Набрал телефон своей фирмы. Так… Для проверки.

— Номер временно недоступен, — отчеканила операционистка.

Раздраженно швырнул васильковую дрянь на кровать и отправился на работу.

4.

Контакты, обязательные встречи, флирт с длинноногой секретаршей Эллочкой.

Одним словом, трудовые будни.

И ничего, всюду фартит. На обеде даже Эллочкой удалось полакомиться.

Вечером вошел в родной подъезд, дошагал до родной двери.

Что такое?

Вместо сверкающей серебристой поверхности ободранный васильковый дерматин. Под номер квартиры кто-то насовал обгорелые спички.

Сунул ключ, замок тот же самый.

Дверь отворилась с визгом.

Зашел и ахнул… Чудесная квартирищи после евроремонта превратилась в захолустную, вонючую хрущеба.

Грязные обои со стен свисают спиралями. Плинтуса вздыбились. По бетонным швам потолка обвалилась штукатурка.

Пошаркал на кухню. И здесь не веселее! Ржавая мойка, унылый крючок гусака с сорванным вентилем, предсмертно хрипящий холодильник.

Павел открыл царство холода, а там лишь початый пакет молока, да заплесневевшая банка килек.

Подвывая от возмущения и затравленности, Павел прогарцевал в зал. На незнакомой колченогой тахте, заправленной серым одеялом, вдруг радостно заголосил васильковый мобильник.

— Алло!

— Это тебе за казино, за стриптизершу, за секретаршу Эллочку, — отчеканила трубка.

— Кто говорит?

— И запомни, в полночь ты вернешься назад. Попытайся сделать хоть что-нибудь доброе.

— Послушайте!..

Мобильник безразлично отозвался короткими гудками.

Паша заскулил, отшвырнул телефон, ударился головой о стену.

А васильковый мобила вдруг наполнился внутренним светом, засверкал солнечными всполохами.

Павел схватил трубку, приник к монитору, по которому бежала строка: “До конца пребывания в жизни осталось 5 часов 40 минут 37 секунд”.

В глубокой задумчивости Паша выскочил во двор. Вместо ласкающей взор вишневой “Ауди” у подъезда горбилась морковно-рыжая “Ока”. С Пашиными номерами!

Фирмач с втиснулся в клоунский узкий салон, повернул в зажигании ключ.

Добрые дела, говорите? Ладно!

5.

Паша Голубев вывернул на Садовое кольцо с рекламными щитами пива и табака, вклинился в стаю чадно ползущих лимузинов.

“На Воробьевы горы!” — почему-то решил он и наддал газу.

У здания МГУ он увидел мигалки милицейских машин и сгрудившуюся у высотки толпу.

На перилах балкона пятого этажа сидела девушка.

Павел выскочил из машины.

— Хочет покончить с собой.

— Несчастная любовь.

— Разобьется?

— Покалечится. Упадет на газон.

Растолкав праздно болтающих зевак, Паша молнией взлетел по лестнице, вышел на балкон.

— Не прыгай, а?!

Девушка зло сверкнула глазами:

— Уйди!

— Я был там. Ничего хорошего…

— Где там? — девушка дернула губами.

— На небесах.

— Прикалываешься?

— Правда! Мне ангелы даже мобильник дали.

Паша показал васильковый телефон.

Девушка откинула русую прядь:

— Никогда еще не видела таких комиков.

— Пойдем, перекусим. У меня внизу “Ока”.

Девушка протянула ему руку.

6.

Они гуляли с Соней по Арбату, пили кофе по-турецки, лакомились мороженым, грызли фисташки.

Потом поехала в Пашину хрущебу.

А на часах меж тем было — 23.45.

Ровно в полночь затрезвонил мобильник.

— Пора! — произнесла трубка голосом ангела-крепыша.

— Постойте! Хотя бы еще одну ночь!

— До встречи…

Свет померк в глазах Павла и с новой силой вспыхнул.

Ангел-крепыш шлепал его по щеке крылом, приводя в чувство.

Паша тряхнул головой:

— Верните к Соне!

— Ты попадешь в рай. За спасение девичьей души.

— Не хочу в рай!

— Тебя никто не спрашивает.

И тогда Павел полез с ангелом драться. Выдернул из его плеча несколько перьев, укусил за плечо.

Свет вновь погас в его глазах.

Очнулся он в своей прежней роскошной квартире.

