Небритый человек лет сорока, сидевший напротив Престола Господня, пришел на важную встречу в сером костюме, но без галстука. Он заметно волновался, улыбаясь фирменной, отвлеченно-детской улыбкой, часто потирая колючие щеки. Чуть поодаль, примостившись на голубом диванчике, сидела молоденькая и худенькая брюнетка вполне фотомодельной внешности, немного испорченной вздернутым носиком. По самым скромным прикидкам со стороны девушка весила примерно килограмм сорок. Вес мог быть и меньше, но его усугубляли силиконовые протезы, изрядно отягощавшие хрупкое девичье тело, – имплантанты были закреплены в губах, ягодицах, груди, глазных веках и мочках ушей. Гибкое тело девушки поражало неестественной гладкостью, на нем поскальзывались даже мухи: она удаляла волосы с помощью эксклюзивного крема – экстракта из лба Федора Бондарчука. Сногсшибательность этого тела сыграла главную роль в уходе миллиардера из семьи, заставив его бросить двенадцать детей. За спиной пары возвышался старик-дворецкий – экс-король Греции Константин, нанятый в качестве слуги за бешеные деньги. Он держал на подносе две бутылочки с водой, ибо здраво рассуждал, что Бог-отец в питье не нуждается. А если и захочет – то найдет, где взять.

– Интересно, – повеяв пустынной сухостью, спросил Бог. – Как ты вообще попал ко мне на аудиенцию? Наглость – второе счастье, но до сих пор так никому не везло. Если, конечно, визитер не уникальный праведник – как Енох, коего я сподобился взять живым на небо[28].

– Действительно, было очень сложно, – проблеял Авраамович. – Но я договорился. У меня уникальные способности к договорам, Господи.

– С кем же ты договаривался? – удивился Бог.

– Э… прошу прощения, Господи, но я не могу раскрывать свои источники, – возвел на него трогательно-овечьи глаза Авраамович. – Конечно, это стоило дорого, но ведь и случай-то исключительный.

– Тебе лечиться надо, – сочувственно сказал Бог. – Думаешь, я не узнаю?

– Ну, мало ли что, – деликатно промолвил Авраамович. – Судя по тому, какие вещи иногда творятся на Земле, – вы довольно многого не знаете.

Спутница миллиардера больно ударила его по ноге туфелькой.

– Неудивительно, – печально констатировал Бог. – Закон земного бытия. Если у человека куча бабла и власти, перед ним все стелятся, то он уверяется – его могуществу нет предела. Весьма хороший пример отъезда крыши – король викингов Канут, решивший приказать морскому прибою остановиться[29]. Саддам и Милошевич тоже могли со своими средствами умотать куда угодно, но нет – они сидели и ждали до последнего: как ИХ посмеет тронуть кто-то из смертных? Миллиардер обычно думает, что может всех купить. Странно, что ты, как в анекдоте, не предложил мне преобразовать Рай в открытое акционерное общество.

– А можно? – радостно встрепенулся Авраамович. – Я как знал – проект принес. Идея отличная. Правда, вот с контрольным пакетом акций…

Ощутимая молния тонкой стрелой обрушилась на него с небес. В костюме появились частые тлеющие дырочки, словно его сшили из дуршлага. Девушка громко икнула, сдержав позыв к визгу. Подняв руки к вискам, Авраамович пригладил вставшие дыбом дымящиеся волосы.

– Это самое легкое предупреждение, – отрезал Бог. – Веди себя прилично. Ты знаешь, я за последние три дня отказал в аудиенции очень многим. И султан Брунея приходил со всем своим гаремом, и Билл Гейтс, и Дональд Трамп, и семейство Онассис… Гейтс, ангелы говорят, в приемной плакал как ребенок… обещал раздать все деньги нищим и босиком странствовать пойти, дабы вымолить душе своей спасение…

– Не принимайте его, – взвилась девушка, нервно кусая ногти, – их лаковая поверхность сверкала бриллиантовой крошкой. – Ишь чего захотел! Он думает, раздаст деньги – и все разом забудут про его паршивый Windows? Да Билл хоть знает, сколько раз эта система вешала мой ноутбук, стирала нужные файлы, конфликтовала с другими программами? Я, Господи, не скрою: ежели уж сам Гейтс попадет в Царствие Небесное – значит, там найдется место и для Сталина.

