Случилось так, что Имперский исследовательский совет тоже решил провести специальную конференцию, но не теоретическую, а преследовавшую рекламные цели — привлечь внимание высших деятелей рейха к атомной проблеме, убедить их в перспективности атомного проекта и тем самым заручиться их поддержкой. В конце второй недели февраля Совет разослал высшим офицерам из ставки главнокомандующего, высшим чинам СС и ряду ученых приглашения на конференцию. Конференция должна была собраться в «Доме немецкой науки» (где и помещался Совет) 26 февраля, то есть в тот же день, когда и теоретическая конференция, созываемая Департаментом армейского вооружения.
Правда, на сей раз такое совпадение дат не было вызвано стремлением Совета обойти Департамент. Наоборот, Совет предполагал, что его конференция откроется несколько раньше, ученые выступят перед слушателями, а затем успеют попасть к открытию теоретической конференции. Как сообщал приглашенным Совет, на конференции «намечаются сообщения о ряде проблем ядерной физики, работы над которыми в силу соображений государственной безопасности засекречены».
Причиной, вызвавшей ошибку, было то, что открытие обеих конференций назначили на одно и то же число. 21 февраля Совет разослал приглашения высшим деятелям рейха: Шпееру, Кейтелю, Гиммлеру, Редеру, Герингу, Борману. Разумеется, Совет хотел пригласить их на свою конференцию, где с короткими и популярными сообщениями должны были выступить Ган, Гейзенберг, Боте, Гейгер, Клузиус, Хартек; открывать эту конференцию докладом «Ядерная физика как средство ведения войны» собирался сам Шуман. Однако секретарша, которой пришлось рассылать приглашения, перепутала их и направила «бонзам» программы теоретической конференции[20]. Длинные малопонятные названия оказались слишком трудными для руководителей рейха. Выслушивать подобные доклады было свыше их сил, и, естественно, ни один из них не пожелал посетить конференцию.
Геринг в ответ на приглашение так писал Русту: «Поскольку в указанное время меня не будет в Берлине, я с глубоким сожалением сообщаю, что не смогу присутствовать на данном мероприятии». Фельдмаршал Кейтель, дипломатично воздав должное всей важности «этих научных проблем», объяснил отказ прибыть на конференцию исключительной ответственностью возложенных на него обязанностей. Не приехал и Редер, но он все же обещал прислать своего представителя адмирала Витцеля.
И когда 26 февраля в 11 часов утра под председательством министра просвещения Бернгарда Руста открылась конференция, места для тех, от кого зависело столь многое, были пусты.
Первым выступал Шуман, он говорил об атомном оружии. Вслед за ним с десятиминутным сообщением о принципах расщепления урана выступил Отто Ган.
А потом настала очередь Гейзенберга. Его доклад «Теория извлечения энергии при делении урана» представлял собой шедевр ясного и точного изложения общей проблемы, даже сегодня в нем трудно найти изъяны.
Главным пунктом доклада было разъяснение возможностей получения атомной энергии, примерно в сто миллионов раз более мощной, чем химическая. Гейзенберг предвидел очень серьезные трудности. И в первую очередь следовало преодолеть препятствия на пути к цепной реакции, которая может возникнуть только в случае, когда количество нейтронов, вылетающих из ядер при делении, превысит количество нейтронов, поглощаемых нерасщепившимися атомами. Но именно этого и не удается осуществить в природном уране.
