— Я не знала этого, — тихо сказала Гинта. — Я была слишком жестока с тобой, слишком нетерпима…

— Жестока была не ты, а другие. А я действительно виноват. Надо было тогда сразу возвращаться, едва я заметил, что меня увидели. Ещё там, у озера. Погони не было, и я успокоился. Пошёл бродить по лесу, играл с Лайдой. Я слишком беспечно себя вёл, позволил себя выследить и привёл врагов к этой пещере…

— Перестань себя изводить. Ты же сам знаешь, что всё было предрешено ещё задолго до твоего рождения. А там, у озера… Это я смотрела на тебя из-за кустов. Не веришь — спроси у дедушки.

— Это правда, — усмехнулся старый Аххан. — Помню, какая она тогда вернулась. Твердила, что видела бога с серебристо-голубыми волосами. Выходит, она не совсем ошиблась. Когда тебя похитили, тебе было десять?

— Да. Десять, а не двенадцать, как полагалось. Естественно, поползли слухи о том, что бог в этом цикле кажется более юным, чем во все предыдущие… Абеллурги поначалу старались пресекать такие разговори, а потом махнули рукой. Память о давнем терроре до сих пор жива в народе. Люди привыкли всё терпеть, со всем соглашаться, но большинство уже не верит абеллургам.

— Наверное, большинство не верит и в твою божественность?

— Не знаю, — пожал плечами Эрлин. — Мне кажется, многим как раз хотелось бы в это верить. А вообще… Если люди довольны своим правителем, им всё равно, человек он, бог или демон. Люди любят сказки и всегда готовы поверить в легенду, особенно если она красива и убедительно рассказана.

— Гинта, я не шутил, предлагая тебе стать абельханной, — сказал Эрлин, когда они после разговора с дедом вышли на балкон. — Священный брак солнечного бога и лунной богини, которая по вашим легендам была дочерью Гины, дочерью земли… А валлоны до сих пор любят древнее сказание об Эрлине и Гильде, девушке с именем лесной богини, выросшей в краю лесов.

— Нет, — нахмурилась Гинта. — Брак не может быть только легендой. Эйрин и Санта любили друг друга. Любовь — вот что придаёт этой истории подлинность. Легенду помнят, если в ней есть хоть доля правды. Любовь — та доля правды, которая есть в каждой легенде о любви. Это идея Айнагура?

— И его, и моя. Мы оба, не сговариваясь, придумали примерно одно и то же.

— Эрлин, я не хочу с тобой опять ссориться…

— Я тоже, — улыбнулся он. — Не будем об этом.

«Как же, не будем, — подумала Гинта. — Знаю я твою милую манеру уходить от спора. Пока мы не будем об этом, а потом всё равно будем…»

Дайвер отремонтировали, но Эрлин не спешил возвращаться в Эриндорн. Он охотно бродил с Гинтой по лесу, посещал сантарийские храмы, наносил визиты местным аттанам. Гинта сводила его в маленькое святилище не берегу Наугинзы и, разумеется, к озеру Хаммель.

— Сейчас здесь ещё красивее, — заметил Эрлин. — В конце осени этих цветов не было. До чего же хочется побывать на горном лугу, где растут те удивительные цветы. Те, что становятся разноцветными от дождя…

— Я знаю туда дорогу, — сказала Гинта. — Ты не возражаешь, если мы пойдём туда вместе с Сингом? В горах я чувствую себя не очень уверенно.

— Я буду очень рад, если мы пойдём вместе с Сингом, — вздохнул Эрлин — Когда-то и у меня был такой друг. Вернее, подруга. С ней я ничего не боялся.

Гинта отвернулась, чтобы он не заметил её улыбки. Приятно делать сюрпризы. Только бы вот Лайда, она же Наутинга, узнала его через семь лет. Она должна узнать. Харгалы — умные звери, и память у них цепкая. Она отреагировала даже на его наом.

Харгалиха узнала своего друга. Сразу. Три детёныша, которых Синг привёл на ингалиновые луга, чтобы похвастаться перед Гинтой своим потомством, были явно озадачены тем, мать забыла о них из-за какого-то двуногого.

— Не может быть! Лайда… — повторял Эрлин, крепко обнимая харгалиху, а она без конца лизала ему лицо, руки и, громко мурлыча, тёрлась об него головой.

— Раньше, когда она так делала, я не мог устоять на ногах, — смеялся юноша. — Теперь меня не так-то просто свалить, правда, Лайда?

«Он обязательно должен погладить детей, — сказал Синг. — Иначе они вконец обидятся. Они же ещё маленькие».

Эрлину и говорить об этом не пришлось. Скоро он уже валялся в траве, играя с тремя детёнышами.