– Не психуй, – сурово заметил Бог, и девушка сразу осеклась. – Windows Vista давно получил нелестную рецензию и отвратный рейтинг в «Райском вестнике». Святой Исидор[30] не поленился лично протестировать и отписать, что это одно из самых извращенных изобретений диавольских. Даже иглами под ногтями не причинить людям такой страшной боли, как постоянно всплывающим окошком — «Переустановить снова?». Я еще подумаю, что делать с вами, а уж особенно с той личностью, что провела вас сюда. Пока я испытываю даже некоторый интерес – до какой же степени важно и неотложно то дело, с которым вы осмелились явиться и побеспокоить… МЕНЯ?

– Ээээ… Господи… эээ…– заерзал на стуле Авраамович, терзаемый мелкими электрическими покалываниями. – Короче, у меня такой скромненький вопрос… исключительно технического свойства…

Он набрал воздуха в легкие – так, что поперхнулся.

– Нельзя ли… вот все это… ну… так сказать… ОТМЕНИТЬ?

Дворецкий, стоявший как мраморная колонна, внезапно дрогнул – одна из бутылок упала с подноса. Девушка снова икнула: испуганно и тяжело.

– Ты в своем уме? – вкрадчиво полюбопытствовал Бог.

Авраамовича прорвало.

– Да ведь обидно! – всплеснул он дымящимися руками. – Стены прогрызал, вкалывал, а теперь все пропадает. И дом на Белгравии[31], и футбольный клуб «Челси», и даже самолет. Третий день Библию штудирую – на душе кошки скребут. «Легче верблюду влезть в игольное ушко, чем богатому в царствие небесное» – и никаких тебе поблажек. Я не решался персонально к вам идти… сначала к папе римскому зашел, потом к Патриарху… у муфтия, раввина тоже побывал… спрашивал – у кого к Самому имеется верный доступ? Если все отменят, мамой клянусь… построю пятьсот церквей… торг уместен. Кроме того, я обязуюсь лет на десять уехать в Конго или Афган – поработать губернатором в самой экономически безнадежной провинции. Мне не привыкать. Навезу из Москвы персонал, построю супермаркеты и мультиплексы с банкоматами. Я только-только купил обувной шкаф из слоновой кости. Апокалипсис по отношению ко мне выглядит несправедливостью.

Авраамович сказал далеко не все. У него была своя, многократно проверенная система: если вывалить на начальника полный набор того, чем забита душа, то получится сумбур. Излишне грузить мелкими подробностями не нужно, особенно если в тебя мечут легкие молнии.

Бог усмехнулся, но не проронил в ответ ни слова.

– А я? – гневно защебетала девушка. – У меня столько всего запланировано… шоппинг в «Хэрродсе»[32] … новые туфли с алмазами… выставка в Москве, я же типа художница, муж мой миленький договорился… в газетах рекламочку проплатили… Платье от DKNY оторвала, никуда еще не выходила в нем. Так получается, в этом платье меня больше никто и не увидит? Сердце кровью обливается.

«Боже ты мой, а… – думал Авраамович, глядя на Марью. – Интересно, чего я в ней нашел? Нет, когда раздевается – сомнения отпадают… но почему ВСЕ фотомодели такие ужасные дуры? Каинова печать просто».

– Мда… случай-то клинический, – с тяжелой грустью пропел Бог, а Авраамович мысленно с ним согласился. – Ты предлагаешь, чтобы я отменил Апокалипсис, раз у тебя запланирована покупка новых туфель?

– Но там хорошие скидки, – промямлила Марья. – Видите ли, Господи…

На этот раз в молнии, расколовшей голубой диван надвое, содержалось куда больше электричества. Пиджак на Авраамовиче стерся в серый пепел, который мягко осыпался вниз. Волосы девушки распрямились, встав по всей голове, как иглы дикобраза, – от них со змеиным шипением начали раскручиваться спиралью тончайшие струйки сиреневого дыма. Авраамович за время экзекуции не издал ни звука, девушка зашлась тяжелой икотой. Ножки дивана подломились – оба гостя упали на белое облако, упруго подбросившее их вверх, как матрац.

