Мы все, хомо сапиенс, играем. Игры наши бесчисленны. Футбол, бобслей, домино. Мы напрягаем все силы души в компьютерных играх. Участвуем в лотереях. Ходим в казино. Отхватываем куш в телевизионных викторинах.

Мы играем… Но мало кто задумывается, а если задумывается, то верит, что некая третья, потусторонняя сила играет нами.

Зона победителей в этой игре обозначена термином «рай».

А проигравшие оказываются в «аду», где, по свидетельствам очевидцев, «плач и скрежет зубов».

Каждый, задумайтесь, абсолютно любой наш поступок зарабатывает нам очки в этой жестокой игре.

И эти очки, в виде шифрограмм, передаются наверх в световой капсуле, под охраной специально приставленного Ангела-курьера.

Космической разведкой одного террористического государства было осуществлено два перехвата таких капсул. В каждой из них оказалось по 35 шифрограмм. Они были расшифрованы и распечатаны в человеческом виде.

Все хорошо, но нет полной ясности, сколько очков и какого рода заработал каждый из персонажей шифрограмм.

Почитайте их не спеша. И судите обо всем сами.

Вчера встретил Феликса Петрова на Тверской и просто остолбенел от удивления. Вот он идет мимо «Палас отеля», пышные усы раздувает, соболья шуба широко распахнута, сапожки из крокодильей кожи по мостовой щелкают, а за ним бегут красавицы, одна другой лучше, в котиковых шапочках, горностаевых воротничках.

– Здравствуй, Феликс Петров, – обращаюсь я к приятелю, имитируя спокойствие. – Я смотрю, ты на коне?! Феликс Петров делает мне под козырек надушенной белой рукой и говорит:

– Поздравь меня, сегодня стал президентом североатлантической корпорации помощи русским тюленям.

– Во как, – поражаюсь я. Да, и как тут не поражаться. Еще, буквально, неделю назад я встречал Феликса Петрова здесь же, на Тверской, и был он одет в драный бушлат, армейские сапоги, а за спиной горбился рыжий рюкзак.

– Феликс Петров, ты ли? – спрашивал я его.

– Я, – горестно отвечал он.

– Ты, я смотрю, не на коне? – продолжал я наш разговор.

– Какой там конь?! – горестно отвечал Феликс. – Маковой росинки уже два дня во рту не было. Вот решил сегодня газеты продавать. «Молнию»! Надо нам этих банкиров на фонарях вешать, паразитов! Заедают чужой век, сукины дети! Все у них – и деньги, и женщины. А я к женщине уже пару лет не прикасался.

– Во как! – изумленно восклицал я. – Уже пару лет!

И вот теперь тот же Феликс Петров, окруженный веселой стайкой женщин, в шубе а la Шаляпин.

– А ничего особенного, – словно прочитав мои мысли, сказал Феликс Петров.

– Да, как же, ничего особенного? Да это просто мистика какая-то!

– Может быть и мистика! – хитро прищуривался Феликс Петров. – Ты приходи ко мне в гости, я живу теперь на Лубянке, в новострое. Знаешь?

– Как же не знать! – отвечал я. – Самый богатый дом.

– Вот-вот, значит, туда и подходи.

Прихожу я на другой день к Феликсу Петрову на Лубянку и чувствую себя просто каким-то Ротшильдом. Швейцар в красном камзоле с золотым позументом с меня китайский пуховичок снимает, девушка длинноногая мне волосы каким-то елеем смазывает и зачесывает набок, пара здоровенных телохранителей вежливо меня кулаками в спину подталкивают.

– А, вот и ты! – широко распахнув руки, поднялся с оттоманки Феликс Петров. – Бери гаванскую сигару! Наливай коньячок!

Закуриваю я сигару, наливаю армянский коньячок, а сердце просто отбойным молотком бьет в предчувствии жуткой тайны.

– Ну-ну, – подметил мое волнение Феликс Петров. – Тебе, я вижу, не терпится узнать причину моего фантастического финансового взлета.

– Не терпится, – не стал спорить я.

Феликс встал и показал рукой на маленькую темную дверь, в углу комнаты.

– Пойдем, – пригласил меня Феликс Петров.

