– Завтра будем менять сотенные на доллары, – сказала я Ларисе.

– Все? – уточнила Лариска.

Я встала, сходила к сейфу, вытащила оттуда пакет, высыпала содержимое на кухонный стол, и мы принялись считать.

– Многовато менять-то, – заметила Лариска после того, как мы закончили пересчет. – Сама говорила: не надо привлекать лишнее внимание, а ведь в пунктах паспорт спрашивают.

У меня вначале была мысль обратиться к знакомым банкирам, потом я ее отвергла и решила действовать, как простая гражданка. Поменяю на пятьсот баксов в каждом из нескольких пунктов, принадлежащих разным банкам. Но все равно, если потом кто-то станет проверять…

– Значит, так, Лариса, – заявила я в конце концов. – Я поменяю на тысячу. А ты…

– А можно я завтра съезжу в «Лену» или в «Рот-Фронт» и куплю-таки себе какую-нибудь дубленку? – вставила Лариска.

– У тебя и так две, – заметила я. – Моль, что ли, кормить?

– Посыплю чем-нибудь, чтобы не плодилась. Чего не купить? Пусть себе висит. Если что – продам. Пусть даже с потерей в деньгах, но деньги-то, сама знаешь… А ты, может, тоже еще одной прибарахлишься?

Я не хотела еще одну дубленку или шубу – у меня и так имелись две «норки»: парадно-выходная и на каждый день, третья была совсем ни к чему, а другой мех я как-то не особо жалую. Можно бы, конечно, песца… Но нестись завтра покупать шубу… Мне не то что было лень… Просто казалось какой-то мелочовкой. Ведь говорят же: если красть, так миллион, если спать – так с королевой. Я хотела украсть миллион, а не хвататься за всякую ерунду.

Лариска тем временем записала на бумажку, во сколько примерно ей встанут траты на все, что она планировала купить. Денег все равно оставалось немерено, и куда их деть, мы не представляли.

– Надо все-таки переводить в валюту… – протянула я.

Лариска вдруг предложила позвонить Расторгуеву. Пусть поможет. В качестве компенсации за моральный ущерб. Можно сказать, я рассчитывала на ужин в приятной компании, а он устроил мне шведскую тройку. Должен быть от этого мужика какой-то толк или нет?

Я решила, что должен, и пожалела, что не обсудила этот вопрос с ним сразу же, но задним умом мы все сильны. Я взглянула на часы. Расторгуев мог уже видеть сны.

– Ничего, проснется, – заявила Лариска. – Не переломится. Мы не спим, и он встанет. Звони.

Олег еще не успел заснуть. Выслушав меня, он заявил, что поможет. Явно чувствовал себя виноватым передо мной. Имеет он все-таки на меня виды, имеет, но с другой стороны – дело превыше всего, опять же – преданность боссу… В общем, так и должно быть, но мне-то от этого не легче.

Расторгуев выступил с предложением приехать немедленно. Я согласилась. Бог троицу любит – пусть состоится третий визит Олега ко мне в квартиру за сегодняшний вечер. Может, самый приятный.

Милый друг нарисовался минут через сорок пять – свежевыбритый и благоухающий «Чипарелли». Я еще не снимала с себя ресторанного прикида, так что выглядели мы оба неплохо, если не считать некоторой усталости после долгого напряженного дня.

Расторгуев принял участие в обсуждении целесообразности покупок. Втроем мы пришли к окончательному выводу: Лариска завтра (то есть сегодня) покупает себе дубленку, я меняю рубли на тысячу баксов, остальными рублями займется Расторгуев. Доллары пока трогать не будем. Обсуждение шло таким образом, словно деньги у нас были общие. Этакая дружная семейка планирует свою финансовую политику.

Олег, естественно, остался – и спал не на отдельном диванчике и не на коврике. О деталях умалчиваю, но мне захотелось еще.

Следующая встреча была намечена после окончания трудового дня – для выполнения задания Юрия Леонидовича.

Встреча опять состоялась у меня в квартире. Мы оценили Ларискину чернобурку, Олег вручил мне пачку «зелени», которую я тут же убрала в сейф.

– Ты смотри, чтобы баксы не перепутать, – заметил он. – Держи те, от Маринки, отдельно.

Основная масса «тех» до сих пор покоилась у меня на работе, правда, я привезла Олегу по паре купюр и из тех пачек. Пусть проверяет. Я не стала уточнять, где он менял деньги, да меня это и мало интересовало.

