— Подожди…

Чтобы ускорить дело, Франсуа достал стофранковую купюру.

— Я тоже спешу. Если ты скажешь мне, почему ты сейчас так суетишься…

Опасаясь упустить вознаграждение, собеседник принял таинственный вид.

— Это тубаб Лa Мориньер попросил меня все здесь вычистить сегодня.

Франсуа протянул ему деньги.

— За труды…

Спрятав купюру в карман халата, преемник Бакеле торжественно произнес:

— Сегодня после обеда в этой комнате будет новый большой разговор вместе с одним важным марабу,[25] который приехал издалека.

Рошан стал более настойчивым.

— Ты знаешь, о ком идет речь?

Африканец приставил сопло пылесоса к плечу, словно взяв «на караул».

— Мне сказали: держи язык за зубами. Гамба — хороший солдат. Всегда доволен. Никогда не наказан.

Франсуа рассердился.

— Слезай со своего баобаба. Пыль тебя ждет. Африканец стал торговаться.

— У тебя нет небольшой добавки, патрон? Журналист великодушно добавил еще пятьдесят франков.

Довольный уборщик немного высунулся из окна, вращая белками глаз, огромных, как шары спортивного лото.

— Это приедет господин-касса. Я слышал, он привезет деньги, чтобы спасти клуб.

Едва Доминик успела войти в здание региональной телестудии, как ей сообщили, что ее с нетерпением ждут в генеральной дирекции. Лифт поднял ее на последний этаж. Коридоры освещались приглушенным светом. Даже секретарша шептала в сиреневый телефон, чтобы не нарушить царящий в помещении покой.

— Мадемуазель Патти здесь, месье…

Она подняла на Доминик глаза, обведенные краской, и заморгала искусственными ресницами.

— Вы можете войти.

Доминик открыла дверь директорского кабинета и оказалась лицом к лицу с последним из его хозяев, присланным Парижем. У него был притворно небрежный вид: модный платок вокруг шеи, куртка пастельного цвета. Точная копия Жака Ланга.[26]

— Моя секретарша не смогла разыскать вас вчера.

Его тон был неприветливым. Не дожидаясь приглашения, Доминик устроилась в кресле для посетителей. Вытянувшееся лицо директора свидетельствовало, что он понял урок.

— Присаживайтесь.

— Спасибо. По поводу вчерашнего дня: мне очень жаль. Но я предупреждала, что отлучусь.

— Но вы числились на работе.

— Жерар был столь любезен, что замещал меня.

Беседа стала принимать более острый характер.

— Вы, наверное, сочли, что порученный вам репортаж для вас не подходит.

Не было сомнений, что военные действия начались. Доминик решила оказать сопротивление.

— Во всяком случае, тот, которым я занималась, кажется мне необходимым. Проблемы футбольного клуба Вильгранда волнуют телезрителей региона.

Ответ вернулся, как бумеранг.

— Поговорим об этом… Вы воспользовались интервью, которое вам дал один из ваших коллег в газете для того, чтобы столь же спорным, сколь и скандальным образом связать самоубийство местного деятеля с финансовыми проблемами, достойными осуждения, согласен, но не более того.

Доминик усмехнулась.

— Смотрите-ка… «Черная» касса… Незаконные выплаты… Нелегальный вывоз денег из Франции… Все это «детали», как говорит Ле Пен[27] по поводу менее драматических событий. Но люди имеют право на информацию, и только они могут судить, что важно, а что нет.

У директора была иная точка зрения.

— При условии, что мы не станем раздувать те или иные факты по нашей воле. Последствия ваших инсинуаций могли быть ужасными для уважаемой всеми семьи, переживающей траур. Если бы не это происшествие в лаборатории, которое оказалось весьма кстати в данном случае…

Эта фраза вывела Доминик из себя.

— Просто чудеса!.. Оно произошло сразу после того, как вы просмотрели пленку.

— Что вы себе позволяете!.. Я только прослушал звуковую дорожку, потому что пленка оказалась засвеченной и встал вопрос о том, чтобы послать снова бригаду для съемок. У нас нет цензуры.

— Зато есть происшествия, которые случаются, когда нужно! И некоторые лица могут быть довольны, получив передышку, чтобы сочинить свою версию относительно той роли, которую они могли сыграть в падении клуба.

