По мере нашего рассказа старшему лейтенанту, как мы видели, становилось все хуже и хуже. Вскоре мы выяснили, что вся информация про обнаруженных вокруг нас мертвецов – для него новость.

– Так тогда зачем вы к нам? – с удивлением воззрились мы на Терентьева.

Оказалось, что старший лейтенант пришел вообще-то по мою душу. К ним поступило заявление от некой гражданки Белоусовой, сожительствующей с Евгением Юрьевичем Рубцовым.

– Это с папой, что ли? – удивился Сережка.

Я про упомянутую гражданку слышала впервые, но могла ей только искренне посочувствовать, о чем незамедлительно сообщила старшему лейтенанту. Сестры Ваучские меня поддержали. Иван же Петрович поинтересовался, что же такое потребовалось гражданке Белоусовой, что могло привести старшего лейтенанта Терентьева к бывшей жене гражданина Рубцова, с которым она (то есть я) уже восемь лет как в разводе.

Гражданка Белоусова сообщила, что ее сожителя, гражданина Рубцова, взяли в заложники и за него требуют выкуп. Она пыталась обратиться ко мне, чтобы поделить траты, правда, со мной ей даже не дали поговорить, когда она изложила, что желает выкупать милого «напополам» со мной. Более того, гражданка со старческим голосом (то ли моя мать, то ли еще кто-то) в довольно грубой форме посоветовала ей обратиться к психиатру. Но вместо психиатра Белоусова пошла в милицию, чтобы та помогла ей вызволить милого из лап захватчиков.

«У Жени все бабы с приветом», – подумала я, не представляя, имеем ли мы на этот раз дело с очередной бизнесменшей или все-таки с простой смертной. С другой стороны, если за бывшего требовали вначале тридцать, а потом сорок тысяч «зелеными» и она хотела разделить со мной траты…

Старший лейтенант Терентьев обратился к нам ко всем с вопросом: имел ли место разговор с гражданкой Белоусовой и что нам известно о местонахождении Евгения Юрьевича Рубцова?

Анна Николаевна взяла инициативу в свои руки и сообщила представителю правоохранительных органов, что с гражданкой Белоусовой разговаривала она, когда меня не было дома. Гражданка Белоусова требовала, чтобы я дала ей двадцать пять тысяч долларов для выкупа милого. Анна Николаевна прекрасно знает, каково материальное положение молодой соседки (то есть мое), а также о том, что представляет собой мой бывший муж. Она даже не посчитала нужным ставить меня или кого-либо в квартире в известность о звонке этой сумасшедшей. У Мариночки (то есть у меня) не то что двадцати пяти, а и пяти тысяч долларов нет. Да и с какой стати отдавать их какой-то дамочке, которую никто из нас в глаза ни разу не видел? Если у гражданки Белоусовой есть двадцать пять тысяч долларов, то захватчики (если мой бывший в самом деле в заложниках), наверное, хотели обчистить ее, а не меня, когда брали бывшего. Или, может, дамочка на пару с моим бывшим маскарад устроили? В общем, Анна Николаевна велела ей больше нам не звонить, а мне не даст выложить и рубля на выкуп бывшего, если его новая пассия имеет такие деньги. А как бы поступил на месте старушки Ваучской господин старший лейтенант?

Господин старший лейтенант, уже осмотревший нашу квартиру, согласился, что я не смогу войти в долю с таким крупным паем, но все-таки решил довести дело до конца и спросил, не знаю ли я – или мы все, – кто мог взять в заложники моего бывшего. И с какой целью. И вообще, где он может быть.

– Да кому он нужен-то? – сказала я.

– Может, от этой дамочки скрывается? – вставила Анна Николаевна.

– Это что, папу в пятьдесят тысяч долларов оценили? – спросил Сережка. – Мам, а на меня алименты сколько? Двадцать пять процентов? Нам чего-то положено, если его кто-то купит? Вот если получим двенадцать с половиной тысяч баксов… Мам, заживем! Давай прикинем, чего купим.

– Товарищ начальник, – подал голос Иван Петрович, – я этого Марининого мужа видел несколько раз, приезжал он сюда. Так я вам как мужик скажу: не стоит выкупать. Сколько, Сережка, он тебе компьютер вез? У единственного сына – день рождения, а отец только через два месяца с подарком приезжает. И на такого деньги тратить?

