Ты, боярин, не горюй за товарищей. Вылечим, поставим на ноги. Не впервой! Раны медвежьим салом смажем, напоим отваром из лесных целебных трав. Сюда к нам не то что татарин — леший тропинку не найдет!
Марта на второй день, далеко обойдя стороной Углич, ватага добралась до Волги. Остановились в прибрежном лесу — ждать ночи. Иван Федорович и Елифан выползли на береговой обрыв, притаились в кустах.
По ледяному простору Волги тянулись санные обозы, окруженные татарскими всадниками, пробегали конные рати. Мела поземка, перегоняя невысокие, похожие на волны сугробы. За рекой чернели леса.
Елифан шептал:
— От Ярославля идут татары, от Костромы… Есть ли место на Руси, где б они не побывали? Может, напрасно уже идем, Иван Федорович?
— Думаю, не напрасно. Великий князь Юрий Всеволодович выбрал место крепкое. Поди, и заставами отгородился от татар, и лесными завалами…
— Может, и так, — соглашался Елифан. — Но и нам до него добраться нелегко будет, мест-то за Волгой я не знаю.
— Дойдем как-нибудь…
К вечеру началась метель. Кто-то из ратников вздохнул:
— Ну и ноченька… Невесела…
Федор откликнулся со смешком:
— Нам в самый раз! Для нас, как для ночных татей, — чем непогоднее, тем сподручнее!
Когда совсем стемнело, ватага перешла Волгу и снова углубилась в лес. Дошли до засеки. Сквозь путаницу ветвей не продраться было ни конному, ни пешему. Пришлось вернуться к берегу, искать другую дорогу.
Только на рассвете Елифан заметил санный след, уводивший в глубь леса.
— Пойдем здесь! — решил воевода. Елифан не спорил: куда бы ни уводил санный след, он уводил от реки. На реке оставаться было опасно, вот-вот потекут по Волге татарские обозы и конные.
Санный след, попетляв между частыми ельниками, нырнул в овраг. А поперек оврага, от откоса до откоса, тянулся частокол из неструганых бревен, над частоколом — сторожевая башенка. Дозорный, увидев незнакомых людей, ударил обухом по железной доске — билу. Над частоколом поднялись островерхие русские шлемы. Это была застава великого князя Юрия Всеволодовича.
Дошли!
Застава была поставлена здесь давно, с середины февраля. Великий князь приказал тогда ставить в лесу частоколы на опасных местах, рубить засеки. Малые татарские разъезды велено было сечь, а от больших ратей уходить, высылая вперед себя скоровестников. Но ни малые разъезды, ни большие к заставе еще не приходили.
Иван Федорович пробовал расспрашивать сотника, старшего над заставой:
— Где великий князь? Собралось ли войско?
Сотник только разводил руками. На отшибе стояла застава, откуда знать? Правда, неделю назад наезжали люди от великого князя — посмотреть, на месте ли воины, зорко ли сторожат дорогу. От них-то и узнали, что остановился великий князь Юрий Всеволодович на реке Сити, у села Покровского. А полки великокняжеские, что собраться успели, стоят по окрестным деревням, потому что село Покровское небольшое, на всех изб не хватило. О том, что татары уже оседлали Волгу, сотник не знал.
— Нет больше сильных городов! — устало говорил Иван Федорович. — Пал стольный Владимир. Сгорел Суздаль. Без боя открыл ворота Углич. На Волге татары, рядом совсем…
В разговор вмешался Елифан:
— Коли здесь, на заставе, о татарах не ведают, то в стане великокняжеском о них еще меньше известно. Надо обо всем оповестить великого князя. Пусть сотник даст коней.
Через полчаса Иван Федорович и Елифан, согревшиеся в избе и захмелевшие от сытного варева и меда, которыми попотчевал на дорогу сотник, уже ехали через лес. Не только коней дал сотник, но и проводника-сицкаря, хорошо знавшего здешние глухие леса. Без проводника ситские леса — гиблое место, заплутаешься. Кое-где тропу приходилось прорубать топорами, так переплелись еловые лапы.