Директор воздел руки к небу.

— Приехали!.. Руководящие лица всегда служат для мадемуазель Патти козлами отпущения… «Эти плешивые, эти паршивые, от которых исходит все зло…»[28]

Его руки опустились, это был жест полной безнадежности.

— Не возражайте… Лучшее тому доказательство — ваше оскорбительное отношение к мэру коммуны Вено по поводу этого несчастного карьера и нескольких участков земли…

Доминик упрямо тряхнула головой.

— Разработка карьера отравляет жизнь населению целого поселка и связана с использованием должностного положения…

Директор отпрянул назад, словно боясь заразиться.

— Я спрашиваю себя… Вы, случайно, не относитесь к анархо-троцкистам, которые хотят подорвать наши институты изнутри?

Доминик закурила под осуждающим взглядом своего собеседника.

— Если уж речь зашла об изречениях… «Кто хочет убить свою собаку, говорит, что она бешеная…» Вы напрасно стремитесь затушить скандалы. Котел все равно взорвется. Но если вернуться к футболу…

Кольцо дыма поднялось к потолку. На минуту над безупречным пробором защитника существующих порядков образовался целый ореол.

— Редакция решила поручить эту статью Барбье.

Она заметила про себя: «Потому что ты ему это приказал» — и сказала:

— Это расследование веду я и уверена, что он откажется.

В глубине души она знала, что ничего такого не произойдет. Барбье надо кормить трех малышей. В условиях, когда готовится сокращение персонала, профессиональный долг не будет слишком тяжкой обузой. И не стоило рассчитывать на профсоюзную солидарность. Она не вступала ни в одно из профсоюзных объединений.

Став вдруг вкрадчивым, директор (его склонность к зеленым оттенкам в одежде лишь усиливала сходство с рептилией, спрятавшейся за розовым кустом и готовой укусить в любой момент) предусмотрительно отвел все ее возражения.

— Официально с вас снимается эта тема лишь ввиду важных обстоятельств. Телестудии компании «Франс-3» в Лилле требуется подкрепление. Париж попросил нас командировать туда кого-нибудь из отдела информации. Мы решили, что вы с вашими способностями достойно представите там нашу студию. Вы должны быть там завтра в полдень, чтобы подготовить вечерние новости. Разумеется, вам оплатят, как обычно, связанные с этим расходы.

Доминик встала.

— А если я откажусь?

Тот с огорчением вздохнул.

— Я буду вынужден поставить вопрос об увольнении.

Доминик вытянула руку. Гротескным жестом он заслонился ладонью, словно опасаясь получить пощечину. Доминик невозмутимо раздавила сигарету в стеклянной пепельнице и направилась к двери. На пороге она обернулась. Лицо ее не выражало гнева.

— Знаете, что я вам скажу?.. Вы отъявленный сукин сын!

Она медленно закрыла за собой дверь, оставив его на месте, как энтомолог приколотую бабочку. В приемной секретарша, которая предпочла бы ничего не слышать, хлопала ресницами, словно испуганная лань.

Серо-голубой «фалкон» делового класса легко приземлился на аэродроме Вильгранда, обычно обслуживаемом самолетами «Эгл-Азюр». Настоящий «kiss landing» — мягкая посадка. Жан-Батист де Ла Мориньер поспешно вышел из бара в здании аэропорта. Пилот частного лайнера заглушил двигатели. Спустили трап. Бортпроводница в униформе такого же цвета, как окраска самолета, вышла первой, за ней показались пассажиры.

Их было четверо.

Впереди шел Карло Авола в темно-сером костюме, купленном на Сейвил-роуд в Лондоне, и шляпе «Иден» — само воплощение преуспевающего бизнесмена, не подверженного в своих вкусах влиянию преходящей моды. Но эта нарочито строгая внешность была скрашена присутствием двух следующих за ним юных и очаровательных созданий. Мини-юбки от Кристиана Лакруа с экстравагантными линиями, чувственную откровенность которых умерял шик, присущий творениям модного парижского кутюрье; изящные «лодочки» от Стефана Келиана, аксессуары от Гуччи и облако духов «Коко» от Шанель. Они были удивительно похожи, ибо речь шла о близнецах. Единственная деталь, отличавшая одну от другой, — очки без оправы на той, которая первой ступила на землю.