И когда он кончил кроить одежды и шить их, я дал ему плату, гораздо большую, чем обычно, и он протянул мне руку с этими одеждами, и я сказал: „Возьми их для себя и для тех, кто у тебя находится“. И я стал сидеть у портного, затягивая пребывание с ним, и скроил у него другие одежды и сказал: „Повесь их перед твоей лавкой, чтобы кто-нибудь их увидел и купил“. И портной сделал это, и всякому, кто выходил из дворца халифа и кому нравились какие-нибудь одежды, я дарил их, даже привратнику.
И в один день из дней портной сказал мне: „Я хочу, о дитя мое, чтобы ты рассказал мне правду. Ты скроил у меня сто драгоценных одежд (а каждая одежда стоила больших денег) и подарил большую часть их людям, а это не дело купца, так как купец рассчитывает каждый дирхем. Каков же размер твоих основных денег, раз ты делаешь такие подарки, и какова твоя нажива каждый год? Расскажи мне истину, чтобы я помог тебе в том, что ты хочешь, заклинаю тебя Аллахом, — сказал он потом, — не влюблен ли ты?“ „Да“, — ответил я. И он спросил: „В кого?“ И я сказал: „В невольницу из невольниц дворца халифа“. „Да обезобразит их Аллах! — воскликнул портной. — Сколько они еще будут соблазнять людей!“ И затем он спросил: „Знаешь ли ты ее имя?“ И когда я ответил: „Нет“, — портной сказал: „Опиши ее мне“. И я описал ему ту девушку, и он воскликнул: „О горе, это лютнистка халифа аль-Мутаваккиля и его любимица! Но у нее есть невольник. Сведи с ним дружбу, и, может быть, он будет причиной того, что ты достигнешь девушки“.
И когда мы разговаривали, вдруг этот невольник подошел, выйдя из ворот халифа, и он был подобен луне в четырнадцатую ночь. А передо мной лежали одежды, которые сшил для меня портной (они были парчовые, разных цветов), и невольник стал смотреть на них и разглядывать их, а затем он подошел ко мне, и я поднялся и приветствовал его, и он спросил: „Кто ты?“ — „Человек из купцов“, — ответил я. И невольник спросил: „Продаешь ли ты эти одежды?“ „Да“, — ответил я. И он взял пять из них и спросил: „Почем эти пять?“ „Это подарок тебе от меня, чтобы заключить дружбу между мной и тобой“, — ответил я, и невольник обрадовался. А затем я пошел домой и взял для него платье, украшенное драгоценными камнями и яхонтами, ценой в три тысячи динаров, и отнес его к нему, и он принял от меня платье, и потом взял меня и привел в комнату внутри дворца, и спросил: „Как ты зовешься среди купцов?“ „Я один из них“, — ответил я. И невольник молвил: „Твое дело внушило мне сомнение“. „Почему?“ — спросил я. И он сказал: „Ты подарил мне много вещей и покорил этим мое сердце, и я уверен, что ты Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла“.
И я заплакал, о повелитель правоверных, и невольник спросил: „О чем ты плачешь? Клянусь Аллахом, та, из-за которой ты плачешь, больше и сильнее влюблена в тебя, чем ты влюблен в нее, и среди всех невольниц во дворце стало известно ее дело с тобой. Что же ты хочешь?“ — спросил он меня потом. И я сказал: „Я хочу, чтобы ты помог мне в моей беде“, — и невольник условился со мной на завтра. И я отправился домой, а на следующее утро я пошел к невольнику и вошел в его комнату, и невольник пришел и сказал: „Знай, что, когда она вчера кончила службу у халифа и пришла в свою комнату, я рассказал ей всю твою историю, и она решила с тобой сблизиться. Посиди у меня до конца дня“.
И я остался сидеть у невольника, и когда наступила ночь, он вдруг пришел и принес рубашку, сотканную из золота, и платье из платьев халифа и надел их на меня, и окурил меня благовониями, и я стал похож на халифа. А затем он привел меня в помещение, где были комнаты в два ряда, по обе стороны, и сказал: „Это собственные комнаты невольниц, и когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб — у халифа обычай делать так каждый вечер…“»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Девятьсот шестьдесят вторая ночь
Когда же настала девятьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольник говорил Абу-ль-Хасану: „И когда ты будешь проходить мимо них, клади у каждой двери один боб — у халифа обычай делать это, — пока не дойдешь до второго прохода, что будет от тебя с правой руки. Ты увидишь там комнату, дверь которой с мраморным порогом, и когда ты дойдешь до нее, пощупай порог рукой, а если хочешь — считай двери, их будет столько-то, и войди в дверь, у которой такие-то и такие-то приметы, — твоя подруга увидит тебя и возьмет к себе. А что касается твоего выхода, то Аллах облегчит его для меня, хотя бы мне пришлось вынести тебя в сундуке“. И затем он оставил меня и вернулся, а я пошел, считая двери, и клал у каждой двери боб, и когда я дошел до средних комнат, я услышал великий шум и увидел блеск свечей, и этот свет двигался в мою сторону, пока не приблизился ко мне. И я посмотрел, что это, и вдруг вижу — халиф, и вокруг него невольницы, а у невольниц свечи. И я услышал, как одна из них говорила своей подруге: „О сестрица, разве у нас два халифа? Ведь халиф уже проходил мимо моей комнаты, и я почувствовала запах его духов и благовоний, и он положил боб у моей комнаты, по обычаю, а сейчас я вижу свет свечей халифа, и вон он сам идет“. „Поистине, это удивительное дело, — сказала другая невольница, — так как перерядиться в одежду халифа не осмелится никто“.