Я позвонила Ольге Петровне, Маринкиной матери, и мы отправились к ней. Именно это велел нам сделать Юрий Леонидович.

С Шубаковым я пока не связывалась. Как я решила, следует вначале хоть как-то определиться с Расторгуевым, а потом уже принимать окончательное решение, что делать. Я имею в виду, что делать лично мне. Да и вообще совместно с Шубаковым мы вроде бы ищем миллион баксов в моем родном офисе, знать про деньги из Маринкиной квартиры ему совсем необязательно (тогда такая каша может завариться, прости господи!), а с Расторгуевым… Что я делаю с Олегом? Он помогает Цыгану искать миллион (на котором, кстати, не написано, чей он – «лимон» и «лимон») и печатный станок, который мне вообще-то не нужен. Я предпочитаю настоящие деньги, пусть и в меньшем количестве. Чего я хочу? Найти миллион баксов, найти убийц Маринки Громовой и, возможно, устроить свою личную жизнь. От Расторгуева можно получить какую-то информацию по первой проблеме, содействие во втором деле, ну а в третьем вопросе речь вообще идет на данный момент только о нем. Из этого и будем исходить.

Олег сомневался, сойдет ли он за частного детектива. Он был самокритичен, заявляя, «что не с его рожей работать в сыске».

– Ты думаешь, Маринкина мать видела хоть одного частного детектива? – взорвалась я. – Да откуда ей знать, как выглядят эти ребята? Кстати, как угодно могут выглядеть. Предположим, ты не занимаешься слежкой, и тебе не нужно быть серой личностью, сливающейся с толпой. Ты работаешь по поиску пропавших людей, автомашин, судов, например. Тебе нужны мощь и сила – а их у тебя в достатке. Как раз произведешь на бабку впечатление своим внушительным видом. Только говори при ней поувереннее и не посматривай на меня в поисках совета.

– Ладно, – улыбнулся Олег, припарковывая серебристый «Мерседес» в Маринкином дворе прямо у ее парадного.

Ольга Петровна уже ждала нас, и внешний вид Олега произвел на нее прекрасное впечатление. Именно это и было ей нужно. Нам же требовалось выудить из нее как можно больше информации о Маринкиных делах.

Можно было только пожалеть, что она все лето прожила на даче и в последнее время мало общалась с дочерью, после зимы работать было бы легче, но, как говорят французы…

Из поклонников дочери Ольга Петровна знала только Алешу, которого видела в мае. Мы с Олегом подробнейшим образом расспросили ее про него. Она твердо заявила, что узнала бы «образину», если бы снова встретила. Мы получили телефоны и адреса Маринкиных подруг, Ольга Петровна отметила двух самых близких. Мне доводилось с ними видеться у нее на днях рождения, но, что они собой представляют, я не знала. До них наверняка доберется милиция, но нам следовало рассчитывать на врожденное недоверие нашего народа к правоохранительным органам и на то, что ментам они не станут всего рассказывать, а нам с Олегом вполне могут – меня-то они видели, были в курсе, что Маринка работала у меня секретаршей. А теперь фирма проводит свое расследование. Почему бы не помочь?

Еще Ольга Петровна вручила Расторгуеву пистолет, который милиции она не отдала. В дальнейшем я сообщила Олегу, что оружие Маринке передал Храп. Это вызвало удивление Расторгуева. По своим каналам они с Юрием Леонидовичем собирались проверять, что «висит» на пистолете. Олег сказал, что у Храпа не должно быть ствола. Не должно-то оно не должно, а вот был же… В дальнейшем еще требовалось раздобыть результат баллистической экспертизы, чтобы точно знать, не из этого ли оружия застрелили Маринку…

И еще неплохо было бы все-таки найти Храпа. Юрий Леонидович был склонен помочь родственнику – как-никак двоюродный брат. Не сдавать же его ментам? И ведь Андрей, владея какой-то информацией, которой, возможно, сам не придает значения, может помочь в поиске пропавшего у него же миллиона.

Распрощавшись с Ольгой Петровной, пообещавшей Олегу тысяч сто за поимку убийцы дочери, мы отправились ко мне. По пути Олег остановился у какого-то офиса и исчез там минут на десять, чтобы отдать пистолет и баксы на экспертизу своим людям. От меня Расторгуев позвонил Юрию Леонидовичу и отчитался о проделанном. Тот велел нам ехать знакомиться с подругами и сообщил, что сотки все-таки фальшивые, но подделка – высший класс. Юрию Леонидовичу еще больше захотелось заполучить печатный станок в личное пользование.