Глянув на реку, Женька увидел вроде бы плывущий камень. Потом догадался - ватная стеганая телогрейка так выглядит средь белых бурунов и серых проплешин отсвечивающей воды. А следом чуть подальше от этого плывущего камня появилась у скальной стены отбойного берега смоляная лодка. Нет, часть ее, без кормы. И виден был ему желтый излом досок.
«Что за ерунда? Лариса же на оморочке пошла… - подумал он. - Откуда же лодка?»
- Лодка, инспектор! Телогрейку несет! - заорал Женька и, ухватившись за длинный натянутый линь, которым была принайтована к суку кедра лодка, перегнулся вниз.
- К какому берегу ближе? - спросил Шухов.
Снова Женька впился глазами в реку, отсвечивающую на солнце. Лодку он нашел взглядом сразу, но плывущего камня не было.
- Пропала куда-то! Нет, вон плывет!
- Да где же? Не вижу!
- В заводь, в заводь несет1
- Жива?
- Что? Телогрейка-то?
- Какая телогрейка?
- Телогрейка плывет! Телогрейка!
Теперь и инспектор приметил: в блестящей пороговой зыби перекатывается что-то темное, похожее на камень.
- Трави линь! - крикнул он наверх Женьке.
- Подождите! Не хватит! - отозвался тот.
- Трави! - И инспектор повернул рукоятку газа.
Дюралевая плоскодонка чуть подсела на корму и рванулась вперед.
«Только бы не промазать, не проскочить мимо! - молил про себя Семен Васильевич. - И не потерять этот камень из виду…»
Инспектор не сводил взгляда с плывущего темного вспученного бугра. Сбоку от лодки шлепнулся в воду отпущенный Женькой конец, но Семену было не до того. Он протянул руку к стеганому, промасленному бугру телогрейки, схватил рывком, потянул на себя, в лодку.
Женька ничего не понимал. С ума спятил инспектор, что ли? Ведь кричал же, предупреждал он его! Не хватит конца! Так нет, понесся, оглашенный. А теперь уставился на утопленницу, словно привидение перед ним. За чем пошла, то и нашла. От дуреха, да уж не дуреха, а просто труп. Но что Семен-то думает? Вот-вот потянет лодку под залом, проскочит она мимо заводи с гротом. А он и в ус не дует! Мотор выключил? Выключил! Ну дела!
Линь болтается посередь заводи, угодил на деревцо…
Да что ж такое?
Потоптавшись, Женька сплюнул, скинул сапоги:
«Ну дура, она дура и есть. Чего убиваться. А ты-то что, инспектор? Право, сбрендил».
- Семен! Семен! - орал Женька что было мочи. Ему еще думалось, что инспектор обернется на его крик, поймет, что происходит. Не тут-то было. Тащит телогрейку в лодку, того гляди перевернет ее… Надо прыгать. Надо!
Женька потоптался, примериваясь, и, выругавшись от всей души, сиганул в заводь со скалы.
Он вошел в воду ровно, почти без всплеска, вынырнул, отплюнулся, выругался коротко, саженками подался к деревцу, на котором болтался конец линя. Не обращая на инспектора внимания, Женька, зажав линь в зубах, так же быстро добрался до карниза у входа в грот. Выбравшись на камни, он вытянул слабину линя и намертво принайтовил его, обмотав вокруг обломка скалы.
Женька, все еще матерясь, обернулся к реке.
Инспектор копошился в лодке. Ему, Наверное, было совсем наплевать, куда тянет плоскодонку. Пораженный таким безучастием Семена к своей судьбе, Звонарев закричал!
- Мотор, мотор включай!
Однако Шухов и тут не обернулся, а все копошился в лодке.
Тогда Женька принялся тянуть лодку инспектора к карнизу, молча и озлобленно. Капроновая веревка резала руки, и пришлось отступить в грот, чтоб упереться ногами в камни.
Наконец моторка ткнулась кормой в карниз.
- Какого ты рожна?… - вскинулся было Звонарев, да осекся.
- Кровь вот на телогрейке. Запеклась. Стало быть, уж потом ее скинул. После ранения, - сказал Шухов.
- Догнал Лариску егерь возле самого порога. Обоих и затянуло. Сгинули и он и она, - помрачнел Женька. - Пошли отсюда. Без толку ждать.