И потом свет приблизился ко мне, и у меня задрожали все члены, и вдруг евнух закричал невольницам: „Сюда!“ И они свернули к одной из комнат и вошли, а потом вышли и шли до тех пор, пока не дошли до комнаты моей подруги. И я услышал, как халиф спросил: „Эта комната чья?“ И ему сказали: „Эта комната Шеджерет-ад-Дурр“.
И халиф молвил: „Позовите ее!“ И девушку позвали, и она вышла и поцеловала ноги халифа, и тот спросил ее: „Будешь ты пить сегодня вечером?“ „Не будь это ради твоего присутствия и взгляда на твое лицо, я бы не стала пить, потому что не склонна пить сегодня вечером“, — ответила девушка. И халиф сказал евнуху: „Скажи казначею, чтобы он дал ей такое-то ожерелье“.
И затем он велел всем входить в ее комнату, и перед ним внесли свечи, и халиф вошел в комнату моей подруги, и вдруг я увидел, впереди других, невольницу, сияние лица которой затмевало свет свечи, бывшей у нее в руке. И она подошла ко мне и сказала: „Кто это?“ И схватила меня, и увела в одну из комнат, и спросила: „Кто ты?“ И я поцеловал перед ней землю и сказал: „Заклинаю тебя Аллахом, о госпожа, сохрани мою кровь от пролития, пожалей меня и приблизься к Аллаху спасением моей души!“ И я заплакал, боясь смерти, и невольница сказала: „Нет сомненья, что ты вор!“ И я воскликнул: „Нет, клянусь Аллахом, я не вор. Разве ты видишь на мне признаки воров?“ — „Расскажи мне правду, — сказала она, — и я оставлю тебя в безопасности“. — „Я влюбленный, глупый дурак, — сказал я. — Любовь и моя глупость побудили меня к тому, что ты видишь, и я попал в эту западню“. — „Стой здесь, пока я не приду к тебе“, — сказала она и, выйдя, принесла мне одежду невольницы из своих невольниц, и надела на меня эту одежду в той же комнате, и сказала: „Выходи за мной!“
И я вышел за ней и дошел до ее комнаты, и она сказала: „Входи сюда“.
И когда я вошел в комнату, она подвела меня к ложу, где были великолепные ковры, и сказала: „Садись, с тобой не будет беды. Ты не Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла?“ — „Да“, — сказал я. И девушка воскликнула: „Аллах да сохранит твою кровь от пролития, если ты говоришь правду и не вор! А иначе ты погибнешь, тем более что ты в облике халифа и в его одежде и пропитан его благовониями. Если же ты Абу-ль-Хасан-али хорасанец, меняла, то ты в безопасности и с тобой не будет беды, так как ты друг Шеджерет-ад-Дурр, а она — моя сестра. Она никогда не перестает говорить о тебе и рассказывать нам, как она взяла у тебя деньги, а ты к ней не переменился, и как ты пришел следом за нею на берег и указал рукой на землю из уважения к ней, и в ее сердце из-за тебя огонь больше, чем в твоем сердце из-за нее. Но как ты пробрался сюда, — по приказанию ее или без ее приказания, подвергая опасности свою душу, и чего ты хочешь от встречи с нею?“ „Клянусь Аллахом, госпожа, — сказал я, — я сам подверг свою душу опасности, а моя цель при встрече с нею — только смотреть на нее и слышать ее речь“. — „Ты отлично сказал“, — воскликнула невольница. И я молвил: „О госпожа, Аллах свидетель в том, что я говорю. Моя душа не подсказала мне о ней ничего греховного“. „За такое намерение пусть спасет тебя Аллах! Жалость к тебе запала в мое сердце!“ — воскликнула невольница. И затем она сказала своей рабыне: „О такая-то, пойди к Шеджерет-ад-Дурр и скажи ей: Твоя сестра желает тебе мира и зовет тебя. Пожалуй же к ней сегодня ночью, как обычно, — у нее стеснена грудь“.
