Он тяжело вздохнул, посмотрел в зеркальце на прикорнувшую Гридунову.

— Нина Степановна, — позвал тихо.

— Ну?

— Я когда вас в горотделе ждал, то при мне дежурный оперативку получил. В карьере мальчишки старика какого-то убитого нашли.

Переполненный провожающими да и просто любопытными, пассажирский пирс гремел музыкой. Над колыхающейся, загорелой толпой, словно белая гора, выросшая из морской пучины, горделиво возвышался красавец «Крым», принявший на борт счастливцев пассажиров.

Федотов стоял рядом с капитаном и улыбался жене, которая тоже была среди провожающих и изредка, почти украдкой махала ему рукой. По сравнению с прежними круизами этот рейс был короткий, но и он навевал тоску. Вилен Александрович уже не раз подумывал о том, чтобы окончательно сойти на берег, но не мог этого сделать. Здесь была работа, которую он, помполит, любил.

Капитан тронул его за плечо, ободряюще улыбнулся — пора было давать отход. Заволновалась, задвигалась толпа, увидев, как у противоположного борта «Крыма» ошвартовались два чумазых буксирных катера. Раздались команды, заняли свои места палубные матросы. Суетливый береговой матрос ловко сбросил причальный конец с кнехтовой тумбы.

Каждый такой отход был праздником, и, несмотря на грусть расставания, Вилен Александрович любил эти минуты. Но сегодня было почему-то особенно грустно. Может быть, оттого, что последние дни он почти круглосуточно пропадал на судне из-за этой контрабанды. К тому же немного беспокоила своим присутствием на судне оперативная группа, которой руководил капитан Воробьев. У Федотова было такое ощущение, словно в его доме находится кто-то посторонний, могущий в любую минуту принести непоправимую беду. Сердцем он понимал, что не прав, но поделать с собой ничего не мог и от этого раздражался все больше и больше.

Вилен Александрович поймал себя на том, что совсем забыл о провожающей его жене, занятый мыслями об этом проклятом золоте. Он нашел глазами жену, улыбнулся ей ободряюще: иди, мол, домой. Она, видно, поняла его, последний раз махнула рукой и стала выбираться из толпы. Вилен Александрович дождался, когда она дойдет до конца пирса, и пошел к себе в каюту.

В просторной каюте было прохладно. Федотов по внутренней связи разыскал Лисицкую и, еще не зная, о чем будет говорить, попросил зайти к нему. В ожидании ее он достал из сейфа целлофановую папку с листами исписанной бумаги и, почти обессиленный от всей этой суматохи и тревожных мыслей, сел в глубокое кресло.

В голубой папке лежали протоколы опросов тех членов экипажа, которые хоть как-то вызывали у него сомнение. Важно было, узнать, кто из команды более-менее длительное время оставался в рубке и, возможно, мог спрятать золото. Его волновал Анатолий Пинчук, электрик, всего лишь второй год плавающий на «Крыме», но успевший приобрести «фиат». Правда, до этого он многие годы плавал на китобое, неоднократно ходил в загранку, и все-таки… К тому же Пинчук, судя по вахтенному журналу, за время этого злополучного рейса дважды осматривал выключатель руля. Первый раз на стоянке в Латакии, второй — на острове Мальта, в Ла-Валетте.

«Латакия и Мальта. Ла-Валетта. Но почему именно Ла-Валетта? — пытаясь найти хоть какую-нибудь ниточку в этом ворохе несуразностей, рассуждал Федотов. — А впрочем… Вахтенный утверждает, что в Латакии он совсем ненадолго отлучался из рубки, и Пинчук, естественно, мог не успеть заложить золото в лючки. Ну а Ла-Валетта?.. Это предпоследняя стоянка перед Одессой. Тем более что в Стамбуле золото уже было найдено. Значит, как возможный вариант — Ла-Валетта.

Так… Ну а почему именно в лючках ходовой рубки, а скажем, не за электрощитком или в тех же переборках? — спрашивал себя Федотов и тут же отвечал: — Да потому, что рубка — святая святых любого судна, а тем более круизного пассажирского. Таможенные досмотры здесь проводятся чисто формально. Вот и вся разгадка».