- Нет ни берестянки, ни обломков от нее…
- Ну и что? - не унимался Звонарев. - Нет их обоих, погибли. А оморочку и в расселину какую могло загнать.
- Пока не увижу обломков оморочки, будем ждать. Ждать!
- И у меня сердце шерстью не поросло… Только к чему травить душу-то?
- Я сказал, будем ждать,! - резко бросил инспектор.
- По мне, хоть год! - разозлился Женька и сел на камень.
* * *
Лодка с обломанной кормой наскочила на окатанный валун, въехала на него и накренилась. Воздетая рука Федора запрокинулась. И Лариса увидела, как тело его стало выскальзывать из-под банки, а ноги Федора, обутые в сапоги, погрузились в поток.
Пичугина вышла из оцепенения, затопталась на месте, не зная, что предпринять. Одно дело - спастись и пройти стремнины порога, его перепады самой, в одиночку, иное - выручить Федора и вместе с ним, вдвое рискуя, выбраться из пасти Змеиного.
Какое-то мгновение ее занимала мысль:
«Я его могла и не видеть… Не видеть ничего…»
Но тут же она громко, во весь голос, закричала сама себе, подбадривая и принуждая себя пойти на этот двойной риск:
- Стерва! Стерва, плыви, выручай! Из-за тебя он погибает на пороге!
Лариса еще не знала, каким образом она будет действовать. Однако прежде всего следовало добраться до Федора. Если Лариса не успеет и тело его выскользнет из-под банки через разломанную корму в поток, то, даже будь сейчас еще живым, захлебнется. Тогда всякая ее попытка выручить Сергунькиного отца заранее обречена. Федор и так, поди, нахлебался воды, когда моторка ухнула в вымоину за перепадом. Ведь Лариса сама мучилась в водовороте едва не минуту, а у нее были открыты глаза, и она помогала себе как могла.
Разбитая корма накренившейся на окатыше лодки покачивалась на пульсирующем напоре потока. Безжизненное тело Федора с каждым покачиванием все больше сползало в воду.
«Может, он уж мертв? - мелькнуло в мозгу. - Чего ж рисковать ради мертвого… - Но- тут же Лариса усилием воли прогнала эту мысль. - Все равно выручай, паскуда! И не твое дело жив он или нет! Выручай! Любой ценой выручай! Остальное потом!»
Она ухватилась за корму оморочки и шагнула в поток. Но, прежде чем он подхватил и понес ее, Лариса успела прикинуть, как ей ловчее и удобнее подобраться к Федору. Решив выручить его во что бы то ни стало, она уже не думала о себе, и мысли ее занимало одно: успеет ли она к полуразбитой лодке вовремя, сумеет ли точно подойти к огромному окатышу-валуну, не пронесет ли ее мимо? Ведь она не сможет возвратиться к камню, если проскочит.
Держа легкую берестянку перед собой, Лариса соскользнула в реку. Нос оморочки тут же потащило потоком вниз, под бурун, образовавшийся от завихрения воды. Тогда, тяжестью всего своего тела нажав на корму, Лариса вздыбила острый форштевень лодки. И клокочущая пена, вместо того чтобы подмять оморочку, уволочь ее в глубину, собственной же силой перетащила берестянку и Ларису через свой горб.
Почувствовав - она в силах хоть немного, хоть кое-как управлять движением лодки на поверхности стремнины, Лариса направила берестянку чуть наискось бешеного течения. Оно стало как бы послушным Ларисе.
Оморочку с ходу вынесло на окатыш справа от полуразбитой лодки. Лариса стала на камень. Быстрая вода лишь по щиколотку заливала ее ноги. Зажав меж колен упругие борта берестянки, чтоб ее не унесло, Лариса ухватила Федора за плечо, за ватник и принялась вытягивать из-под банки. Мокрый, набухший ватник налез на голову егеря и был тяжел. Подтащив Федора к борту, Лариса стянула с него ватник и отбросила в сторону. Тогда Лариса увидела глубокую рваную рану на затылке. Холодная вода остановила кровотечение, и рана с припухшими краями выглядела очень глубокой.
- Как же это ты, спасатель, опростоволосился? - бормотала Лариса, подтягивая щуплое тело Федора к оморочке. - Перевязать тебя нечем. Сердце-то бьется? Стучит потихоньку. Может, очнется… О, веревка в лодке. Пригодится…