Чтобы пояснить неспециалистам принципы цепной реакции, Гейзенберг привел весьма наглядный пример: «Жизнь нейтронов в уране можно сравнить с жизнью некоторой человеческой популяции. Тогда процесс деления мы можем уподобить «браку», а поглощение нейтрона неразделившимся атомом — «смерти». В природном уране «смертность» превышает «рождаемость», а потому некоторая данная популяция осуждена на вымирание». Однако, по словам Гейзенберга, такое положение исправляется либо увеличением числа детей от каждого «брака», либо понижением «смертности». Средняя рождаемость нейтронов в акте единичного распада есть физическая константа, она определяется законами природы, и ее человек изменять не волен, зато в его силах увеличить концентрацию урана-235 в атомном топливе, или, иными словами, снизить «смертность». А если бы удалось выделить чистый уран-235, то «смертность» нейтронов вообще свелась бы к нулю:
Если удастся сложить уран-235 в единый кусок, достаточно большой для того, чтобы количество нейтронов, улетающих во вне через его поверхность, оказалось значительно меньше числа нейтронов, размножающихся в толще куска, количество последних чрезвычайно возрастет за очень короткое время. И тогда вся энергия расщепления урана, равная 15 миллионам миллионов больших калорий на тонну, высвободится за малую долю секунду. Поэтому-то уран-235 и должен оказаться взрывчатым веществом невообразимой силы.
Гейзенберг не говорил о том, как, какими средствами можно выделить уран-235, он лишь сказал, что сделать это чрезвычайно трудно и что о проведенных в этом направлении работах расскажет профессор Клузиус. Однако Гейзенберг счел необходимым сделать следующее предупреждение: «Американцы, видимо, именно в данном направлении ведут основные исследования».
Затем он снова вернулся к аналогии с ростом населения, чтобы рассказать о другом возможном пути снижения «смертности» нейтронов. Он сообщил о проведенных к тому времени новейших исследованиях, которые с полной несомненностью подтвердили, что нейтроны «погибают», то есть захватываются нерасщепляемыми атомами только в том случае, когда скорость их движения находится в известных пределах. Рассказал он и об изучении веществ, способных на очень коротких отрезках пути, не поглощая, замедлять нейтроны до таких малых скоростей, когда нейтронам уже не грозит «гибель». Самым лучшим из таких замедляющих веществ оказался гелий, вообще не поглощающий нейтронов. Но плотность гелия чрезвычайно мала, и потому он не пригоден для практического применения; графит и бериллий также пришлось забраковать. Единственным практически пригодным замедлителем, как считали тогда немецкие ученые, оказалась тяжелая вода.
Пояснив принципы действия атомной бомбы и уранового котла, Гейзенберг назвал некоторые области применения урановых котлов с послойным расположением урана и замедлителя. По его мнению, они оказывались наиболее пригодными для производства тепла, которое, в свою очередь, можно использовать для приведения в действие турбин. При работе таких атомных двигателей кислород не требуется, и, следовательно, их особенно выгодно применять на подводных лодках. Но Гейзенберг отдавал дань урановому котлу и в другом: «Как только такой котел начнет действовать, проблема получения ядерного взрывчатого вещества приобретет совершенно иную окраску: в работающем котле происходит превращение урана в новый элемент (с атомным номером 94), который, по всей вероятности, окажется столь же мощным взрывчатым веществом, как и уран-235». Зато выделить новый элемент окажется значительно легче, для этого потребуются всего лишь химические методы.
В то самое время, когда Гейзенберг читал лекцию в «Доме немецкой науки» в Берлин-Штиглице, Институт кайзера Вильгельма в Берлин-Далеме принимал участников теоретической конференции. И хотя почти все они хорошо знали друг друга, в вестибюле их встречал доктор Беркеи и лично проверял пропуска. Внезапно перед ним появился человек совершенно незнакомый и, представившись «герром Эккартом», сказал, что прислан на конференцию Гейзенбергом. Но у герра Эккарта не было пропуска. Беркеи, извинившись перед незнакомцем, пошел выяснить все у начальства. Он позвонил Дибнеру, и тот, будучи человеком приученным к военным порядкам, приказал Беркеи тотчас задержать незнакомца, даже силой, и установить его личность. Однако, когда Беркеи вернулся, герра Эккарта и след простыл. И, разумеется, ни Гейзенберг, ни кто-либо другой из ученых не поручали герру Эккарту присутствовать на конференции.
