— Вы, может быть, знакомы с этой особой?

Журналист поспешно ответил:

— Нет… Совершенно не знаком.

— А мне показалось… — Варуа поднялся. — Мне у вас очень нравится, но я не хотел бы отнимать у вас время…

Он достал визитную карточку и протянул Франсуа.

— Здесь мой прямой телефон. Кто знает, вдруг понадобится… Не провожайте меня.

Он вышел на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь к великому неудовольствию Були, обиженному тем, что с ним не попрощались.

Сидя в купе первого класса, Доминик неотрывно смотрела в окно, где летящий мимо на огромной скорости пейзаж превращался в абстрактную картину. Перед ней неотвязно стоял образ молодой женщины в красном платье, распростертой на мостовой. Ее мучили угрызения совести. «Погибла бы она, если бы мы не условились о встрече?» Этот вопрос, остававшийся без ответа, тянул за собой другой: «Что она знала такого важного, если потребовалось любой ценой заставить ее молчать?» Она не сомневалась: Паула Стайнер не покончила жизнь самоубийством. Доминик подумала, что надо каким-то образом узнать, есть ли на теле Паулы следы уколов.

«Вскрытие должно показать, была ли она наркоманкой. И пусть никто не говорит, что она могла лишь первый раз попробовать… Именно в тот день, когда должна была встретиться с журналисткой. Трудно поверить, что беспокойство заставило ее принять слишком большую дозу. Да она и не знала, кто я такая. Кто же тогда мог знать, не считая Франсуа и меня? Где-то утечка информации. Нет, я докопаюсь в этой истории до дна».

Решимость придала ей сил. Словно она подписала долговую расписку этой красивой проститутке, обязавшись расплатиться сполна. Немного успокоившись, она закурила «Мальборо». Остро-сладкий дым проник в легкие. «Я жива». И, словно это состояние требовало подтверждения, ее мысли обратились к тому, кого она должна была встретить вечером. Она бесцеремонно раздела его: «Держу пари, что у него нет живота, моя милочка. Наверное, он не похож и на этих волосатых быков с надутыми мышцами». Но проснувшиеся в ней остатки религиозного воспитания загасили эти бесстыдные видения. «Ты совсем чокнулась, моя душечка».

Было девять часов.

Дверь, за которой заседал без посторонних руководящий комитет спортивной ассоциации, распахнулась. Все микрофоны потянулись к Ла Мориньеру, вышедшему первым.

— Что вы решили?

Обычно любезный вице-президент клуба на этот раз ко всеобщему удивлению отстранил журналистов гневным жестом.

— Вы узнаете позже.

В сопровождении коллег с такими же замкнутыми лицами он удалился, шагая широко, насколько позволял его маленький рост. Один из участников совещания, державший в руке листок бумаги, решился выдержать натиск стаи изголодавшихся по свежим новостям журналистов.

— Господа… Господа… Потише, пожалуйста.

Появившийся, в свою очередь, Малитран лишь наблюдал за этой сценой. Человек с бумагой стал читать.

— Руководящий комитет отложил принятие решения на более поздний срок… Чтобы дать возможность каждому из своих членов представить свой собственный план выхода из ситуации. Была достигнута договоренность, что нейтральное лицо будет исполнять обязанности президента клуба и казначея в течение не более десяти дней, ибо необходимо принять неотложные решения, от которых зависит будущее клуба…

Франсуа встретился взглядом с Малитраном, который глазами показал ему на выход.

— …Эта миссия возложена на меня. Никаких дополнительных заявлений сделано не будет…

Рошан пошел через зал, а толпа разочарованных журналистов продолжала, несмотря ни на что, требовать ответов у представителя руководящего комитета. Но тот отказывался отвечать.

— Я надеюсь, что для блага спортивной ассоциации Вильгранда каждый, кто принимает близко к сердцу наши трудности, позволит нам спокойно поработать. Благодарю, господа, за внимание.

Едва Франсуа успел сделать несколько шагов по улице, как его окликнул Дюгон:

— Ты торопишься?

Тот, всегда настороже, заметил, наверное, взгляд Малитрана, а может быть, заподозрил что-то неладное.

