– Прекрасно, – улыбнулся незнакомец, хотя Ферри вовсе не находил ситуацию прекрасной. – Тогда у меня один вопрос. По обстановке внутри вашего дома, наличию слуг и личной железной птице я сделал вывод, что вы очень богатый человек. Можете ли вы подтвердить мое предположение?

– Да, – ответил сбитый с толку Ферри. – Действительно – я богат.

Спрыгнув с дивана, незнакомец оказался рядом с ним – он двигался мягкой кошачьей походкой. Не снимая перчатки с правой руки, белокожий коснулся бороды Ферри – провел по ней указательным пальцем, обтянутым коричневым шелком. Приблизив губы к помертвевшему лицу, он прошептал:

– Состоятельным людям свойственно играть на публику, показывая, насколько они состоятельны… вы имеете пристрастие к антиквариату?

– Конечно, – выдавил из себя Ферри. – Что именно вас интересует?

Незнакомец вернулся на лимонный диван. Улыбка сползла с его лица.

– Бронзовый треножник, – произнес он, последовательно загибая пальцы в шелковой перчатке. – Лучше всего римский или древнегреческий. Можно и персидский, но они обычно хуже качеством. Медный поднос того же периода времени – желательно, чтобы он был старше двух тысяч лет: здесь очень важен особый состав сплава. Велите раскалить самые крупные угли: они обязаны просто дышать жаром. Доставьте чистую воду из благословенного источника. Какие боги благословили ее – в принципе значения не имеет. Но вода должна иметь только природное происхождение: родник или ключ.

Ферри кивнул – автоматически, повинуясь инерции.

– Наверняка есть… я подобрал уникальную коллекцию античного искусства, второй такой, вероятно, нет в наличии даже в Эрмитаже. В экономических условиях, когда цены на нефть то растут, то падают, это самое надежное вложение средств. Да, я отлично разбираюсь в антиках. Лет десять назад я покупал у контрабандистов жертвенник из храма Венеры, добытый на «черных» раскопках в Иордании. Он прекрасно сохранился: удобная тренога и чеканное блюдо в хорошем состоянии. О’кей, начинаем действовать. Малик, хватит валяться: от тебя требуется разжечь камин, а потом отобрать из кострища угли покрупнее. Кар, возьми себя в руки. Бери ведро, мотай на улицу. Хоть морду об асфальт разбей, но принеси чистой воды из родника.

– А где я его найду? – растерянно пролепетал Кар.

– Где хочешь, – оборвал его Ферри. – На крайняк, подойдет святая вода из церкви: иногда они набирают ее из источников. ПОНЯЛ МЕНЯ? БЫСТРЕЕ.

Ферри никогда не проявлял себя как железный лидер – напротив, в глубине души Кар считал его рохлей и нытиком, обожающим ежеминутно жаловаться на жизнь. Откровенно быстрая перемена в настроении приятеля настолько поразила Кара, что тот не стал спорить. Беспрекословно выйдя в ванную, он открыл серебряный кран, подставив руки: вода в фарфоровой раковине стала розовой. Малик, опираясь на ладони, со стонами поднимался с пола, незнакомец между тем отстегнул от пояса мешочек, сшитый из потертой ткани. От материи исходил кружащий голову запах. Дернув завязку, гость высыпал на ладонь содержимое – измельченные в порошок листья, раздавленные семена и тонкие, свернувшиеся лепестки цветов.

– Священный лавр, – спокойно пояснил он. – Часть погребального обряда. В нашей стране было принято класть такой мешочек в пожитки покойников. Подобное распоряжение было введено в действие после давней трагедии: в склепе захоронили важного сановника. Через месяц его гробницу вскрыли воры. Стража задержала их – войдя в склеп, воины увидели мертвого сановника, лежащего у входа. А на изнанке входной двери – глубокие следы ногтей. Оказалось, что сановник не умер, а только лишился сознания. Придя в себя, он царапал и зубами грыз плотно закрытую дубовую дверь, безуспешно пытаясь выбраться наружу. В тот же день царь издал указ: в состав погребального инвентаря должен входить жертвенник вместе с мешочком «дельфийской пыли». Если человек очнется и поймет, что его похоронили заживо, то сможет воззвать за помощью к богам. В состав «пыли» входят листья священного лавра, семена белены, полынь, пчелиные крылья и ряд трав, назначение которых мне неизвестно. Это очень опасное средство – почему, я объясню вам потом. Главное – оно поможет обнаружить, где скрывается невеста. О! Совсем забыл… мне понадобится желтый воск.

