— Да нет же, нет! Чувствую я, что эта самая Лариса Миляева крутит мозги нам.

При этих словах Гридуновой Ермилов внимательно посмотрел на нее, помолчал, спросил тихо:

— Вы давно в отпуске не были, Нина Степановна?

— Года полтора. Сейчас вот должна бы оформлять очередной…

— Понятно, — кивнул полковник. — Усталость?

— Да нет же, Артем Осипович, я…

— Послушайте меня, старого, Нина Степановна, — прервал ее Ермилов. — Я вас великолепно понимаю, однако видеть в каждой молодой блондинке Акулу или ее возможную пособницу не советую. Этак мы с вами слишком далеко зайдем. Нужны факты, а что конкретно вы можете предъявить Миляевой? Практически ничего, кроме ее телефона в записной книжке Корякина.

— Да ясно все это, товарищ полковник, однако и девчонка-то уж слишком нервничала. Хоть и говорила все правильно, но чувствую, нутром чувствую: не одними прическами она занимается.

— Интуиция?

— Возможно. Следственная интуиция — это способность следователя, в данном случае оперативника, основанная на его опытности и знании. А того и другого, как вы знаете, у меня хватает.

— Ого! — вскинул брови Ермилов. — А мы, оказывается, с самомнением. Однако хочу добавить, уважаемая Нина Степановна, что следственную интуицию необходимо в дальнейшем обосновать.

Ермилов с улыбкой посмотрел на Гридунову.

— Обиделась?

— Да нет, что вы, Артем Осипович, я же все это отлично понимаю, да только поделать с собой ничего не могу. Нервы сдают, что ли? — Нина Степановна усмехнулась. — Сон я тут недавно видела, будто гонюсь за этой блондинкой. Пистолет выхватила, а передо мной только спина мелькает да волосы белые. Кричу: «Стой! Стрелять буду!» А она бежит, не оглядывается. Ну, я, как по уставу положено, один выстрел в воздух. А она все бежит…

— Ну вот, такая молодая, красивая, а уже нервы, — по-стариковски пробурчал Ермилов. — Ты мне сейчас лучше доложи, что дальше делать думаешь.

Нина Степановна раскрыла папку, достала две фотографии, положила их перед полковником.

— Может, помните этих двух красавиц? Дуся Крушинина и Нина Кучко. Промышляют, в общем-то, легкой фарцовкой, приобретая вещи у иностранных моряков, но чем черт не шутит — могут навести и на более крупную рыбу. Хочу вечерком встретиться с ними.

В Ильичевск, где обычно «промышляли» Крушинина и Кучко, Нина Степановна приехала под вечер.

Пашко ждал ее в валютном баре, куда обычно приходили иностранные моряки. Было еще нешумно, из динамиков, спрятанных за толстой красивой драпировкой, лилась спокойная музыка. Нина Степановна и Пашко прошли к свободному столику, и тут же несколько мужских голов повернулись в их сторону, а особо пылкий старший штурман в форме испанского торгового моряка даже прищелкнул в восторге пальцами и что-то быстро затараторил своим товарищам по столику. Нина Степановна засмеялась, подмигнула насупившемуся Пашко, осмотрелась — нужных девиц в баре не было. Нина Степановна вопросительно посмотрела на Пашко, но Саша только плечами пожал: мол, по сведениям должны быть здесь.

— Ну что ж, подождем, — согласно кивнула она. В это время в дверях появились красивые и стройные, словно сошедшие с плакатов Аэрофлота, Марго и Вилетта — они же Дуся Крушинина и Нина Кучко, — остановились у края стойки, как доброму, старому приятелю, кивнули бармену, профессиональным взглядом мелких фарцовщиц окинули затемненный зал и уж хотели было направиться к свободному столику, что стоял неподалеку от разгулявшихся моряков, как вдруг взгляд их словно споткнулся. Они хотели было повернуть обратно, но, поколебавшись, медленно, сразу же потеряв весь лоск и шик, побрели к двум свободным стульям, которые пододвинула им Гридунова.

Все так же молча они присели на кончики предложенных стульев и тупо уставились в полированную поверхность стола. Нина Степановна, не проронившая за это время ни слова, выбила из пачки «Явы» сигарету, несколько раз чиркнула зажигалкой, прежде чем появился устойчивый огонек, подтолкнула сигареты на противоположный край стола.

— Угощайтесь пролетарскими.