И все-таки не хотелось верить, что Пинчук способен на такое. Однако рассказ стармеха говорил не в его пользу. Федотов достал из папки стопу сколотых исписанных листов, отыскал нужное и в который уже раз стал перечитывать написанное, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку или же полностью отказаться от этого предположения.

«Перед Латакией, — писал стармех, — начал барахлить выключатель руля, и я приказал Пинчуку сразу же по приходе в порт посмотреть его и отремонтировать. И если я не ошибаюсь, он примерно в течение двух часов возился там».

— Сколько времени занимает этот ремонт? — спросил его тогда Федотов.

— Ну, от силы час.

— А чем можно объяснить столь долгую возню Пинчука?

— Насколько я помню, пакетник он ставил дважды. После первого раза заходил ко мне консультироваться, затем работал внизу и снова на мостике.

— Чем вызван ремонт в Ла-Валетте?

— Выключатель опять начал барахлить, вот я и послал туда Пинчука.

— Может, он сам напросился на эту работу? — допытывался помполит, становясь все более противным самому себе.

— Да нет, точно помню — мой это был приказ.

Федотов дочитал показания стармеха до конца, вложил листки в папку, откинулся в кресле, зашептал, едва шевеля губами:

— Ла-Валетта. Остров Мальта. Ла-Валетта…

«А почему именно Ла-Валетта, — остановил он себя. — Ведь до этого были стоянки в Тунисе, в Ницце, в Генуе, в Палермо, и только после этого была Ла-Валетта».

Виден Александрович закрыл глаза, и перед мысленным взором его встал веселый, разговорчивый электрик Толя Пинчук. Не хотелось верить, что он способен на такое. «Тогда кто?..» — опять невольно возникал вопрос, и Федотов вновь возвращался к тому яркому, солнечному дню, когда они пришли на Мальту.

У пирса ошвартовались в четырнадцать ноль-ноль, отход же дали в двадцать три часа. За это время пассажиры побывали в старой части города Мдины, съездили в Рабат, посетили городской собор. Вместе с ними выезжали и члены команды, свободные от вахты. Так, теперь о ходовой рубке… С шестнадцати до двадцати вахту стоял Тищенко, и именно в это время Пинчук возился там с пакетником.

«Это одно, — рассуждал Федотов, — ну а раньше?»

Где-то к трем дня к «Крыму» подъехал ларек на мотоцикле, и бойкий торгаш начал рекламировать какую-то чепуху. Федотов как сейчас помнит эту жестяную развалюху на колесах, приспособленную под ларек, горластого зазывалу-торгаша. Мотоцикл стоял в трех метрах от судна, и кое-кто пошел к ларьку. Вахтенный матрос все это время стоял у трапа, не отлучался. Тищенко же, по его собственному рассказу, большую часть вахты провел у себя в каюте — болел живот. За то время, когда он поднимался в рубку, никого из посторонних он там не видел, кроме Пинчука, который ремонтировал пакетник.

И все-таки не хотелось верить, что веселый, разговорчивый Толя Пинчук способен на такое. К тому же Гридунова сказала, что проверкой Пинчука они займутся сами, а ему, Федотову, необходимо присмотреться к Ирине Михайловне, и если он узнает что-либо важное, тут же сообщить об этом Воробьеву…

В дверь негромко постучали.

— Разрешите, Вилен Александрович?

— Да, да, пожалуйста. — Федотов поднялся с кресла навстречу Лисицкой. — Я, собственно, пригласил вас вот по какому поводу. Завтра мы будем политзанятия проводить, я расскажу о новых таможенных правилах, так хотелось бы, чтобы ваш персонал по-серьезному отнесся к этому и кое-кто выступил тоже. Ну а вы бы выступили содокладчиком.

— Хорошо, — согласилась Лисицкая. — Только давайте время наметим такое, чтобы обоим удобно было, да и девочки не так были загружены. — Ирина Михайловна, словно ставя точку на этом вопросе, попросила: — У вас минералочки не найдется? А то при этой духоте…

— Ради бога. — Федотов подошел к холодильнику, достал бутылку нарзана. Спросил на всякий случай: — Может, вам не особенно холодной? Не дай бог, горло застудите.

— В такую-то жару?! — удивилась Ирина Михайловна. — Да сейчас прямо со льдом пить надо.

— Можно и со льдом, — добродушно пробасил Федотов и потянулся было опять к белоснежной дверце холодильника.