– У меня есть свечи, – обрадовался Ферри. – Сколько угодно. Это все?

– Да, – любезно ответил незнакомец. – Пожалуй, что так.

Выйдя из ванной, Кар шнуровал в прихожей ботинки, поставив рядом пустое цинковое ведро. В его глазах светилось откровенное восхищение.

– Я не знал, что вы и это умеете, – уважительно заметил он.

– Я много чего умею, – спокойно сообщил незнакомец. – Ваши легенды обо мне хирургически препарированы, из триллера сделали детскую сказочку, присовокупив дешевые фантазии. Моя реальная история – не для слабонервных слушателей. Впрочем, в данный момент это уже не важно.

«Дельфийская пыль» тихо шелестела, пересыпаясь в его ладонях.

Конь двигался на редкость величаво: он не шел, а словно плыл над поверхностью, перебирая худощавыми ногами, напоминая вышедшую на вечерний променад старую аристократку. Всадник мерно покачивался в седле, сжав в руках истертые поводья. Запавшие глаза смотрели в землю под копытами лошади: зрелище, открывавшееся ему, внушая холод ужаса другим, обволакивало сердце ездока чувством глубокого успокоения. Врач, взглянув на человека, восседавшего на коне, определил бы его как смертельно больного, находящегося в последней стадии рака. Плоское лицо всадника отливало мертвенной бледностью – оно было настолько истощено, что сквозь кожу отчетливо проглядывали кости. Бескровные губы стянулись в узенькую ниточку, тонкие пальцы равнялись с фалангами костей скелета: череп без бровей обрамляли редкие седеющие волосы. Глубоко посаженные потухшие глаза обозревали мир со скукой и усталостью. На оплетенном взбухшими жилами тощем теле, будто на вешалке, болталась камуфляжная форма: желтая с белыми пятнами, предназначенная для военных операций в пустыне. А вот природный цвет лошади наверняка затруднился бы назвать даже бывалый конюх. Шерсть худой и некормленой клячи представляла отвратительный коктейль из невыносимо белесой субстанции, смешанной с чем-то зеленым. Лошадь неспешно ступала по земле, и из-под ее ног змеей струилась гибель: все, к чему прикасалось копыто коня, умирало. Высыхала почва, дергаясь трещинами, испарялись ручьи, сворачивалась в жгуты трава – пальмы чахли на глазах, расставаясь с остатками сгнивших плодов. Следы копыт наполняла черная жидкость, горящая прозрачным огнем, – шлейф пламени тянулся за всадником весь скорбный путь, уходя далеко за горизонт.

Всадник поднял голову, в стеклянных зрачках отразилось небывало огромное дерево, размерами ствола превосходящее баобаб. У толстых корней, похожих на спутанные слоновьи хоботы, возлежала одинокая человеческая фигура с заметным издалека, легким свечением, словно путник надел на себя новогоднюю гирлянду разноцветных лампочек. Его ждали. Наездник пришпорил истерзанные бока коня, и тот «поплыл» чуточку быстрее – отказавшись, впрочем, перейти на галоп. Они достигли дерева через четверть часа: ангел Хальмгар, заботливо отряхнув крылья, поднялся со своего ложа, укоризненно глядя в мертвые глаза всадника.

– Ты опоздал, – заметил он с осуждением.

Тот улыбнулся – плоть треснула на лице, обнажая обломки острых зубов. Капельки белого гноя упруго дрогнули на сгоревших от солнца ресницах.

– Очень многие люди счастливы, когда я опаздываю, – каркающим голосом произнес ездок. – Думаю, они предпочитают, чтобы я вообще не приходил.

– Но не я, – поправил его Хальмгар. – Ты на работе. Соблюдай приличия.

– Прости, – выдавил из себя наездник. – Все дело в лошади. У меня такое чувство, будто она нажевалась марихуаны – идет еле-еле, спит на ходу. Жаль, что я не могу выйти из образа всадника. Пешком и то дошел бы быстрее.