Ни одного уцелевшего документа! Они сгорели в карманах комбинезонов или в планшетах вместе со своими владельцами.

И все-таки обнаружено было кое-что очень важное.

Тюрин, разбирая груду полуобгоревшего тряпья, наткнулся на остатки двух парашютов. Вот как? Парашюты? Конопицину удалось подобрать на удивление целехонький зонд Вильде,[14] а Гальченко принес показать нечто искореженное, почти бесформенное, но когда-то несомненно бывшее прибором.

— Похоже на психрометр,[15] - нерешительно сказал Конопицин. — Как считаешь, Тюрин?

Тот только пожал плечами.

— Хотели сбросить парашютистов с походной метеостанцией, так это надо понимать, — пояснил Конопицину Гальченко.

— На озеро?

— Зачем на озеро? Наметили пункт где-то на берегу моря. Но не долетели до назначенного места…

Назад, на пост, связисты спешили изо всех сил.

Поисковая группа уже выбралась из русла реки, собаки перешли со льда на снег, и бег их замедлился.

И тут, как назло, дорогу к посту преградила пурга. Пурга была низовая, нечто вроде поземки, но усиленная в тысячи крат. Она шла бреющим полетом над поверхностью тундры.

— Привал! — скомандовал мичман Конопицин.

Собак освободили от ременной упряжи и накормили мороженой рыбой. Отдохнув, они принялись деловито разгребать снег, а вырыв углубления, улеглись, свернулись клубком и накрыли носы хвостами. Собачьи приготовления ко сну были закончены.

А где пережидать метель людям? Утром Конопицин так торопился, что не захватил с собой палатки, подбитой байкой, без которой обычно не отправлялся в патрульные поездки.

— Не горюй, Валентин! — бодро сказал Тюрин. — На наше счастье, в гостинице «Куропачий чум»[16] есть свободные номера. Тебя какой сугроб устраивает?

Он принялся быстро рыть длинную и узкую нору в одном из сугробов. Конопицин и Гальченко, не мешкая, последовали его примеру. В нору пришлось залезать ногами вперед и лежать там, вытянувшись, будучи стиснутым снегом со всех сторон. Зато сугроб, превращенный в чум, надежно защищал от ледяного режущего ветра.

Но, думаю, никому из поисковой группы, пережидавшей в сугробах низовую пургу, не спалось. Слишком необычным и тревожным было появление над Ямальским полуостровом «хейнкеля-111» с парашютистами и походной метеостанцией.

Мы в штабе флотилии расценили историю с «хейнкелем» как серьезный симптом. Очевидно, летом сорок второго года гитлеровское командование намеревалось активизировать деятельность своих подводных лодок в Карском море. Чтобы реализовать это намерение, полагалось бы иметь по меньшей мере одну метеостанцию на западном берегу Ямала, которая давала бы погоду подводникам.

У меня щемило сердце. А что, думал я, если этим летом гитлеровцам вздумается высадить воздушный десант в самой Потаенной, чтобы захватить — пусть на короткий срок — наш пост?

С такой возможностью считались, конечно, и на посту.

Впрочем, по свидетельству Гальченко, об опасности, угрожавшей посту, каждый думал про себя.

Полагаете, что после аварии «хейнкеля» в Потаенной перестали фантазировать о ее будущем? Ошибаетесь. Наоборот, споры по возвращении поисковой группы возобновились и даже более пылкие.

Как-то вечером Калиновский, присев к столу, на котором лежала эскизная карта Порта назначения, во многом уже дополненная Гальченко, принялся задумчиво ее рассматривать. Потом чуть слышно, сквозь зубы, он стал напевать: «Тучи над городом встали…» Была, если помните, такая песенка в одном популярном довоенном фильме.

Гальченко вскинул на Калиновского взгляд. Слова эти удивительно подходили к их теперешнему общему настроению.

И тогда Тимохин поднялся с нар, где сидел, накладывая заплату на свой ватник.

