— Научись водить, придурок!

— Иди в задницу!

— Это просто бордель!

Широкая площадка постепенно пустеет. Никто не обращает внимания на неподвижный силуэт за рулем «мерседеса».

В раздевалке пахнет потом и камфарным маслом. Шаги гулко раздаются на бетонном полу. Игроки победившей команды, расслабившись, переодеваются. Некоторые выходят из душевой. Другие еще раздеты. Франсуа быстро опрашивает футболистов, интересуясь перипетиями матча. Его собеседники знают, что он спросит. А он — что они ответят. Обычный ритуал, который не мешает, впрочем, Рошану ловить непринужденно брошенное слово или фразу. Порой так можно узнать о предстоящих переходах игроков. В тот момент, когда он расспрашивал автора победного пенальти, за его спиной раздался жизнерадостный голос:

— Поздравляю, дети мои.

Он обернулся. Жомгард в сопровождении Малитрана, изобразив на лице улыбку, вошел в раздевалку и стал пожимать всем поочередно руки, словно в ходе предвыборного турне. В порыве всеобщего воодушевления они стали поздравлять друг друга.

— Президент, ваша команда лучше всех.

— Мы многим обязаны вам, месье мэр.

Можно было подумать, что между ними нет никаких споров, царит «мир и благоденствие». Узнав журналиста, глава городской власти обратился к нему, протянув руку:

— А, Франсуа… Всегда на посту… Привет…

Они отнюдь не были близко знакомы. Но Луи Жомгард никогда не забывал имен. Это способствовало его популярности. А если, к несчастью, у него и случался в памяти провал, то вышколенный парламентский атташе, сопровождающий его, как тень, заглядывал незаметно в небольшой блокнот, специально заведенный для этой цели, и шептал ему в ухо подзабытое имя. Кроме того, надо сохранять хорошие отношения со средствами массовой информации, и поэтому ему известно все, что можно узнать о репортере. Он даже завел на него специальную карточку.

— Один-ноль, Франсуа… Недурно, а? Если бы играли на чужом поле, то заняли бы второе место… А то и третье… Но теперь мы вышли на общеевропейский уровень — и это главное.

Выход на первые места в чемпионате Франции позволял померяться силами с крупными иностранными командами. Мэр явно ликовал, предвкушая наплыв болельщиков на стадион Вильгранда и увеличение раз в десять, а то и больше, сборов за телевизионные трансляции. Это станет золотым дном благодаря зарубежному зрителю. Жомгард излучал радость всеми своими порами. Он слегка переигрывал. Поодаль, демонстрируя такое же довольство, Малитран, тем не менее, не мог сдержать легкий нервный тик, дергающий веко. За десяток лет, которые Франсуа видел его на стадионах, он изучил его повадки. У Малитрана этот тик означал беспокойство. И обычно тик усиливался, когда его команда терпела поражение. Но ведь сегодня вечером Вильгранд выиграл! Тогда в чем же причина этой скрытой напряженности?

Франсуа решил взять быка за рога.

— Месье президент… Чемпионат и розыгрыш кубка заканчиваются. Значит, наступает время переходов. Возможно, что многим клубам, испытывающим финансовые трудности, инспекция по надзору за деятельностью клубов запретит приобретение новых игроков, которое только увеличит дефицит их бюджета.

Президент местного футбольного клуба уклонился от прямого ответа, прикрывшись казенной фразой. Но взгляд его свидетельствовал, что вопрос попал в цель.

— Свежая кровь может способствовать победам и оказаться единственным средством, чтобы привлечь спонсоров и публику и таким образом выправить положение.

Рошан попробовал преодолеть его сопротивление.

— Это относится к Вильгранду?

Спортивный деятель отважно улыбнулся, но дрожание века выдало его замешательство.

— Не стану отрицать, что ситуация бывает подчас деликатной, но мы полны решимости обеспечить финансовое равновесие клуба.

Депутат-мэр пришел ему на помощь.

— Впрочем, даже если бы возникли какие-то временные небольшие трудности, муниципальный совет единодушно поддержал бы свою команду-победительницу.

«Ты дал пас, я принял». Рошан с понимающим видом дружески спросил:

— А если бы речь шла о больших трудностях?

