Подвигались мы всё медленней, и кнут всё чаще охаживал лошадей. Наконец фиакр остановился.

Моцли принялся насвистывать, как обычно кучера, извозчики в праздном ожидании у своих лошадей. Послышался скрип отворяемых ворот, и мы въехали в какой-то двор.

— Приехали, — спрыгнув с козел, сообщил мне в боковое оконце наш возница. — Вон в глубине двора свеча в окне. Там, в угловой комнате, барчук.

— И дама с ним? — спросил я тихо.

— Нет. Она в «Белом волке» ждёт, когда того господина привезу, с которым ей нужно сперва договориться.

— Но для него ведь рано, спектакль ещё не кончился.

— Как, и про это знаете? — ещё больше вытаращился Моцли.

Я поспешил в конец длинного, узкого двора к указанной комнате. В освещённом окне вырисовывалась чья-то голова. Там стоял Лоранд, дуя на стекло, чтобы поскорей увидеть в протаявшее отверстие ту, которую поджидал.

Как он, значит, её любит! Какая трудная борьба мне предстоит!

Узнав меня, он в изумлении выбежал навстречу.

— Ты как сюда попал?

Вместо ответа я на пороге обнял его, твёрдо себе положив: что угодно, но с ним больше не расставаться.

— Зачем ты приехал? Как ты меня нашёл?

В тоне его я уловил досаду. Видеть меня здесь ему явно не нравилось.

— Мне указали, куда ты поехал.

— Кто указал? — заметно встревожился он.

— Не бойся. Человек этот не выдаст.

— Но что тебе нужно? Зачем ты поехал за мной?

— Милый Лоранд, ты вот не знаешь, а мне маменька шепнула, когда мы уезжали из дома: «Приглядывай за братом!» И бабушка, оставляя нас здесь, сказала: «За Лорандом пригляди». Они захотят убедиться в моей любви к тебе. А что мне им сказать, если спросят, где я был, когда тебе такая опасность угрожала.

Лоранд был тронут.

— Но как ты можешь мне сейчас помочь? — спросил он, привлекая меня к себе.

— Не знаю. Одно только знаю: куда ты, туда и я.

Ответ мой, должно быть, показался Лоранду слишком беззаботным, даже рассердил его своей простоватой прямотой.

— Значит, к чертям в лапы, да? Вот ещё обуза мне на шею! Сам не знаю, как спастись, а тут ещё ты. Самому неизвестно как уберечься — изволь ещё тебя оберегать!

Лоранд совсем распалился, не чая, как от меня избавиться. Но я не отступал.

— А может, и я тебя ещё оберегу.

— Ты? — смерил он меня взглядом, засовывая руки в карманы. — Меня обережёшь?

— Не тебя, так честь твою, милый брат.

— Мою честь? — оторопел Лоранд.

— Твою и свою. Ты ведь знаешь, отец только одно нам оставил: доброе имя. Это наше общее неделимое наследство, твоё, равно как моё.

— Пожалуйста, можешь один им владеть, — безучастно пожал плечами Лоранд. — Уступаю тебе целиком.

Столь равнодушное отношение к самым святым вещам меня глубоко возмутило, и я не выдержал, взорвался:

— Ну да! Потому что готов принять имя этого актёришки бродячего — и с замужней женщиной сбежать!

— Кто тебе это сказал? — вскричал брат, подступая ко мне со сжатыми кулаками.

Но в ту минуту меня трудно было испугать.

— Муж этой женщины, — холодно ответил я.

Лоранд умолк и принялся ходить взад-вперёд по тесной каморке.

— Деже! — приостановись, кинул он мне через плечо сдавленным от волнения голосом. — Ты ещё ребёнок.

— Сам знаю.

— Есть вещи, которые тебе трудно объяснить.

— И не объясняй!

— Ты, значит, с её мужем говорил?

— Да, он мне сказал про похищение.

— И поэтому ты бросился за мной?

— Именно поэтому.

— И чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты её бросил.

— Да ты в своём уме?

— Я-то пока в своём.

— Хочешь сказать, что я, наверно, не в своём? Что же, очень может быть. Очень даже может быть.

Он сел, подперев голову руками и уставясь на свечу, будто впрямь не совсем в себе.

— Лоранд! Милый Лоранд, — сказал я, подойдя и кладя ему голову на плечо. — Ты сердишься на меня?

— Нет. Говори же, говори. Что ты ещё слышал?

— Хочешь, оставлю тебя здесь, а сам вернусь?