– Трагично, – сказал Бог, подперев кулаком подбородок. – Нет, знаете, с Апокалипсисом я даже запоздал. Надо было пораньше его устроить. Сразу после падения Константинополя, ну, или, в крайнем случае, до начала наполеоновских войн. Так нет – все ждал, ждал чего-то. Вот и дождался. Богобоязненность исчезла как класс, если кому публично угрожают, то говорят не «Покарай тебя Бог», а «Сталина на вас нет». Вытащи я народы мира из могил на пару сотен лет пораньше, никто не узнал бы о таких забавных зверьках, как Гитлер или имам Хомейни. Пропала даже элементарная вера в кару божью. Разрази я молнией заседание Политбюро, никто не принял бы это как наказание, все посчитали бы погодным катаклизмом. Второе пришествие и вовсе превратилось в детскую сказочку: кто из вас реально верил, что я в итоге приду и раздам всем сестрам по серьгам? Мне молятся, только если требуется снизить цены на бензин. А ведь именно я первым произнес I’ll be back, а вовсе не Арнольд Шварценеггер. Надо, солнце мое, все делать в свое время – не дожидаясь последнего момента. Хочешь предотвратить Апокалипсис? Тут постройка и тысячи церквей не поможет. Открою небольшую тайну – они мне на хрен не нужны.

Авраамович резко вскинул голову.

– Хрен, Господи…– пролепетал он. – Разве вы можете ЭТО говорить?

– Я все могу, – веско заметил его собеседник. – Я же Бог, не так ли?

Подавленный этим фактом, миллиардер замолчал. Опаленная молнией Марья и вовсе не подавала никаких признаков жизни – она прекратила даже икать. Лишь безмолвные, горячие слезы стекали по ее лицу, размывая нежный крем из передних лап варана с острова Комодо.

– Ну, так вот, – продолжил Бог. – Когда приходит всеобщий конец, не надо привычно хвататься за кошелек с баблом – оно не поможет. Раньше следовало каяться, молиться и душу спасать. Сейчас уже поздно.

– Но, Господи… – слабо возразил Авраамович. – Как я мог знать? Ты вообще не подавал никаких знаков о своем присутствии… почему ты не сжег небесным огнем чекистов, взорвавших храм Христа Спасителя?

Бог недовольно постучал распятием по Престолу.

– Я тебе уже, кажется, достаточно откровенно сказал: храмы, по сути, мне ни к чему, – разразился он громовым голосом. – Для чего вся ваша помпезность с золотыми куполами, иконами от пола до потолка и прочими финтифлюшками? Церковь и деревянная может быть, так нет – вам надо отгрохать нечто горбатое и несуразное, подобно гибриду слона и верблюда. Я не Лужков, не Людовик XIV, да и денег мне отмывать не требуется. И с чего я должен проявлять знаки: рисовать крест в небе, заставлять иконы кровоточить, предвещать беду? А без меня трудно понять, что нельзя убивать, воровать и жрать в три горла?

Авраамович, собравшись с духом, сделал над собой усилие.

– Господи… – вкрадчиво прошептал он, поглядывая на очумевшую Машу. – Мы ведь с вами так похожи, прямо близнецы-братья… вы из праха создали Вселенную, а я – нефтяную компанию. Поэтому у меня деловое предложение… как насчет ТЫСЯЧИ церквей? Строительство начинаю хоть завтра. Приезжаю в Иерусалим. Выхожу на улицу в нищенском рубище, каюсь перед телекамерами, раздаю миллиард бедным. Представляете, какой пиар? Ведь если так начнут поступать остальные миллиардеры, мир выцедит из себя милосердие, и тогда…

Прогремевший гром и ярчайшая вспышка белого света лишили его сознания. Раскрыв обожженные ресницы, олигарх увидел, что находится в своем доме, на площади Белгравия, – лежит поверх эксклюзивной кровати (красное дерево, бивни мамонта, пух, выщипанный китайскими девственницами из-под мышек амурского тигра) в одних трусах, с ног до головы перепачканный пеплом. Обреченно раскинув руки крестом, Авраамович плюнул в потолок, облицованный фресками из Помпей. Теплые капли, не долетев до голой матроны в объятиях легионера, упали ему на лицо. Зазвонил телефон. Не глядя, он снял трубку.

– Говорите, – произнес миллиардер тоном умирающей девственницы.

– Господин Авраамович, это ваш директор с лондонской биржи, – взорвал динамик радостный фальцет. – Слушайте, тут акции падают – просто красота, супер. Газ, нефть, IT-технологии рушатся. Во прет, а?

– Директор? – неживым голосом переспросил миллиардер. – Ты чего, на Марсе живешь? Выгляни в окно, блядь. У меня трясучка третий день, ночами не сплю, Библию читаю, двести икон купил… Въехал, мудак?

– Нет, – жалобно донеслось из трубки. – Так покупать? Дешево же.

– Козел ты, – вздохнул Авраамович и начал бить телефон об стену.

Рядом, вцепившись в обожженные волосы, плакала Маша. Король-дворецкий, не выпуская из рук поднос с остатками бутылок, с невозмутимым изяществом поправил полусгоревший галстук-бабочку.

