Прохоров поцеловал ее руку и поспешно отошел в сторону, потому что не мог скрыть волнение.
Дьякова обратилась к Переверзеву:
— Доктор, скажите: это очень опасно для моего здоровья?
— Пустяки, — успокоил он, поправляя очки. — Вам необходимо теперь отдохнуть, развлечься, а затем вы совершенно освободитесь от его влияния. Понятно, сейчас нервы у вас расстроены. Я пропишу вам бром.
— А я попрошу вас, Елена Семеновна, — сказал Патмосов, вставая, — чтобы вы к завтрашнему дню привели свои дела в порядок и сообщили мне. Нет ли у вас каких-нибудь поручений в Петербург?
— А что?
— Мой друг Семен Сергеевич Пафнутьев едет туда сегодня.
Дьякова покраснела.
— Сергей Филиппович, — громко сказала она. Прохоров быстро обернулся. — Доктор советует мне уехать и рассеяться. Может быть, вы согласитесь сопровождать меня?
— Мы поедем в Крым, — предложил Прохоров, и его лицо осветилось.
— В Крым, в Крым! Если вы будете добры, — обратилась Елена Семеновна к Пафнутьеву, — то посетите Горяниных и сообщите им, что мы, я и Сергей Филиппович, едем в Крым.
Прохоров взял руку Дьяковой и приник к ней губами. Патмосов переглянулся с доктором и Пафнутьевым. Они встали и, простившись с Дьяковой, перешли в номер Пафнутьева.
— Кажется, нам там делать нечего, — с улыбкою сказал доктор.
— Да. Это — последняя глава романа, — констатировал Борис Романович. — Ну, пропишите рецепт. Но, мне кажется, она успокоится и без брома.
— Все сделали? — обратился Борис Романович к будущему зятю. — Собирайся, дружок, и кати в Питер. Завтра утром ты будешь уже там, в десять часов можешь будить Семечкина. Варшавский поезд, кажется, в двенадцать. Сейчас поедете в Лугу, в четыре часа будете там, в шесть ты будешь уже знать все, и в семь часов завтра я должен иметь от тебя телеграмму. Понял?
— Слушаю, — сказал Пафнутьев. — А к Кате заехать можно?
— Это уже после, когда пошлешь мне телеграмму и все сделаешь.
— А ты скоро?
— Не знаю. Меня не ждите. Я отсюда уеду, но не в Петербург.
— Искать поедешь?
— Может быть, ты и угадал.
XXIV
ОДНО ДЕЛО КОНЧЕНО
На другой день Прохоров пригласил Патмосова к Елене Семеновне, чтобы получить обещанный ею список вещей.
Дьякова встретила их радостным приветствием.
— Рушатся страшные чары Чемизова. Вот! — она протянула лист бумаги, исписанной мелким почерком. — Тридцать тысяч рублей и эти вещи.
— Отлично, — сказал Патмосов, пряча бумагу в карман. — Сегодня я буду иметь с ним объяснение.
— Когда вы должны получить телеграмму? — спросил Прохоров.
— Полагаю — часов в семь или восемь.
— И тогда?
— Я отпущу его на все четыре стороны и сам тотчас уеду.
— А мы завтра с севастопольским, — улыбаясь, сказал Прохоров.
— Счастливого вам пути! — простился Патмосов и поехал в "Китай-город".
Чемизов мрачный и угрюмый лежал на диване и при входе Патмосова даже не приподнялся, а прямо спросил:
— Ну, когда я буду выпущен?
— Если вы не наврали, то, вероятно, сегодня вечером. А теперь займемся делом. Оказывается, с вас причитается шестьдесят тысяч рублей. Потрудитесь вернуть их.
— Девятнадцать тысяч, как мы условились, — и Чемизов быстро сел на диване.
— Не согласен! Шестьдесят тысяч, и ни гроша меньше. У вас на текущем счету девяносто пять тысяч; из них тридцать тысяч Коровиной и тридцать Дьяковой, остальные вы где-нибудь наворовали, часть же, вероятно, получили за заложенные вещи.
— Это вас не касается.
— Меня касаются только шестьдесят тысяч. Вы должны отдать их. Не хотите — ваше дело. Местопребывание Коровиной известно, тайны у вас нет никакой, и в случае вашего несогласия я сейчас же позову полицию, вас препроводят в участок, а оттуда обычным порядком — в Петербург.
— Это будет подлостью.
