…Три документа – от 27, 30 марта, 2 апреля – показывают, как удивительным образом нарастают в показаниях Карватко факты, обличающие «злоумышленников», как от уверенности «не причастны» свидетель дрейфует к предположению о подготовке покушения, а потом и вовсе к твердым «фактам» таковой подготовки. Но уже в показаниях свидетеля Карватко суду, не перед видеокамерой с листочками бумаги на столе и торчащим некто за спиной, а перед судебным многолюдством, обнажил Карватко правду, как шантажом и пытками, страхом за семью добывало следствие нужные показания, как сфальсифицировало их. Но будет ли эта правда принята судом, ведь, как утверждает следователь Ущаповский, в России существует право использования показаний при дальнейшем отказе от этих показаний. И это право, в отличие от наших прав, действует неукоснительно.

Помнится, много сделавший для развития демократии во Франции кардинал Ришелье говаривал своим оппонентам: «Дайте мне две ваших фразы, и я найду повод заточить вас в Бастилию». У нас в России пара фраз как повод для расправы – сущее излишество, демократия шагает столь широко, что порой достаточно слова, или интонации, или неправильно заданного вопроса, чтобы наша русская Бастилия в виде Лефортово или Матросской тишины стала строчкой в биографии, случается даже и последней строчкой.

Очередное заседание по делу о покушении на Чубайса началось со ставших уже ритуальными ходатайств адвокатов Квачкова и Яшина вернуть в зал суда своих подопечных. Судья, прежде чем отказать, строго соблюдая процессуальный церемониал, поставила ходатайства на обсуждение сторон. Выслушав со скукой обычные - «поддерживаю» от защиты и «возражаю» от обвинения, - она была приятно удивлена ловкостью чубайсовского адвоката Сысоева, который выдвинул новые, яркие идеи, обосновывающие практику заочного осуждения подсудимых при наличии подсудимых, - до таких идей не додумались ещё даже самые либеральные умы нашей бесконечно реформируемой судебной системы. Адвокат Сысоев торжественно зачитал список всех прегрешений Квачкова, взятые им на карандаш, из-за которых, по его убеждению, подсудимый должен быть надолго, если не навсегда, изолирован от общества судьи, прокурора, адвокатов и, разумеется, присяжных заседателей.

«Хочу напомнить следующие обстоятельства, - торжественно начал Сысоев, - в самом начале, 11 ноября 2009 года, Владимир Васильевич Квачков уже был впервые предупрежден. 23 ноября он допустил оскорбление потерпевшего Чубайса. 25 ноября его дважды предупредили о недопустимости пререкания с судом. 30 ноября Квачков был предупрежден за пререкания с судом и удален до конца заседания. 2 декабря он снова был удален. 11 декабря он высказал неуважение прокурору. 16 декабря опять имело место оскорбление. В текущем году 13 января Квачкова предупреждают о нарушении порядка. 25 января он предупреждается за некорректное поведение, а 27 января – за оскорбление адвоката Чубайса и прокурора. 29 января предупреждается дважды. 1 февраля он высказал неуважение суду. 3 февраля допустил оскорбление суда. 9 февраля дважды предупреждается, а 17 февраля, - возвысил голос до упоенного фальцета Сысоев, - удален из зала судебных заседаний! И удаление это было справедливым! Прошу отказать в удовлетворении ходатайства адвоката Квачкова».

Какая логика и свежесть мысли! Какие новаторские подходы к осуществлению правосудия! Пусть отсохнет язык у всякого, кто назовет это сутяжничеством. Если человек не может стойко и молча переносить в суде лжесвидетельства, фальсификацию показаний, искажения протоколов, постоянное нарушение равенства сторон, упразднение состязательности сторон в суде, одним словом, по оригинальному мышлению адвоката Чубайса, не хочет, чтобы его засудили очно, надо предоставить ему право быть осуждённым заочно.

