– Мадам, вам наскучил Шубин, похоже, на сей раз я ошибся в выборе лекарства, давайте-ка, не откладывая, пропишем вам другое.

После некоторых колебаний, следуя настояниям Лестока, царица призналась, что Шубин действительно утратил для нее прежнюю привлекательность и больше не удовлетворяет ее; он меньше всего может послужить ей для изначально поставленной цели, а именно: раззадорить Алексея Разумовского, который один ее любит, и потерзать его муками ревности.

Лесток охотно согласился с тем, что Шубин слишком уж явно уступает малороссу, чтобы тот стал бы беспокоиться и испытывать зависть; страх совершенно потерять Елизавету со всей жгучей силой может охватить его только в том случае, если он увидит рядом с ней мужчину, который затмевает его прежде всего физическими достоинствами.

– Но где же мне взять такого мужчину? – вздохнула Елизавета.

– У меня уже есть один на примете, – с беззастенчивой гордостью заявил Лесток.

– Вы лжете.

– Я никогда не лгу, когда речь идет о благе моей царственной благодетельницы, – ответил Лесток.

– И кто же он?

– По чину простой гвардейский унтер-офицер, однако мужчина, рядом с которым все кавалеры вашего двора покажутся неотесанными и уродливыми мужиками, – заверил Лесток.

– Приведите ко мне этого мужчину, – возбужденно воскликнула Елизавета, – я хочу, я должна увидеть Разумовского в отчаянии ревности валяющимся у моих ног. Приведите его ко мне немедленно.

Лесток тут же откланялся, а Елизавета торопливо занялась туалетом. Покончив с ним, она в качестве завершающего штриха вколола в напудренные добела волосы рубиновую розу и затем поинтересовалась у камеристки:

– Лесток здесь?

– Он ожидает в приемной.

– Пригласи его.

Появившийся лейб-медик с улыбкой фавна ввел Павлова в небольшой салон, где в кресле сидела Елизавета. Она в лорнет рассмотрела молодого унтер-офицера и знаком велела Лестоку исчезнуть.

В роскошно обставленном будуаре она избавилась от мешающего ей платья и затем принялась неторопливо и с удовольствием от совершаемого действа раздевать красивого воина. Наконец он предстал перед ней совершенным Адамом.

Она залюбовалась его пропорциональным телосложением, его мускулатурой и здоровым оттенком кожи. В конце концов взгляд ее уперся в главную деталь ее приключения. Она увидела изящного, однако крупного и импозантного волка, внушительно вставшего перед ней на задние лапы. Сердце Катерины учащенно забилось, поскольку этот зверь обещал ей не один замечательный поединок.

Она пригласила его полностью освободить ее от остатков одежд и подивилась той ловкости, с какой он проделывал эту волнующую работу.

– У тебя это получается лучше, чем у моей горничной, – похвалила она его.

Раздевая ее, его руки попутно исполняли прелюдию, обещавшую настоящий шедевр.

Вид ее обнаженного тела все сильней и сильней волновал его кровь. Он глубоко вдыхал пьянящий аромат ее духов. Лихорадочно дрожа, он снял с нее последнюю деталь одеяния, бросил императрицу на постель и тотчас последовал за нею.

Какое-то время он просто лежал на ней, целуя ее уста, шею и, наконец, ее пышные оголенные груди. Когда кончик его языка поиграл с ее грудными сосками и те вскоре круто поднялись, он почувствовал, что теперь она уже готова к любви.

Однако бравый воин решил действовать наверняка и проявить себя во всем блеске, предложив ей для начала все меню любовной гастрономии a la francaise[17] . Поэтому он отвел свой алчущий член в резерв и сперва разок-другой кряду довел ее до кульминационной точки.

Как же выворачивалась она от вожделения под градом его ласк! Никогда еще не лежала она в объятиях такого любовника. Этот мужчина подготовил ей совершенно новые удовольствия. Подобно талантливому стратегу, он атаковал ее одновременно по всему фронту. Пока его язык усердно трудился внизу, руки продолжали играть набухшими до твердости сосками груди. Время от времени он ласкал ее повлажневший грот одним или двумя пальцами.

