Маринка больше привыкла исполнять королевские обязанности. Но ведь с ней что-то произошло вчера. И может быть, она даже стала другим человеком. Хотя лично я не очень верю в такие превращения. Просто человек часто сам не знает, каков он. Вот и Маринка — всю жизнь думала, что она избалованная королевка, а на самом деле оказалась верным товарищем!
— Ты согласна, Марин?
— Ладно. Пошли.
Дальше можно было бы рассказать, как оно все там произошло, как удивленно и с какой печалью раскрыл глаза Годенко, когда увидел «свидетеля».
В сердце Годенки вошла острая ледяная сосулька.
— Ты чего, Гриха? — тихо спросил Воскресенский.
— Ничего! — мужественно ответил Годенко. — Называется: убийство лысого в зарослях укропа…
А уж как прищурилась Таня…
И как шестой «А», который весь извелся от нервной скуки и уж двадцать раз с разом проклял преподобного Корму, как этот самый шестой «А» вдруг… Нет, эффект, произведенный появлением Сережи и Маринки, описать невозможно. Слишком была знаменита эта Коробкова М. среди шестых и седьмых классов.
— Не бойся, Марин. Говори! — И больше ей Сережа помочь ничем не мог.
Ох, как она пожалела, что не воспользовалась неоднократно повторенным советом своего отца: всегда перед выступлением хорошенько подумать, что и как собираешься говорить.
Улыбнувшись жалкой улыбкой, она приступила к даче показаний. И, закончив, спросила — так робко, что потом готова была презирать себя всю жизнь:
— Мне теперь уйти?
Ей никто не ответил, потому, наверное, что сейчас никто не мог взять на себя роль главнокомандующего. И Маринка вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, излишне старательная девочка. «Ну, я же должна была это сделать, я и сделала. Я обещала ведь… Я же… Мало ли! Что ж, человек разволноваться не может!» И потом ни с того ни с сего: «Если он мне сегодня не позвонит, я его убью!»
А Сережа в это время говорил:
— Даю классу слово, что деньги завтра будут здесь!
Таня Садовничья собралась было затеять новую склоку. И не смогла! Быть может, потому, что ей в голову пришли именно эти слова: «затеять склоку».
— А когда мы получим надлежащие объяснения? — спросила Серова и аж покраснела от таких слов.
— Вместе с деньгами!
И так у него это здорово получилось, что никто уж не смог ничего возразить.
Шестой «А», говоря по совести, устал. И хотелось есть. Сережа, отчасти сознательно, отчасти нечаянно, воспользовался этим. Он спросил у пострадавших:
— Вы можете подождать свои деньги до завтра?
Миронова только кивнула, а Тарасова Катька тихо пролепетала:
— Я тогда скажу дома, что у меня их взяли на один день…
— Скажи, — кивнул Сережа. — Не бойся!
— А чего, по двадцать копеек-то уже не надо собирать? — спросил Тренин, который, как всякий не больно самостоятельный сверчок, вернулся на свой не больно самостоятельный шесток.
— Уже не надо! — ответил Сережа.
Герои начинают исчезать
Когда все спешат или, вернее, когда все рады уйти, скрыться бывает легко. Он сделал самую простую вещь — зашел в уборную. Услышал, как его класс недружной толпою спустился по лестнице. Известное такое состояние, когда ни с кем не хочется говорить, а только поскорей бы остаться одному.
Они как раз именно этого все и хотели, тридцать пять без вины виноватых.
Плохого они ничего не сделали. Почти ничего плохого, почти не сделали… Но вдруг почему-то им трудно стало смотреть друг на друга.
Таня Садовничья, одна из очень немногих, не чувствовала за собою вины. Но ей было как-то не по себе, ей было как-то странно и худо. Она поискала глазами Крамского. Может быть, он проскочил на улицу раньше? Саму Таню задержала в классе Миронова. Что-то там бессмысленное начала толковать про обыски.
Словно Таня мечтала кого-то обыскивать! Ее саму чуть не обыскали! И потом, она в принципе считала такой метод поголовного прочесывания карманов грязной работой.