Уязвлённый научным триумфом собрата адвокат Шугаев бросился ему вдогонку к новым горизонтам юриспруденции. Обсуждая ходатайство адвоката Закалюжного о возвращении подсудимого Яшина в зал судебных заседаний, Шугаев внес достойную лепту в прославление суда, который, оберегая себя, а заодно и прокурора, и адвокатов дорогой его сердцу стороны от лишних хлопот искать ответы на неудобные вопросы подсудимых, просто-напросто избавляется от них: «Решение об удалении Яшина из зала суда законное. Хочу сослаться на ч.2 ст.17 Конституции Российской Федерации, - в голосе Шугаева послышались слезы гражданской гордости, - что реализация прав одних граждан не должна ущемлять права других граждан. Действия Яшина не только дискредитируют правосудие, он оскорблял председательствующего судью! Я не буду перечислять здесь все его нарушения, но 25 ноября он заявил в присутствии присяжных, что судья скрывает от присяжных правду! Ни в одной стране мира ни один суд не допустил того, что допускается у нас. – Шугаев вдруг понял, что слова его звучат двусмысленно, что судья Пантелеева может даже обидеться на них, и он решил подстраховаться:

- Да, у нас более демократическая форма отправления правосудия, и я не жалею об этом. Но, - тут в шугаевское сопрано внезапно вплелось безжалостное громыхание железа, - того, что допускал Яшин, хватило бы на еще одно уголовное дело – оскорбление!».

Надо ли говорить о той гамме чувств, которую испытали все присутствующие в зале – от законной гордости за служителей отечественной Фемиды до праведного возмущения ее недостойными подопечными. А, главное, всех захватило ораторское мастерство Шугаева, восторженная аудитория поняла, наконец, почему Чубайс, которому по карману призвать к себе лучших адвокатов страны и мира, остановился на нём, Шугаеве, малоизвестном и суесловном и даже не очень хорошо разбирающемся в уголовном процессе юристе. Все дело в риторике, господа. Вот чем Шугаев пленил сердце Чубайса.

Итак, процесс, как говорится, пошел.

Прокурор предъявил присяжным свидетеля Губарева, охранника садового товарищества «Зеленая роща». Молодой парень, в 2005 году ему было всего 19 лет, никогда не знал подсудимых, не видел машин «злоумышленников», которые проезжали через КПП «Зеленой рощи», потому что вообще не дежурил в те дни, которые интересуют суд, а именно 10, 14, 16 марта 2005 года. Для чего прокурору понадобился свидетель, который ни о чем не способен свидетельствовать, первым догадался Иван Миронов: «Прокурор намеренно затягивает процесс. Я понимаю, что он хочет, чтобы хоть один свидетель обвинения сказал, что его показания получены не под пытками».

Судья немедленно вступилась за честь голубого мундира прокурора: «Ваше мнение, подсудимый, суд не интересует. Суд уже второй раз предупреждает Вас об оскорблении прокурора. Не забывайте, что мера ответственности в виде удаления из зала суда может наступить для Вас в любой момент».

Адвокат Сысоев тут же принялся заносить в свою записную книжечку очередное предупреждение Миронову, с тем, чтобы потом, когда и того удалят из зала и будут судить заочно, представлять статистику злостной неисправимости нарушителя порядка.

Свидетеля Губарева допросили. Каких откровений ожидал от него прокурор, так и осталось невыясненным. Однако картинка, нарисованная даже этим свидетелем, выглядела для обвинения удручающей.

Губарев: «17 марта я пропустил через КПП автомобиль СААБ темного зеленого либо синего цвета, может быть, это был автомобиль «Вольво».

Прокурор нетерпеливо: «Так это был СААБ или «Вольво»?

Губарев: «Не могу сказать».

Прокурор: «Он был зеленый или синий?».

Губарев: «Не могу сказать».

Першин, адвокат Квачкова: «Почему, когда сотрудники милиции стали Вас расспрашивать про посторонние автомашины, вы вспомнили именно этот СААБ?».

Губарев: «Так меня только про этот СААБ и спрашивали».

Михалкина: «Вам эта запись из журнала КПП знакома: «Никаких милиционеров на территорию «Зеленой рощи» не пускать»? Подпись – Городецкий. Дата – 19 марта».

Крик души это, а не запись. Милиционеры, видно, так достали владельцев дач, что пришлось выпустить отдельное постановление об их опасности для окружающих. Во имя престижа родной милиции вопрос был снят.