И чтобы довести дело до финала, он в завершение бросился на нее и ввел свою колонну в ее жаждущие своды. Однако он ни на секунду не сосредоточивался только на собственном удовольствии, а внимательно следил за тем, чтобы осчастливить ее, ибо придавал совершенно особое значение тому, чтобы сейчас они единым духом достигли оргазма. Вот тела их судорожно приподнялись, и в этот упоительный миг они забыли обо всем на свете.

Теперь им обоим потребовался отдых, и некоторое время они неподвижно лежали на постели. Однако продолжалось это недолго. Катерину охватило безудержное желание еще раз насладиться этим любовником.

Исполненная томительных упований, она вновь устремилась в его объятия, перевернула его на спину и похотливо осмотрела великолепный памятник его мужественности.

Потом, не теряя времени попусту на особые приготовления, она нанизалась на него и с дикой необузданной страстью приникла к телу партнера. Она зубами впилась ему в плечо, и ее бедра в нарастающем темпе заскользили вверх и вниз.

В конце концов она, перевернувшись, откинулась на постели и тесно прижалась к этому превосходнейшему из своих солдат. Сладострастие настолько переполняло ее, что все тело ее буквально вибрировало, такого он еще ни у одной женщины прежде не встречал.

В эту ночь он приложил все старания, чтобы утолить эту ненасытность. Лишь с наступлением рассвета бравый солдат возвратился с поля боя, куда отправлялся капралом и победоносно покинул генералом. А что Катерина?

Когда вечером того же дня Лесток в числе многих других явился во дворец поиграть в карты, она оживленно подошла к нему и шепнула лейб-медику на ухо:

– Я влюблена, Лесток, на сей раз вы удачно подобрали лекарство.

Пока опьяненный внезапным взлетом из низов до даже не снившихся ему высот унтер-офицер Павлов беспрерывно рисовал в своем воображении самые заманчивые картины могущества и блеска, от внимания его боевых товарищей не ускользнула произошедшая с ним перемена. Они заметили, что он все более и более отдалялся от них и их обычных занятий, всякий свободный час проводя вне казармы, вдруг перестал посещать трактиры, куда, как правило, наведывался до сих пор, и они начали приглядывать за ним и следить за каждым его шагом. Вскоре им стало известно, что он посвящает время не только госпоже Грюштайн, но и наносит продолжительные визиты в императорский дворец.

Наконец один солдат из его полка даже рассказал, что видел, как закутавшийся в шинель Павлов выходил из покоев царицы, когда он стоял в карауле у монархини. Теперь они знали вполне достаточно.

И когда на следующий вечер Павлов покидал дворец, его неожиданно остановили четыре унтер-офицера Семеновского полка.

– Ты, стало быть, здесь теперь развлекаешься, – начал разговор один из них, – сторонишься нашей компании, потому что она, очевидно, стала недостаточно подходящей для царского фаворита, и как послушный пес лежишь у ног той самой женщины, которую еще совсем недавно называл тиранкой и в союзе с нами готов был свергнуть ее с престола.

– Вы ошибаетесь, друзья, – ответил Павлов, безуспешно пытавшийся скрыть свое замешательство, – я навещаю тут одну камеристку...

Громкий хохот не позволил ему договорить.

– О, мы просто диву даемся, каких успехов ты уже достиг по части придворной изворотливости, – воскликнул один из унтер-офицеров, – ты лжешь уже так же ловко как заправский дипломат, однако нас тебе, Павлов, не провести, и горе тебе, коли ты попытаешься это сделать!

– Ладно, – сказал Павлов, – только не делайте из мухи слона, в этом деле не стоит поднимать лишнего шума. Признаюсь вам, что иду прямо от императрицы.

– Вы только поглядите на этого прохвоста, он еще и хвастается своим предательством, своим позором, – проговорил один из его сослуживцев.

– Да он над нами просто потешается, – добавил другой.