Эдак каждый дурак найдет, каждый Тренин! Если б после преступления разрешалось обыскивать весь земной шар, тогда бы вообще не существовало никаких криминалистических проблем!
Она ответила Мироновой что-то довольно резкое, быстро спустилась в вестибюль. Крамского уже не было.
Подождать ее он даже не подумал. Ну, естественно!
Естественно… Да, зря она ухватилась за самсоновскую версию. Конечно же, Крамской ни при чем.
Ну и что? Все равно сейчас он должен был остаться. Еще неделю назад обязательно бы остался! Начал бы объяснять, доктор Ватсон… Хотя и обиделся.
А теперь просто отшвырнул ее одной жесткой репликой. А класс этот несчастный… Поразительно, как быстро они позабыли все ее заслуги. Подлость какая!
Или, может, ей все-таки стоило самой довести это дело? Ну и что, если не Алена виновата? Найти другого, бросить его на растерзание было бы тоже совсем неплохо. Но ей, видите ли, расхотелось, ее, видите ли, обида взяла, что она ошиблась. Глупо!
А Крамской продолжил. Крамскому было интересно. И теперь он бормочет им какое-то бессмысленное честное слово, и они слушаются. Неужели все дело в Крамском? Доктор Ватсон… Неужели Шерлок Холмс не мог бы существовать без своего недалекого помощника? Бред!
Таня уже пришла домой, уже разделась, уже разогрела себе обед, сготовленный вчера бабушкой. Она не хотела признаваться. Не хотела признавать свое поражение. Чувствовала, что все изменилось в плохую и странную сторону, а в чем дело, понять не могла.
А вот в чем дело, Таня… Когда у человека высокая цель, его победить очень трудно. И происки врагов — если такие есть — тебе кажутся случайными камешками на дороге. Споткнулся, потер ушибленное место и пошел дальше. У тебя ведь вон какая цель впереди — далекая вершина горы.
А с низкой целью почти обязательно в конце концов потерпишь поражение… Кстати, что такое низкая цель? Низкая — это когда из любого дела стараешься извлечь для себя выгоду. И здесь обязательно найдутся ловкачи, которые сумеют тебя обскакать или подставить ножку.
Так получилось и с Таней. Она вроде бы за справедливость боролась, за правосудие, а на самом деле старалась прославиться и установить над шестым «А» свою власть. Но столкнулась с другими любителями того же самого. И оказалась у разбитого корыта.
Завтра, может быть, она опять что-то придумает. И опять вытолкнет свою личность на первое место. А там, глядишь, все повернется — вновь ее отшвырнут… И странно думать: неужели человек всю жизнь обречен на эту никчемную суетню? Причем такой умный и такой одаренный человек, как Таня?
Увы, неизвестно! Здесь мы расстанемся с Таней Садовничьей, и как дальше сложится ее судьба, сказать не беремся. Можно только сказать, что пока она ничего не поняла и потому продолжала строить грандиозные свои мелкие планы и все думала, как бы ей половчее… Прощай, Таня…
А вот учительница Алена Робертовна, которая в данную минуту, сидя в своем любимом кресле за своим любимым столиком, заканчивала восстановление журнала, она поняла. И подумала: «А все равно я буду добиваться своего!» Как будто бы Танины слова, да? На самом деле, нет. Потому что «добиваться своего» было для Алены Робертовны — растить людей.
У кого-то самое главное в жизни — растить пшеницу твердых сортов, у кого-то — писать новые книги, у кого-то — прокладывать в тайге километры железной дороги. У нее было вот это… Вырастить как можно больше хороших, интеллигентных людей.
И поняла: не нужна ей придуманная строгость — это ведь не похоже на нее, на настоящую Алену Робертовну. Да и ребята в конце концов поймут, что перед ними лишь притворство и она что-то скрывает под своим «злым поведением».
А что ей, собственно, скрывать? Совершенно ей скрывать нечего! Потому что она не ищет выгод лично для себя. Ну только, может, одно: чтобы ребята ее любили.
А для этого никакая показная строгость тебе не пригодится. Для этого лишь нужно их побольше любить… Побольше, чем себя!
Прощайте, Алена Робертовна. И пусть бы вам удалось в жизни то, что вы задумали.