— Поступай, как знаешь.

— А что маменьке сказать, если спросит?

Лоранд отвернулся устало.

— Ты написал мне утешить маменьку. Так скажи, что мне ей написать, если будет спрашивать о тебе?

— Напиши, что умер! — отрезал Лоранд вызывающе.

Вся кровь во мне вскипела.

— До сих пор отцы наши с собой кончали! — крикнул я, хватая его за руку. — Хочешь, чтобы теперь то же делали и матери? — Знаю, это было жестоко с моей стороны. Лоранд даже вздрогнул (я почувствовал по его руке) и встал, белый как мел. — Милый Лоранд, — сказал я мягче. — Милый брат! Ну разве ты можешь ради матери, бросающей ребёнка, забыть мать, которая умереть готова за своего?

Сплетя в отчаянии пальцы, Лоранд поник головой.

— Знал бы ты, как ты мне сердце надрываешь, — протянул он с такой тоской, что вовек не забыть.

— А я ведь не всё ещё сказал.

— Что можешь ты сказать? Ты счастлив, живёшь беспечно, страсти тебя ещё не раздирают. А я — пропащий человек. Ты и не представляешь, каково мне. Да и не надо.

Любит её, любит безмерно!

Мне ничего не стоило бы заставить Лоранда её возненавидеть, но жаль было разбивать ему сердце. Было другое средство закалить его волю, пробудить к жизни от этого сумбурного сна.

Ведь и у меня какие мечтания будила моя музицирующая фея! Они, правда, тотчас угасли, едва я убедился, что бегство матери не мешает ей разыгрывать пьеску на фортепиано. Это была ещё детская дюбовь, детское увлечение. Но оставалось нечто, просыпающееся в душе раньше и засыпающее позже страсти нежной. Это — самолюбие, которого и у меня было не меньше, чем у Лоранда. Его голосом и хотел я к нему воззвать.

— Лоранд! Неизвестно, уж какие чары пустила в ход эта женщина, чтобы тебя завлечь. Но зато я знаю волшебное слово, которое тебя от неё отвратит.

— Слово? О маменьке? Её именем хочешь меня остановить? Попробуй. Замучаешь только, а не разлучишь. Доведёшь до того, что застрелюсь тут же, на твоих глазах, а больше ничего не добьёшься.

— Нет, я не о нашей бедной маменьке говорю.

— О ком же?

— О Бальнокхази. Из-за него придётся тебе с ней порвать.

— Думаешь, его преследований боюсь? — пожал плечами Лоранд.

— Он и не станет тебя преследовать. Он смотрит сквозь пальцы на похождения своей жены. Ну-ну, не хмурься, не хочу выдавать женские тайны. Бальнокхази не собирается тебя преследовать, он просто подробности разгласит.

— Что ещё за подробности? — с некоторой насмешкой спросил Лоранд.

— Ну, что жена шкафы взломала, драгоценности, наличные деньги унесла, убегая с молодым человеком.

— Что ты сказал? — обернулся Лоранд как ужаленный.

— Сказал, что неверная жена, убегая с молодым человеком, которого пригрела, как сына, деньги прихватила, как воровка. Скрылась — с пособником своим!

Пошатнувшись, Лоранд ухватился за край стола.

— Довольно! Прекрати!

— Не прекращу! Я сам видел эти застеклённые шкафы с пустыми полками, где всегда фамильные драгоценности лежали. И от извозчика, который выносил её сумку, своими ушами слышал: «Тяжеленная, будто золотом набита».

Щёки Лоранда запылали, как тучи на закатном небе.

— Ты сумку эту подымал? — продолжал я.

— Ни слова больше! — вскричал он, до боли сжимая мою руку. — Никогда больше не увидит меня эта женщина!

И поник с мучительными рыданиями на стол.

О, какая тяжесть спала с моей души при виде этих очистительных слёз!

— Ты победил! — сказал Лоранд, подняв омоченное слезами лицо; подошёл ко мне, обнял, поцеловал. — Ну, говори, что делать дальше?

Но я ни слова не мог вымолвить, сердце у меня сжалось от боли и радости. Нет, не по моим детским силам был этот труд. Человеческая судьба не вверяется обычно в столь слабые руки.

— Брат! Дорогой брат!

И я умолк, чувствуя себя, наверно, как он, когда спас меня, вытащив, точно сеть, из дунайских волн.

— Ты ведь не допустишь, чтобы про меня распространяли эту клевету, — сказал он чуть слышно.