— Подлостью? — Патмосов покачал головою. — Ну, такие люди, как вы, никогда не должны произносить это слово… ни слово «честность», ни слово «подлость». Итак, шестьдесят тысяч — вот мое решение. А сейчас отберемте с вами квитанции и вещи. — Патмосов стал читать список вещей Дьяковой, отбирая квитанции, и, захватив три футляра, заметил: — Странное дело! Сколько у вас еще вещей незаложенных. Откуда они?
— Это — мое дело.
— Верно, верно! Ну, так я беру эти три вещи, эти квитанции, дарственную, а затем попрошу вас написать чек на шестьдесят тысяч рублей. Именной чек напишите: "Борису Романовичу Патмосову".
— Повторяю вам, это насилие и подлость — пользоваться моим положением, — злобно сказал Чемизов, однако, обмакнув перо, подписал чек. Лицо его потемнело. — Вы сами толкаете меня на преступление!
— Ну, я уже говорил вам, что через месяц начну ловить вас, так что преступления для вас небезопасны.
— Еще посмотрим, кто кого? — глухо проговорил Чемизов, отрывая чек и кидая его Патмосову.
— Превосходно! Я съезжу и возьму деньги. Алехин, береги его! — и Борис Романович вышел, причем за ним тотчас же щелкнул замок.
Он получил деньги в Купеческом банке и вернулся в "Большую Московскую" гостиницу. В ожидании он улегся на диван, и скоро комнату огласил раскатистый храп.
Уже спустились сумерки и было темно" когда в дверь постучали: "Телеграмма!" Патмосов быстро встал, зажег свет, взял телеграмму, развернул ее и радостно улыбнулся. Он тотчас спустился к Дьяковой и постучался в ее номер.
— Войдите, — послышался голос Прохорова.
— Сказал правду! — Борис Романович размахивал телеграммой. — Вот! Пафнутьев пишет: "Приехали нашли совсем больная". Значит, негодяй ограбил эту несчастную, одурманил ее и бросил.
— И вы едете?
— Да, дело мое тут кончено. Вечером еду. А теперь вот, — обратился Патмосов к Дьяковой, — я привез вам ваши тридцать тысяч рублей.
— Как? — воскликнула Дьякова, вспыхнув.
— Этот негодяй упрямился, ну, да со мной шутки плохи. Извольте получить! — Патмосов опустил руку в глубокий боковой карман. — Вот это — ваши квитанции. Хотите — выкупите, хотите — бросьте. А денежки и вещи сейчас передам. — Он поднялся к себе в номер и скоро вернулся с саквояжем. — Все кредитными билетами. Извольте считать: шесть пачек по пяти тысяч рублей. А это — вещи. Только три…
— Ой, сколько денег! Что нам с ними делать? — воскликнула Дьякова.
— Завтра поедем, и ты положишь их снова на текущий счет, — сказал Прохоров.
Елена Семеновна отодвинула деньги и со смущенной улыбкою обратилась к Патмосову:
— Уважаемый Борис Романович. Мне неловко говорить, но, по-моему, всякий труд должен быть оплачен.
— Совершенно верно, — подхватил Прохоров. — И ничего тут нет неловкого. Борис Романович, сколько прикажете вам заплатить?
— Сколько дадите, столько и ладно, — просто ответил он.
— Я предложу вам десять процентов. Три тысячи.
Дьякова взяла пачку билетов, отделила шесть и передала их Патмосову.
— Глубоко благодарен, — сказал тот, пожимая ее руку, а потом пожал руку Прохорова. — Ну, теперь я еду отпустить этого мерзавца, а затем сейчас же на поезд. Всего вам хорошего, как говорится, мир и любовь!
Прохоров горячо поцеловал его.
— Мы вас приглашаем заранее на свадьбу.
— Буду рад, — засмеялся Патмосов. Вернувшись в «Китай-город», он сказал Чемизову:
— Можете ехать на все четыре стороны. Алехин и Дубовский, вы свободны!
С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.
— Ну, кончили это поганое дело, — сказал Патмосов своим помощникам. — Спасибо вам, господа. — Он вынул сто рублей. — Вот ваша плата. Не поминайте лихом!
В тот же вечер Борис Романович сел в поезд, направлявшийся в Минск.
XXV
ВЕЩИ ПО ДВАДЦАТИ КОПЕЕК
Станислав Казимирович Личинский в большом полутемном магазине выписывал за конторкой счета, когда дверь отворилась и в магазин вошел улыбающийся Патмосов.