— У тебя нет случайно для меня более подробных данных, чем сообщил этот болван, который мямлит невесть что?

Выйдя, в свою очередь, из зала, президент клуба, выбывший из игры, пытался отделаться от окруживших его упрямцев.

— Я ничего не могу добавить.

Франсуа постарался успокоить коллегу, приняв, возможно, более искренний вид.

— Если бы я знал что-то еще, то сообщил бы тебе. Ведь мы в одной лодке, не так ли?

Дюгон все с тем же подозрительным видом выдохнул.

— Да, возможно… — И добавил: — Тебя подвезти?

Рошан отказался.

— Спасибо… Я пройдусь пешком.

Он окунулся в темноту улицы. Минуту спустя его обогнал «пежо» Дюгона и на перекрестке свернул направо. Потом рядом с ним снова раздался шум мотора, и послышался голос Малитрана.

— Садитесь.

Франсуа сел на переднее сиденье «мерседеса», который сразу же тронулся с места. Когда они проезжали перекресток, он увидел у тротуара машину Дюгона с погашенными огнями. Но, возможно, это ему только показалось.

Светящаяся приборная доска слабо освещала угрюмое лицо бывшего президента. Франсуа ждал, что же тот решил ему сообщить. Малитран произнес наконец устало:

— Было голосование… Половина присутствовавших требовала, чтобы я немедленно уступил место Ла Мориньеру. Но другая половина потребовала разъяснений, прежде чем склонить чашу весов в ту или иную сторону. Все хотели подстраховаться.

Франсуа размышлял вслух.

— Все-таки странно, что человек, который до сих пор был известен лишь как любитель местных светских развлечений, превратился вдруг в Креза… и волшебника.

Лимузин углубился в лабиринт улочек старого города. Малитран усмехнулся.

— Именно это и непонятно. Ла Мориньер засыпал нас цифрами. Клуб получит огромную сумму — миллионы долларов, — которую гарантирует «Чейз Манхэттен бэнк». Но, когда его попросили назвать имя или имена меценатов, ответа так и не последовало. Он прикрылся тем, что дал, мол, обещание организатору этой операции сохранить полную конфиденциальность. Это позволило мне сманеврировать…

Уже более веселым тоном он продолжал:

— Я намекнул на возможность проверки со стороны финансовых органов, которые могут поинтересоваться происхождением этих средств, упавших с неба, а вместе с тем и налоговыми декларациями тех, кто согласился принять их с закрытыми глазами. И я добился решения, что никаких перевыборов не будет до тех пор, пока спаситель не явится ответить на вопросы руководящего комитета… Отсюда этот срок в десять дней. Ла Мориньер вынужден был согласиться. Поэтому он не так уж сиял.

— А какая позиция у мэрии?

— От них никого не было.

Они помолчали. Уличные фонари отбрасывали на мостовую пятна света. Все ставни на фасадах домов были закрыты. Там не было видно никаких признаков жизни. Весь Вильгранд молился на телевизионный экран, где проповедовал Мишель Дрюкер.[22] Франсуа заговорил первым.

— Доминик и я обязались молчать до сегодняшнего вечера. А теперь я считаю себя свободным и могу изложить сообщенные вами сведения.

Малитран ответил без колебаний:

— Когда вы сочтете необходимым. Делайте вашу работу… Где вас высадить?

Рошан указал на освещенную витрину. Ему хотелось увидеть реакцию Малитрана на ту новость, которую он собирался сообщить. «Мерседес» остановился. Франсуа вылез из машины и склонился к опущенному стеклу. Но так, чтобы не бросить тень на лицо водителя, которое оказалось освещенным, словно фотовспышкой.

— Виктор Пере покончил с собой в автомобиле… Паула Стайнер предпочла совершить самоубийство, выбросившись из окна своего дома. Я услышал об этом по радио.

Лицо Малитрана исказил ужас, свидетельствуя о его полной непричастности к случившемуся. Если бы он нес какую-то ответственность за эту цепь трагических смертей, то лишь гениальный актер мог бы так перевоплотиться.