Более экспансивная и нервная Нина Кучко — Вилетта — взяла сигарету, дрожащими пальцами открыла наимоднейшую, из крокодиловой кожи сумочку, достала оттуда «Паркер» и, закурив, сделала длинную затяжку. Марго только неопределенно кивнула головой, пробормотав что-то вроде «спасибо».

— Что так? — удивленно-сочувственно спросила Нина Степановна. — Или, может, и «Ява» уже не устраивает — «Кэмел» только курим?

— А чего? Чего мы такого сделали? Уж и в кабак, что ли, нельзя сходить? — неожиданно взвилась Вилетта.

— Ниночка… тезка, — развела руками Гридунова. — Да разве ж я тебе или, скажем, подруге твоей — Евдокии — запрещаю? Ходите. Только зачем же в такую даль ездить? Неужто в родной Одессе кабаки, как ты говоришь, перевелись? Или наши парни ильичевских хуже?

— Да нет, но…

— Ну, ну, Ниночка, я тебя слушаю, — подбодрила ее Гридунова. — Чего ж замолчала-то? А? Или здесь навар лучше? Что? Не слышу, — наклонилась к ней Нина Степановна. — А может, ты ребят из комсомольского оперативного отряда боишься, от которых вы вместе с Марго убежать сумели, когда они вас на перепродаже заграничных косынок застукали? Молчите? Ну что ж, молчите. Только я посмотрю, как вы на суде молчать будете, когда вам последнее слово предоставят. Ну да ладно, теперь к делу.

Пашко, все это время внимательно следивший за двумя поникшими девицами, увидел, как они встрепенулись при этих словах Гридуновой, вопросительно уставились на нее.

— Так вот, миленькие девочки, — продолжала Нина Степановна, — меня интересует некая неизвестная личность, молодая красивая блондинка тридцати двух — тридцати пяти лет, недавно появившаяся на вашем черном рынке. Что можете сообщить о таковой?

Марго и Вилетта недоуменно уставились друг на друга, какое-то время молчали, после чего Кучко пожала изящными плечиками.

— Да вроде бы нет такой.

— Честное слово, Нина Степановна! — поддержала подругу Крушинина. — Уж мы бы точно знали.

— Верю. — Гридунова задумалась, спросила почти без всякой надежды: — Ну а может, кто из гастролерш балуется?

— Да нет же, Нина Степановна, если и появился новенький кто, так это «фирмачи»-мальчишки, хамса, одним словом. А чтобы по-крупному… Таких нет, — убежденно сказала Кучко.

— Слушай, Нин. — Красивое лицо Крушининой стало серьезным, она задумалась, вспоминая что-то, повернулась к подруге: — А помнишь Петуха?

— Какого?

— Ну того, что Косте Барчуку двести долларов сплавил.

— Ну? А при чем здесь блондинка-то?

— И то верно, — согласилась Крушинина.

— Стойте-ка, стойте, — услышав незнакомую кличку, встрепенулась Гридунова. — Это еще кто такой? Почему не знаю?

— Да понимаете, — замялась Кучко, — тип какой-то совсем недавно на Дерибасовской появился. Валютой приторговывает. Ну, кое-кто покупает у него.

— А почему Петухом прозвали?

— Ну… ведет он себя как-то неестественно. Суетится, дергается. Такое впечатление, что абсолютный профан в этом деле.

— Думаете, на кого-то работает? — спросила Гридунова.

Девушки замялись, посмотрели друг на друга, боясь разойтись во мнении. Чуть помедлив, Кучко сказала:

— Вполне возможно.

— А какой он из себя? — спросил молчавший все это время Пашко.

Крушинина, испросив глазами разрешения, взяла из пачки сигарету, закурила и только после этого, то и дело поворачиваясь к подруге, начала перечислять приметы Петуха:

— Ну, роста что-то около среднего… мужчина… лет сорока. Рыжеватый такой, лысеющий. Нос, помню хорошо, с горбинкой. Глаза большие такие, навыкат немного…

В город возвращались на управленческой оперативке. Пашко лихо, одной рукой вел машину, а на заднем сиденье, в полутьме подремывала Нина Степановна. Саша вспомнил Нину Кучко и позавидовал своему дружку, старшему лейтенанту Генкину, который набрался мужества и, отбросив все предрассудки и бабские сплетни, буквально вырвал из прошлой, угарной жизни Марийку Верещак, на глазах изумленной Пересыпи повел ее в загс. «Вот бы…» — мечтал про себя Саша.