– Господин Терентьев, – обратилась к старшему лейтенанту Ольга Николаевна, – вы нам все-таки скажите: а Мариночке на Сережу что-нибудь с оценочной стоимости его отца положено или как?

Я была единственной, кто ответил старшему лейтенанту, сказав, что про местонахождение бывшего жильцы нашей квартиры не осведомлены, что соответствовало действительности.

Анна Николаевна снова рта раскрыть не успела: в дверь опять позвонили. Старший лейтенант под нашим натиском вообще сидел молча и вопросов пока больше не задавал.

Дверь пошел открывать Иван Петрович. В прихожей послышался шум борьбы и женские вопли, а потом в кухню влетела разъяренная фурия, очень уважающая перекись водорода. Осветленные патлы торчали во все стороны, косметика совершенно отсутствовала, лимонно-желтая блузка с трудом сходилась на пышной груди и была заправлена в салатного цвета юбку. Мы с сестрами Ваучскими и Сережкой в изумлении уставились на незваную гостью. В дверях появился Иван Петрович и громко заявил, что нанесение телесных повреждений карается по закону. И тут же продемонстрировал синяк на руке, правда, добытый им в другое время, но поставить на место фурию следовало. Сережка вякнул что-то про неприкосновенность жилища. Анна Николаевна обратилась к представителю правоохранительных органов с просьбой вывести непрошеную гостью из нашего дома. Не звонить же нам в милицию, если милиция находится у нас в доме? Кот громко мяукнул.

Фурия обрушила весь свой гнев на бедного старшего лейтенанта. Откровенно говоря, я предполагала, что это и есть гражданка Белоусова, и с огромным интересом ее разглядывала. Она очень походила на Жениных предыдущих, быстро бравших его в оборот.

– И вы хотите, чтобы я вошла с вами в долю?! – спросила я у нее. – Да забирайте вы его со всеми потрохами, я не то что цента, копейки за бывшего не выложу.

– Правильно, – кивнула Ольга Николаевна.

– А откуда у вас двадцать пять тысяч долларов? – поинтересовался Иван Петрович. – В налоговой инспекции про них знают?

Но ворвавшаяся гражданка не обращала на нас никакого внимания. Ее интересовал исключительно старший лейтенант Терентьев. Мы все замолчали и стали внимательно слушать гражданку. Из ее речи явствовало, что старший лейтенант был опять замечен днем у «той твари», жена (мы, оказывается, лицезрели жену) его весь день выслеживает, а Фигаро здесь, Фигаро там. Вот, наконец, ей удалось до него добраться, и теперь он, как миленький, отправится домой.

Терентьев сидел весь пунцовый и пытался объяснить благоверной, что он при исполнении. Иван Петрович проявил мужскую солидарность и подтвердил, что старший лейтенант в самом деле пришел к нам по делу, поскольку моего бывшего мужа взяли в заложники.

– И что? – спросила дама, оглядывая меня.

– Если хотите, можете выкупать и забирать себе, – предложила я ей.

– А сколько за вашего требуют? – полюбопытствовала Терентьева, временно оставив в покое своего.

Мы сообщили, что похитители оценили Женю в пятьдесят тысяч «зеленых». Дама еще больше заинтересовалась, заметив, что она бы за своего и рубля не дала. Но почему-то целый день за ним бегает, мысленно усмехнулась я.

Терентьева тянула мужа домой. Он оставил нам свою визитку, попросив сообщить, если мы что-нибудь узнаем о местонахождении Евгения Юрьевича. Мы все кивнули, хотя не собирались участвовать в поисках Жени, тем более выплачивать за него требуемые суммы. Но, может, позвонить все-таки Валерию Павловичу?

Мы не успели выпустить супругов Терентьевых, бочком продвигавшихся по заставленному коридору, потому что в дверь опять позвонили. Не квартира, а приемная министра.

На пороге стояли две девочки: одна – из элитного десятого класса, где я преподаю, вторую я не знала.

– Добрый вечер, Марина Сергеевна, – пискнули они. – Мы к вам. Можно?

До прихожей наконец добралась госпожа Терентьева, тащившая за собой мужа. Она уставилась на девчонок.