— Спасибо за комплимент.
Растерявшись, он пробормотал:
— Не за что.
— Я согласна выпить с вами стаканчик. Если бы вы оказались чересчур настойчивым, я бы дала вам от ворот поворот. Но вы такой трогательный с этим плащом, который, наверное, видал виды…
Доминик и Чезаре легко нашли заметку, посвященную Доменико Басси. Она была опубликована на первой странице «Коррьере» за два дня до извещения о похоронах. Заметку сопровождала фотография, изображавшая его на стадионе пожимающим руки игрокам футбольной команды. Рядом заголовок, набранный огромными буквами, гласил:
«Президент футбольного клуба убит взрывом в собственном автомобиле…»
Чезаре увеличил изображение, чтобы можно было яснее видеть две колонки. Доминик прочитала громко текст для магнитофона, переводя на французский:
«Крупный экспортер цитрусовых и футбольный меценат нашего города Доменико Басси был буквально разорван на части взрывом заряда, соединенного со стартером его „альфа-ромео“. Не исключено, что это варварское убийство связано с расследованием, которое осуществляет бригада налоговой инспекции, выявившая серьезные нарушения законодательства в сфере финансового управления клубом. По слухам, жертва была готова пойти на сделку с налоговыми органами, добиваясь прощения с их стороны в обмен на показания, затрагивающие высокопоставленных деятелей. Подобное соглашение может быть заключено в соответствии с законом о явке с повинной. Бывший деловой партнер Басси и член руководящего комитета футбольного клуба Сиракузы, ушедший в отставку месье Карло Авола ограничился утверждением, что он осудил методы управления кассой Клуба, как только ему стало о них известно. С чувством глубокого огорчения он вынужден был предоставить футбольную команду ее судьбе. Покойный, о котором он скорбит и кончина которого явилась большой утратой для него в чисто человеческом плане, к сожалению, покрывал сомнительные операции».
Шедевр лицемерия. Чезаре усмехнулся.
— И в довершение всего он позволил себе роскошь предупредить всех, кто вознамерился бы, как Басси, нарушить закон мафии: «Acqua in bocca».[36]
Доминик не поняла. Он перевел:
— Это значит: «Заткнись».
Она рассмеялась, довольная.
— Да, но, как сказал кто-то другой: сказанные слова улетают, а написанные остаются. Надо лишь соединить их друг с другом.
Уже несколько часов, сидя за рулем своего «фиата», Дино не сводил глаз с единственного освещенного окна редакции «Коррьере». Он проверил в кармане свой нож с откидным лезвием. Родственник, которому он был обязан своим благополучием, рекомендовал действовать таким образом, чтобы нельзя было заподозрить «Черную руку». Если той придется разыскивать исполнителя двойного убийства, которого она не заказывала, никто не должен добраться до него, Дино, а через него — путем невыносимых пыток — узнать и того, кто отдал приказ. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы использовать обрез, который лежал в багажнике машины. Это сразу же истолковали бы как подпись «коза ностры». А нож с деревянной ручкой был бы самым подходящим оружием. Потому что никогда «человек чести» не сможет зарезать женщину. Даже изнасиловав ее. В постоянной сицилийской трагедии слабому полу отведена одна только роль: терпеть насилие и носить траур. Поэтому публика подумает, что безумный поступок совершил какой-нибудь пастух или крестьянин из латифундии, приехавший в город и потерявший рассудок, увидев одну из этих слишком вызывающе одетых иностранок.
В соседнем переулке два седока «кавасаки», о существовании которых водитель зеленого «фиата» и не подозревал, терпеливо дожидались с полудня — так же, как и он. Они довольствовались тем, что сняли свои защитные шлемы, открыв очень молодые лица, но взгляд беспощадных глаз отбил бы у любого прохожего желание поинтересоваться причиной их долгого ожидания. У одного из них распахнулась полотняная куртка, приоткрыв рукоять «магнума-357», который тот засунул за пояс брюк, как это делают обычно профессиональные убийцы.