— Ну что пригорюнились, сказочники? — сказал он, неторопливо приблизясь к столу. — Все разочли-распланировали: где у вас улица Веселая, где кино будет, где театр. А про косу забыли? Косу-то захлестывает в шторма, нет? То-то и оно! Может, косу эту к шутам? Подорвать ее аммоналом и все!

— Как бы не так: подорвать! — обиженно сказал Галушка.

— Смотри ты, какой умник нашелся: подорвать! А кто акваторию порта от прибоя будет защищать?

— Тут призадумаешься, это ты верно! — Тимохин раздвинул плечом сидящих за столом. — Двиньтесь, ну! Пышно как расселись! Это именно семь раз прикинешь, прежде чем… — Он помолчал, потом толстым указательным пальцем повел по карте. — Наращивать косу надо, вот что я вам скажу!

— В длину?

— Зачем в длину? В высоту! Дамба должна быть здесь, а не коса! Иначе будущей осенью не оберемся горя со штормами. Как ударит с моря шторм в десять баллов, так все корабли мигом размечет в порту!

Он выпрямился над картой:

— А так что ж! Ничего не скажешь, место для порта подходящее! Я и то удивляюсь: как никто до нас о порте в Потаенной не подумал!..

Летняя гроза пришла в Потаенную с запада, откуда обычно всегда приходят грозы. Событиям в Карском море предшествовали события на Баренцевом.

В этом особенность пиратского набега «Шеера». Немецко-фашистское командование придерживало осуществление его до поры до времени — выжидало случая. И вот случай представился. Это был разгром семнадцатого англо-американского конвоя, следовавшего с военным грузом в Советский Союз.

Гитлеровцы закодировали эту операцию под названием «Ход конем». По времени она предваряла операцию «Вундерланд». Но обе были теснейшим образом связаны друг с другом. Я бы сказал так: двигаясь вприскочку, зигзагом, шахматный «конь» проложил, вернее, попытался проложить дорогу немцам в Вундерланд — нашу заполярную Страну Чудес.

Это-то ясно теперь. Но до сих пор во многом остается загадочным поведение союзников во время разгрома семнадцатого конвоя.

Заметьте, семнадцатый конвой был наиболее многочисленным и особо тщательно охраняемым из всех англо-американских конвоев. Тридцать семь транспортов двигались внутри непосредственного охранения из двадцати пяти кораблей эскадренных миноносцев, сторожевиков, тральщиков, спасательных судов и так далее Кроме того, ту сторону конвоя, которая была обращена к норвежскому побережью, прикрывали две эскадры. В группу ближнего прикрытия входили четыре крейсера и три эсминца, в группу дальнего — два линкора, авианосец и девять эсминцев. А западнее развернута была еще и завеса из девяти подводных лодок. Силища, колоссальная силища!

Четвертого июля мы были взволнованы в штабе флотилии сообщением о том, что из фиордов Северной Норвегии наперехват семнадцатому конвою вышли «Тирпиц», «Шеер», «Хиппер» и девять сопровождавших их миноносцев.

Со всех сторон к нам стремительно стекались разнообразные донесения — от радиоразведки, от авиационной разведки, от агентурной разведки. Судя по всему, предстояла грандиозная морская битва — наподобие Ютландской.

И вдруг стало известно, что британское адмиралтейство, будучи извещено о движении «Тирпица», приказало дальнему охранению конвоя, то есть двум линкорам, авианосцу и другим кораблям, возвращаться в Англию. Нелепо выглядит, не правда ли?

Кое-кто в штабе даже счел это сообщение дезинформацией. Однако, к нашему удивлению, оно подтвердилось. А спустя некоторое время на стол командующего Северным флотом и одновременно на стол командующего Беломорской военной флотилией легла вторая, столь же удивительная, шифрограмма. Узнав о приказе адмиралтейства, командир ближнего охранения по собственному почину повернул эскадру крейсеров назад. Таким образом, двойное кольцо английских кораблей вокруг транспортов распалось! Они были брошены на съедение врагу.

Какие же были им даны инструкции, спросите вы? Транспортам было приказано рассредоточиться и добираться до советских портов «по способности»! В переводе на общепонятный язык это означает не что иное, как паническое «спасайся, кто может!».