Выглянул в окно, у подъезда его алая “Ауди”.

Прислушался. Женское пение. Это Сонечка плескалась в ванне.

Рванул дверь. Точно! Милая, дорогая, единственная…

— Соскучился? — сдула пену с ладони.

— Я… Ты… Они… — заблеял Паша.

— Сейчас выйду, котик. Завари цейлонский чаек.

Павел вприпрыжку понесся на кухню. У газовой плиты мирно лежал васильковый мобильник.

Павел схватил его, нажал на клавиши. Телефон был мертв. Аккумуляторы сели.

7.

Павел и Сонечка поженились и родили малышечку Варю.

Дела на фирме у Паши идут на редкость хорошо.

Самочувствие у супругов отменное.

Жить будут долго.

А мобильник даже и с новеньким аккумулятором не заработал.

Но Соня настояла поставить его в “красном” углу, под иконкой ангела-хранителя. Ведь именно небесный мобильник свел вместе два любящих сердца.

Паша покряхтел, но согласился.

Одно пугает, вдруг мобильник опять оживет?!

Капсула 18. МУХА

1.

У Степана Лапина, художника-авангардиста, любимца публики, критики и томных женщин, всё не заладилось.

На выставку в Сокольниках пришла лишь сотня посетителей. Матёрые критики обозвали его бездарностью и приспособленцем. Супруга Светлана умотала на Мальту, к рыцарям с могучими гениталиями. Любовница Люська отбыла в Новую Зеландию с овечьим пастухом, алчным миллионером.

Остался Стёпа один, яки перст.

Заперся в мастерской. Достал бутыль вискаря, маханул стопарь, да и принялся крест накрест полосовать свои картины, а обрезки холста топтать ботинками на толстой каучуковой подошве.

Вдруг вокруг Стёпы принялась виться большая, изумрудным брюшком муха. Бьется в грудь, в лоб, в испоганенные ободрышами краски руки.

— Отстань! — Стёпа яростно отмахнулся.

— А ты не юродствуй! — колючим голоском отвечает гостья.

Допился до чёртиков? С одного-то стопаря? Рано!

Стёпа устало опустился на бутылочный ящик. Закрыл глаза. Главное, не поддаваться панике. Он здоров, счастлив, умен…

Муха же села на Стёпино плечо, деловито умылась, почесала лапкой перламутровые щеки и говорит:

— Я — некоронованная королева мух Останкинского района.

— Ну, и?… — Стёпа разлепил глаза.

— Будешь меня слушать, я тебе помогу.

Стёпа ошалело скосился на соседку, потянулся за вискарем, а муха напружинила жирное брюшко и ему директивно:

— Не бражничать!

Стёпа сглотнул слюну.

2.

И стал Степан жить с княгиней Ольгой, так муха попросила себя называть.

— Хочешь добиться ошеломительного успеха, — наставляла его Оля, — перестань живописать эти зловонные тарные ящики, мусорные баки, горестных бомжей на вокзале.

— Но больше я ничего не умею?!

— Неправда! Пиши продубленные ветром, красные лица рыбаков, лучащиеся внутренним светом лики шахтеров, милашечек балерин из Большого театра.

— Кому это нужно?

I. Всем!

II. Эх, муха!..

III. Людям необходима мечта, а не скверна!

Стёпа поначалу с ленцой, а потом с молодецким задором стал выполнять наказ великосветской приживалки.

Через неделю другую вошел во вкус. Современники у него выходили на загляденье. Духом высокие, нравственно чистые, физически опрятные.

Не современники, а конфетка!

Стёпа робко показал новые полотна собратьям по ремеслу, но те лишь повели губой:

— Отрыжка тоталитаризма!

Степан метнулся к знакомым критикам, но те и говорить не стали. Лишь покрутили пальцем у виска.

Горемыка метнулся опять к вискарю, а муха ему:

— Организуй персональную выставку в Манеже.

— Да кто я такой? — захлопал рыжими ресницами Стёпа.

— А ты попробуй, — хрустальным голоском наставляет муха.

3.

И Стёпа попробовал.

Выставка, вопреки всему, имела оглушительный успех.

Чтобы попасть в Манеж и повидать самого Степана Лапина, выстраивались двухчасовые очереди, как во времена крутого коммунизма к Мавзолею.

А из Манежа граждане выходили просветленные, похохатывающие, задорно щелкали орехи и покупали деликатесное мороженое.