Однако я ошиблась в своих предположениях. Примерно по центру лежал какой-то мужик со странно выгнутой шеей и не шевелился. Мужик был в одних семейных трусах. Его ноги до колена скрывались в комнате, дверь в которую была открыта.

– Мертв? – шепотом спросила Татьяна.

Я кивнула. Так неподвижно живой человек лежать не может, но главным аргументом, конечно, было положение головы.

Мы стояли в конце коридора и прислушивались. Никаких звуков не доносилось. Куда делась Норка с неизвестным мужиком? Они убили этого несчастного, а теперь орудуют на другом этаже? Или в подвале? Зачем они вообще пошли в дом? Избавляться от Норкиных конкурентов на наследство Серафима Петровича? Норка знает, где находится настоящее наследство, а не жалкие крохи, выделяемые родственникам? Да и этот особняк сам по себе потянет на сумму со многими нулями.

Внезапно тишину дома прорезал истошный женский крик. Он шел откуда-то снизу, то ли со второго, то ли с первого этажа. Мы втроем в мгновение ока очутились на лестничной площадке, убравшись из коридора, и замерли, ожидая, что сейчас будут распахиваться двери, проснувшиеся родственники выбегут в коридор, будут обсуждать случившееся, выяснять, почему кто-то кричал…

Но стояла все та же мертвая тишина.

– Они что, все умерли? – прошептала Татьяна. – Неужели никто не проснулся от этого вопля?

Я сказала, что другие родственники, вероятно, просто сидят по своим комнатам, закрывшись на замки, и носа не кажут. Сколько их здесь уже отправилось на тот свет? Во-первых, все боятся. Во-вторых, одной конкуренткой меньше.

– Да, замки тут у всех знатные, – сказал Пашка. – Я еще тогда обратил внимание, когда нам экскурсию по дому проводили. Значит, все запираются на ночь.

Кто-то из бывших жен олигарха говорил, что в доме проживают двадцать шесть человек, которые разделены на группы. Значит, спят тоже по несколько человек в комнате? Или нет? Можно предположить, что первая жена с дочерью спят в одной. Спит ли кто-нибудь с пьющей второй женой? А кто тут еще есть, кроме тех, кого мы видели во время двух своих посещений дома? Нам говорили, что остальные на заработках. Но ночью-то все должны быть в доме.

А вокруг так и стояла тишина…

– Давайте решать, что делать, – сказал Пашка. – Не до рассвета же нам здесь торчать.

– Пошли комнату мужика осмотрим, – предложила я.

Стараясь ступать неслышно, мы тронулись по коридору. Первой шла я, потом Пашка с включенной телекамерой, замыкала шествие Татьяна, которая постоянно оглядывалась назад.

Убитый жил во второй комнате от центральной лестницы. Татьяна направила внутрь фонарик. Людей мы там больше не заметили, как и следов проживания второго человека, правда, увидели одну из статуй Серафима Петровича.

– Значит, это был дядька убитого олигарха, – сделала вывод Татьяна.

Я кивнула, вспоминая, что в доме пять статуй – по одной у трех оставшихся жен, у младшего брата Миши и дядьки.

Пашка заснял мертвеца и комнату, в которой обыска явно не проводилось.

– Пошли на второй этаж, – сказала я. – Посмотрим, нет ли там женского трупа. И вообще осмотримся.

Мы спустились по той же лестнице, по которой поднимались, постояли теперь на площадке второго этажа. В этом коридоре было такое же тусклое освещение, что и на третьем этаже. Значит, свет полностью не выключают. Явно боятся. Но нам это на пользу. Или нет?

Я выглянула в коридор и на этот раз не увидела никого, ни живых, ни мертвых.

– А если она с первого орала? – прошептала Татьяна.

– Сходи туда, пожалуйста, – попросила я. – Просто выгляни, лежит кто-то в коридоре или нет.

– А ты?

– А мы с Пашей пойдем все двери пробовать. Если найдем незапертую, войдем.

Татьяна закатила глаза, но все-таки спустилась вниз и вскоре вернулась, сообщив, что на первом этаже со времени нашего появления там ничего не изменилось. Татьяна подключилась к нам с Пашкой и тоже стала проверять все двери.

Повезло мне. Я тут же подозвала друзей, потом толкнула дверь.