Дверь скрипнула и пропустила нас в мрачное помещение, вроде чулана. Хозяин зажег керосиновую лампу. Она осветила ржавый велосипед на стене, детские санки с одним полозом, какой-то мешок с тряпьем.

В центре же чулана на стуле сидел крохотный человечек. Когда я подошел к нему поближе, увидел, что он крепко-накрепко привязан веревкой к стулу. Затворник дремал, опустив остренький подбородок на цыплячью грудь.

– Спит, паразит, – усмехнулся Феликс Петров.

Человечек проснулся и, заморгав голубыми глазками, прошептал:

– Пить!

– Ишь, пить ему подавай! – гневно удивился Феликс Петров. – Во каков!

– Кто же это такой? И зачем ты его здесь держишь? – спросил я.

– Раньше, – пояснил Феликс Петров, – вся моя жизнь зависела от него. Одеть нечего, жрать нечего – самое большое, что я могу, так это крикнуть ему в сердцах, мол, нет тебя, нет!.. А он мне всегда так ехидненько: «Как же нет? Вот он я, за твоей спиной!»

– Пить! – опять прошептал человечек.

Феликс Петров налил в алюминиевую кружку из трехлитровой банки воду, и хотел было влить ее человечку в рот.

– Я сам, – жалостливо попросил узник.

– Ну, хорошо, – улыбнулся Феликс Петров, – только не вздумай сбежать.

Феликс Петров развязал веревку. Человечек выпростал из-за спины два розовых крыла, взял ими алюминиевую кружку.

– Да быть этого не может! – воскликнул я.

– Почему же не может! – захохотал Феликс Петров, и гулкое эхо отозвалось в мрачном чулане. – Мой ангел-хранитель, собственной персоной. Только, если раньше я полностью от него зависел, то теперь он от меня.

Ангел попил, вытер губы крылом и попросил:

– Есть!

– Ишь, жрать захотел, курва! – восторженно удивился Феликс Петров. И улыбнулся сам себе: – Хорошо, получишь свой пай, ты только, знаешь что, сегодня Мадонну пришли, актрису и певичку из Америки. Я хочу от нее детей иметь, наследников.

– Ладно, – прошептал ангел.

– А пока, жди, – сказал Феликс Петров и крепко прикрутил ангела-хранителя к стулу. – Приедет певичка, тогда и пожрешь. Ангел закрыл веки и опустил маленькую детскую голову на грудь.

– Пошли, – позвал меня Феликс Петров. – Нечего на него глазеть, еще возгордится от излишнего внимания.

Когда два телохранителя вежливо подталкивали меня кулаками в спину к выходу, а лакей в красном камзоле с золотым позументом держал наготове мой китайский пуховичок, я сказал Феликсу Петрову:

– Может, отпустишь ангела?

– Да?! – засмеялся хозяин. – Чтобы опять газетенкой «Молния» торговать? Гляжу, ты шутник, братец!

Я покинул чертоги Феликса Петрова в смущении. Вдруг сквозь пуховик что-то горячей влагой окатило меня. Я оглянулся и впервые увидел на плече своего ангела-хранителя. Он плакал, как ребенок. «Развязать шнурки ботинок! Скрутить ангела!» – пронеслось в мозгу.

Но я отогнал постыдную мысль:

«Лучше буду находить пропитание продажей газетенки „Молния“!»

– Спасибо! – услышал я за спиной.

Я посмотрел на ангела, он вытирал заплаканное детское лицо розовым крылом.

– Не стоит благодарности, – буркнул я и, широко размахивая руками, зашагал к Новым Черемушкам.

В Москве жили два брата.

Один – Ваня, президент крупного и весьма преуспевающего нефтеперегонного предприятия, богатый, крепко стоящий на своих кряжистых ногах, мужик.

Другой – Степа, дрессировщик котов из бродячего цирка, а значит, мужик бедный, неуверенно стоящий на своих долговязых ногах.

Как-то в доме Степана не осталось и маковой росинки, зарплату руководство бродячего цирка задерживало, и он, посоветовавшись с женой Клавдией, отправился к младшему брату, за вспоможением.

Приходит, а у того пир горой, дым коромыслом. Цыгане медведицу Тамару с медвежонком Ксюшей водят, шансоны душевные песни поют, десяток-другой приживал да лакеев черную икру прямо из серебряной бадьи ложками жрут.