«Ну сколько можно, — заворчал опять Синг. — Когда они так разбалуются, их потом долго не унять. Думаешь, с ними легко? Когда-нибудь сама поймёшь… Твоему приятелю сколько лет? У вас, у людей, самцы глупее самок».

«А ты уверен, что только у людей?»

Наконец все утихомирились. Лайда принялась вылизывать детёнышей, а Эрлин, пригладив растрепавшиеся волосы, сел на траву рядом с Гинтой.

— Как ты её нашла?

— Я тут ни при чём. С ней Синг познакомился. А вылечил её Тамрат, горный тиумид. Она приползла к нему, истекая кровью… Синг, я до сих пор не могу понять, как она добралась до святилища. Ведь ранили её там, в долине озёр. Тоннель взорвали…

«Был ещё один путь в горах, известный только харгалам и линкам, — сказал Синг. — Но его больше нет. Мы с Наутингой пробовали пройти и не смогли. По-моему, там был обвал».

— Жаль, — приуныл Эрлин, когда Гинта передала ему слова сингала. — Значит, я ещё нескоро туда попаду.

— Достраивай своего «Ханга». И опять полетишь над долиной озёр на птице, только уже на железной. Сейчас твой Ард вряд ли смог бы подняться в воздух вместе с тобой.

— Сейчас он меня и не узнает. Он давно уже одичал. Семь лет — слишком большой срок дня птичьей памяти.

Дождя в этот день не было, и ингалины покрывали луг ровным зеленовато-белым ковром.

— Покажи мне статуи близнецов, — неожиданно попросил Эрлин. — Они же где-то недалеко.

Зиннуритовые звери издали сверкали на солнце золотом и серебром, хальционовые фигуры юноши и девушки тоже были чистыми. Видимо, Тамрат регулярно мыл и протирал все четыре статуи. С этого уступа открывался такой чудесный вид, что отсюда не хотелось уходить. Гинта и Эрлин присели отдохнуть — как-никак целый день по горам лазили, Синг и Наутинга устроились рядом, а трое детёнышей беспечно резвились среди зарослей хаганы. Все трое были самцами. Один, золотисто-жёлтый, походил на отца, другой, серебристо-голубой, был точной копией матери, а третий… Синг не преувеличивал, когда говорил, что детёныш, родившийся последним, — самое настоящее чудо. Родился он совершенно белым, потом его шерсть приобрела желтоватый оттенок, а недавно на ней проступил серебряный узор.

— У матери он позаимствовал немного серебра, — сказала Гинта. — А у тебя — золота…

«И ещё ума, — добавил Синг. — Он самый смышлёный. Я решил, что моим детям лучше жить в горах, как и их матери. Охотники туда почти не ходят. А сейчас нам пора вести детей в наше логово. Вам тоже надо возвращаться. Скоро начнёт темнеть».

«Пожалуй, нам сегодня ни к чему возвращаться в Ингатам, — подумала Гинта. — И тут есть, где переночевать».

Она предложила Эрлину пойти в Голубой замок, и юноша охотно согласился. Он познакомился с семейством аттана Сахима совсем недавно, но ему обрадовались, как старому другу.

— Вы просто шагу не можете ступить, чтобы не вызвать какую-нибудь бурю, — сказал Зимир. — Сегодня в Хаюганне опять говорили, что божественные близнецы ожили и со своими зверьми бродят по горам. А значит — быть беде.

— Я привыкла слышать, что в Хаюганне народ не из трусливых, — поддела брата Гинта.

— Так оно и есть, да ведь всегда найдутся две-три заполошные старухи, которые постараются напугать кого-нибудь ещё. Стыдно признаться, но мне самому в последнее время всякие мысли в голову лезут… Ты уже слышала про железных птиц? Одну я и сам видел, когда ездил в Улламарну. Она летела далеко, над пустыней. В сторону гор. Тамошние жители говорят, что иногда эти «птицы» летают и в обратном направлении. Неспроста всё это.

— Беды нам, действительно не миновать, Зимир. Но поддаваться панике не стоит. Мы придумаем, как поскорее с ней справиться. Теперь и у Эрлина есть железные птицы.

— Почему люди боятся близнецов? — спросил Эрлин. — Здесь тоже, как и в Улламарне, считают, что один из них должен быть злым? Надо придумать новую легенду. Красивую и с хорошим концом. Может быть, она и окажется правдой. По-моему, это вовсе не близнецы. Это божественные супруги. Например, солнечный бог и лунная богиня… Почему ты хмуришься, Гинта? Тебе не нравится? Ну тогда пусть будут сын воды и дочь земли. Три тысячи лет они стояли заколдованные — обращенные в камень, а потом ожили, чтобы помочь людям. Мне кажется, я сам являюсь героем древней легенды, для которой осталось придумать хороший конец. Три тысячи лет назад я сделал что-то не то. Сейчас я родился снова и, может быть, сделаю как раз то, что надо.