Окно выходило в сад, луна вышла и светила прямо в комнату, хорошо видны были и сад и море. Нам не потребовался ни фонарик, ни прибор ночного видения. И так все можно было рассмотреть.

Первым делом нам в нос ударил запах алкоголя. Значит, здесь живет вторая жена?

На кровати справа на животе лежало обнаженное тело, левая рука свесилась вниз. У левой стены стояла еще одна статуя Серафима Петровича, только водка была разлита, стакан валялся на полу, как и кусок хлеба, которым его прикрывали.

Я метнулась к женщине и коснулась ее руки. Теплая. Но она еще не должна остыть, тем более если учитывать температуру воздуха!

Женщина вдруг тихо застонала. Слава богу!

– Тань, посвети!

Пашка закрыл дверь и запер изнутри. Татьяна подошла ко мне и направила фонарик в лицо женщине. Она отреагировала на свет, сморщившись, и снова застонала. Волосы были окровавлены. Значит, ее ударили по голове. Но не убили. Или не добили, решив, что мертва?

Я попыталась вспомнить крик. Это был крик ужаса. Наверное, вторая жена увидела что-то, что ее испугало, закричала – и получила по голове. Или очухалась, когда над ней заносили что-то тяжелое? Навряд ли. Она могла проснуться от того, что к ней в комнату лезли. А лезли к ней потому, что она всегда пьяна и вроде бы проснуться не должна. И ее не добили потому, что ее рассказу никто не поверит?

Могла Норка войти в эту комнату? Запросто. Зачем? Убить вторую жену? Или еще зачем-то?

– Вон там, по идее, ванная, – кивнула Татьяна на дверь в стене.

Я направилась в указанное место, обнаружила крохотное помещение с унитазом, раковиной и душем. У раковины висело полотенце, которое я смочила холодной водой и вернулась к раненой.

После ряда манипуляций женщина открыла глаза.

– Выпить есть? – были ее первые слова.

Я быстро обвела глазами комнату и увидела Пашку, уже откупорившего бутылку пива. В стену был встроен маленький холодильник, где хранилось пиво, рядом находился бар, заполненный греческим коньяком. Интересно, почему она его пьет? Неужели нельзя пить что-то французское? Или так дешевле?

– Тебе бы сейчас нежелательно, – сказала я. – Давай-ка лучше начни с воды.

Татьяна принесла бутылку холодной минералки без газа и протянула второй жене олигарха. Пашка стоял у окна, смотрел в сад и потягивал пиво. Пока снимать было нечего.

Женщина, кряхтя, приняла сидячее положение, ничуть не стесняясь своей наготы и обрюзгшей фигуры, выпила минералку почти залпом, какое-то время сидела с закрытыми глазами и блаженным выражением на лице, потом открыла один глаз и уставилась на меня. Затем она открыла второй глаз, закрыла, снова открыла, ошалело посмотрела на меня, на Татьяну, на Пашку с пивом, который на нее даже не обернулся, и смачно выругалась. Суть тирады сводилась к тому, что она никак не ожидала нас здесь увидеть.

– Ты что-нибудь помнишь? – невозмутимо спросила я, предварительно включив диктофон.

– Как вы сюда попали? – вместо ответа спросила женщина.

– Неважно. Кто ударил тебя по голове? Ты что-нибудь видела?

– Симу, – сказала она.

– Ты имеешь в виду Серафима Петровича Вяземского, твоего бывшего мужа?

Она кивнула.

– И он ударил тебя по голове?

– Нет. Он не ударял. Он сказал, что давно уже меня ждет Там, – последнее слово она произнесла шепотом и многозначительно. – Он спросил, почему я так задержалась на грешной земле и не иду к нему Туда. Он сказал, что всегда любил меня больше других женщин. Потом он взял меня за руку и подвел к окну, чтобы мы вместе ушли Туда…

– А дальше?

Она какое-то время молчала, потом пожала плечами. У меня же в голове выстраивалась примерная картина случившегося. Значит, не добили.

Женщина тем временем встала с кровати и подошла к окну, не обращая на нас внимания. Мы двинулись за ней: а ну как сиганет? Мы должны успеть ее ухватить – окно было открыто совсем чуть-чуть, пока она будет его распахивать полностью…