Между тем у самого Престола Господня происходили совсем уж интересные события. Бог (уже в образе сына) порхал в воздухе, сложив руки на груди, и, насупившись, грозно смотрел на статного красавца с копной непокорных волос и стриженой бородкой. Красавец, витая в облаках возле дымящихся обломков гостевого диванчика, держал на плече объемистый железный ящик. В его глазах читалось легкое замешательство, как у детей, пойманных за кражу конфет из буфета.

– Иуда, – размеренно произнес Иисус. – В который раз говорю – бросай ты это дело. До добра твоя хроническая страсть к деньгам не доведет. Скажи честно, сколько он тебе заплатил? Все равно ведь узнаю.

– Тридцать миллионов евро, – жалобно всхлипнул Иуда, шаркая ногой.

– Прямо любовь у тебя к этой цифре! – всплеснул руками Иисус. – И главное – как хитро ты это провернул! Переодел ангелами парочку, тайком провел ко мне в приемную. На что ж тебе пригодятся евро?

– Прости, Создатель, – уныло ответил Иуда. – Увидел – не смог отказаться. И курс у них – ну очень хороший по отношению к доллару. Смилуйся. Я же Билла Гейтса не пропустил, потому что знаю, он – стопроцентное зло. А за Авраамовичем грехов особых не числится…

– Ты позволь это мне решать, – прервал его Бог-сын. – Вот натура-то, а! Без денежного мешка на плече уже и ходить не можешь: что в Иерусалиме, что сейчас. Зря я с тобой помирился, Искариот. Ощущение у меня такое – не изменился ты за две тысячи лет ни на йоту. Очнись, Апокалипсис на дворе! Оставь ящик в приемной, иди молиться. Еще хоть кто-нибудь за взятку войдет – сразу сто тысяч вольт заработаешь.

Вернувшись в приемную, Иуда с огорчением сбросил с плеча ящик, между стенок которого холодно и упруго шелестели толстые пачки евро. Задвинув его под скамью, Искариот подошел к сидевшему в углу человеку небольшого роста, в черном костюме и черном же галстуке, чем-то неуловимо напоминавшему сотрудника похоронного бюро. Увидев Иуду, тот пружинисто поднялся с белого, как взбитые сливки, облака.

– Ничего не получится, – жестко сообщил посетителю Искариот. – Он сегодня не в настроении. Громы, молнии мечет – сплошное электричество в радиусе ста метров. Придется денька три подождать.

– Откладывается? – недовольно прошептал человек. – Но ведь я уже заплатил вам. Еще этим утром мои представители доставили в Иерусалим ТРИДЦАТЬ МИЛЛИАРДОВ серебряных слитков на грузовиках. Если вы требуете аванс наличными, то за него следует хорошо поработать.

– Извините, это же не директор стекольного завода, – таким же шепотом ответил Иуда. – Вам-то что, а я сильно рискую. Он на меня две тысячи лет дулся за одну мелкую провинность. Пара молний – зажарюсь, как сосиска на гриле. Успокойтесь, вы для меня клиент номер один. Слышали, как гремело, когда зашли Авраамович и Марья Тараканова? Их сейчас с облаков соскребают. Откат серебром суперский, спору нет, но от настроя начальства в нужный момент очень многое зависит.

Задумавшись, человек в костюме кивнул. Искариот понял, что случайно подобрал нужный ключ к его сердцу, и напористо развил наступление.

– Возвращайтесь пока домой, – сказал он. – Может быть, даже завтра попробуем снова, в случае чего, я пришлю ангела с оповещением. Кто знает? Вообще-то он добрый, просто фотомодель его разозлила.

Посетитель поджал губы. Прощаясь, он не протянул руки.

Внезапно что-то вспомнив, Иуда нагнал его почти на выходе.

– Простите, – замялся Искариот. – Но меня съедает любопытство. Тут побывали и Билл Гейтс, и Дерипаска, и султан Брунея, и Авраамович. Богатейшие люди Земли. Миллиардеры. Владельцы всего, что можно. А вот вашей фамилии я не знаю. Вас нет в списках «Форбса». В газетах отсутствуют интервью с вами. Случись нам встретиться на улице – точно прошел бы мимо. Откуда же у вас такие огромные деньги, что вы даже не торговались, оплачивая мой сервис? Кем именно вы работаете?

Человек в черном костюме оглянулся, погружаясь в облако.

– Я? – переспросил он. – Уборщиком в столовой «Газпрома»…