«Английский Бар» в Вильгранде служил местом встреч для избранного общества: господ в костюмах с жилетом и при галстуке, привыкших заглядывать сюда после работы в своих конторах. Это был своего рода клуб для светских алкоголиков и любителей игры в кости. Тихая музыка, приглушенный свет, стены, обшитые темным деревом. Эти господа приглашали сюда красивых девушек, ослепленных их высоким социальным положением, прежде чем отвезти на какой-нибудь укромный постоялый двор в окрестностях города.
Ла Мориньер выбрал это заведение для встречи игроков футбольной команды с Карлом Аволой. Никто не отказался. В конечном счете речь шла о будущем. И, если клуб исчезнет, отнюдь не все смогут легко найти работу. После того как был организован розыгрыш Кубка Африки, посредники нашли новый источник пополнения для первоклассных футбольных команд. Раньше практически только французские команды прибегали к услугам кудесников мяча с черного континента. Но затем и другие европейские клубы открыли для себя эти практически неисчерпаемые резервы игроков. Причем таких, которых можно заполучить дешево, в то время как покупка европейцев обходится в непомерные суммы. И поэтому здесь, как и в иных сферах, спрос на рабочие места скоро превысил предложение. А значит, только крупные звезды, те футболисты, которые заставляют трепетать публику, будут защищены от безработицы.
Ничего не сказав об этом, импресарио с улыбкой переходил от одного игрока к другому, расточая похвалы и обещания, не показывая терзавшей его тревоги. Почему Вернер, в отличие от Дино, не позвонил ему ни разу с тех пор, как отошел скоростной поезд в Париж?
В одном из помещений здания на набережной Орфевр в Париже отношение к Вернеру, вначале довольно любезное, вдруг резко изменилось. Один из сотрудников уголовной полиции передал по факсу в Интерпол отпечатки пальцев Вернера, сославшись на необходимость проверки его разрешения на ношение оружия. (Вызвало подозрение слишком спокойное поведение этого типа: его задержали все-таки без каких-либо оснований, и он должен был бы проявить если не возмущение, то хотя бы какую-то растерянность.) Ответ пришел быстро. Отпечаток одного из пальцев совпал с тем, который был оставлен преступником, совершившим убийство во время вооруженного нападения в Берлине и скрывшимся от правосудия.
В «Кафе де ла Пэ» с жемчужными люстрами царила тихая, старомодная атмосфера, располагавшая к известной доверительности. Мадемуазель Катрин заказала джин с тоником, а Франсуа — французское пиво. Они чокнулись, как старые знакомые, и, предваряя его вопросы, она заговорила первой.
— Даже на телевидении футбол мне всегда казался скучным. Я сразу же засыпаю. Поэтому у меня нет причин доверяться вам.
Он попытался выложить самые убедительные доводы.
— То, о чем идет речь, далеко выходит за проблемы футбола и даже спорта вообще.
Она отпила глоток из своего бокала.
— Объясните.
Он коротко изложил, не упуская ничего существенного, все, что произошло в Вильгранде со времени «самоубийства» Виктора Пере. Рассказал о другом «самоубийстве» — Паулы Стайнер, столь же подозрительном, и о странных связях между финансовым холдингом, взявшимся спасти футбольную ассоциацию Вильгранда, и банком в Сиракузе, связанном наверняка с мафией. Поведал о Доминик и своей тревоге в связи с тем, что она одна отправилась на Сицилию. Катрин не сводила с него глаз во время этого рассказа и неожиданно спросила о том, чего он не хотел затрагивать.
— Вы ее любите, не так ли?
Они молча посмотрели друг на друга. Франсуа, движимый глупым мужским самолюбием и опасением показаться смешным в глазах другой женщины, сказав «да», ограничился тем, что утвердительно кивнул. Она дружески рассмеялась.