Веко Малитрана дергалось. Жомгард решил прекратить беседу.

— Об этом речь сегодня не идет.

Он повернулся к своему спутнику и иронически заметил:

— В противном случае, я полагаю, мне первому стало бы об этом известно. Не так ли, месье президент?

Малитран проглотил слюну.

— Разве может быть иначе, месье мэр?

И он обронил фразу, которая могла прозвучать весьма двусмысленно в определенной обстановке. Особенно если учесть, что Франсуа записал ее на карманный магнитофон.

— Мы всегда объединяли наши усилия.

Еще несколько минут назад Вильгранд был покинутым жителями городом. Непосвященным он мог показаться таким же загадочным, как древнее поселение народа майя.

Даже ни одной кошки не было видно на обычно оживленном бульваре Бюжо. (Здесь, под платанами, обычно играли в шары. «Лас-Вегас-на-шарах» называли это место в народе, преувеличивая несколько размер тайных ставок. Собаки выгуливали тут своих хозяев, молодые люди с «уокмэнами» на шеях назначали встречи, а пожилые перебрасывались картами.) Официант пивной «Эсперанс» весь вечер переминался с ноги на ногу на пороге пустой террасы напротив своего коллеги из кафе «Репюблик», белая куртка которого, подкрашенная отблеском неоновой вывески, мерцала голубым цветом. Оба пытались угадать результаты игры, прислушиваясь к шуму, доносившемуся с той стороны города, где, словно полярное сияние, отсвечивали в ночном небе мощные прожектора над стадионом.

Внезапно в пустынные улицы хлынула толпа.

Вереница машин с горящими фарами, ревя клаксонами, вырвалась на шоссе, запруживая прилегающие переулки. Оглушительный шум и грохот будили всех, кто имел неосторожность уснуть.

— Вильгранд сильнее всех… О-о-о… Вильгранд прекрасней всех…

Кое-где звучали уже пьяные голоса. Многие охрипли, надсаживаясь еще на трибунах, чтобы поддержать свою команду. Ликующе ревела труба. Взрывались петарды. Водитель какой-то «альфа-ромео», убежденный, что в день победы позволена любая вольность, принялся выписывать замысловатые фигуры на тротуаре среди платанов и пеших горожан, которые с пересохшими глотками устремились к двум большим кафе.

Скоро здесь не осталось ни одного свободного места.

Официанты, счастливые от того, что вновь оказались среди народа, лавировали между столиками с подносами, уставленными кружками пенистого пива и стаканами розового вина, стремясь уловить каждое слово из той оды во славу спорта и футбола, в которую каждый по очереди стремится добавить свои краски.

— А пенальти… Настоящий шедевр! Какой он сделал финт, этот хрен!

— Да… Но если бы Лафана не выдал пас… Как на блюдечке… Этот тип прорвался, словно шпага…

— А Эдинсон… Ты забыл про Эдинсона… Провел мяч почти через все поле… Это не каждый сможет.

— Гарсон, на всех!.. За здоровье наших ребят…

Гордый и торжествующий Костарда заказывает выпивку для всех окружающих его болельщиков. Так повелось с начала чемпионата: в конце победной недели это час его славы.

— Я вам скажу, что в нападении мы лучше всех.

Кто станет возражать? Человек он вспыльчивый, да и некоторые его приверженцы легко пускают в ход кулаки. Стоит завести речь о Марселе, этом постоянном сопернике (и не только в области спорта), как он вспыхивает от гнева, словно солома.

— Этот их Канебьер…[7] Там слоняются одни арабы и негритосы…

Можно было подумать, что в команде, которую он поддерживал, не было цветных игроков! Но он никак не мог переварить поражение от марсельцев со счетом три-ноль, которое потерпела несколько недель назад команда Вильгранда. Это была открытая рана. В той неудаче он винил судьбу, нечестную игру питомцев «месье Тапи»,[8] фамилия которого пишется, как «тряпка»,[9] но отнюдь не промахи своих «ребят». Однако в тяжкие минуты он мог выстроить на трибунах последний бастион, чтобы своей поддержкой придать силы тем, кто уже утратил их на поле.