РЕЧИТАТИВ ДЛЯ ДУДКИ И была у Дон Жуана шпага И была у Дон Жуана донна Анна М. Цветвева И была у мальчика дудка на шее, а в кармане ложка, на цепочке кружка, и была у мальчика подружка на шее — Анька-хипушка. Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал, а когда уставал — Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил. Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам! В общем, тоже полезное дело — на дудке фигачить по дырочкам. А когда зима подступала под горло и когда снега подступали под шею, обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее, А вокруг было полно войны… Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора, война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана. Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора — обезъязычевший рот его — пугал, как свежая рана. И когда однажды вечером мальчик потянулся к Анне и уже встретились губы и задрожали тонко, там — на телеэкране — в Ираке или Иране, где-то на белом свете убили его ребенка. И на телеэкране собралась всемирная ассамблея, но не было звука, и молча топталисьони у стола. И диктор стучал в экран, от немоты свирепея, и все не мог достучаться с той стороны стекла. А мальчик весной проснулся. Проснулся рано-рано, взял на цепочке кружку и побежал к воде, он в кружку губами ткнулся, и было ему странно, когда вода ключевая бежала по бороде. А мальчик достал из кармана верную слою ложку влез в цветок своей ложкой — всяким там пчелам назло, — чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку), и было ему странно, когда по усам текло. Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну, И было ему странно Анну почувствовать вновь. Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку, Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь. Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана, Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь. ЭОЛОВ ЛУК Все струны любви на эоловой лире Я в ночь без любви сосчитаю со скуки. Но песню о мире — да, песню о мире — Я буду играть на эоловом луке. Ударю я воздух пустой тетивою: Довольно постылой стрелковой науки! Повейте хорошеньких женщин лозою — Я буду играть на эоловом луке. Что было для мести — То будет для песни. Сойдитесь же, лучники всех поколений, — Пусть луки не созданы для песнопений — Я буду играть на эоловом луке. Пернатая смерть тетиву утруждала — У лучников ваших натружены руки. Довольно! — вас мало… Довольно! — нас мало. Я буду играть на эоловом луке. Пусть бранная песня всей музыки старше, Я бью тетиву — и отбой в этом звуке! Две тысячи струн на эоловой арфе, Но эта — одна! — на эоловом луке. * * * Ветер листья возжег, и вспыхнули листья. Больно, любимая, больно… Ветер тронул ковыль, и кони в степи закачались. Не боли, любимая, не боли. Отчего это вечная тяга к высокой печали? Отчего это вечная тяга к высокой любви? Мы с годами мудрее, добрее, друг другом довольней…Кони тронули ветер, качнулись в степи ковыли… Это ты? Или это Она? Больно, любимая, больно. Это где-то высоко болит. Не боли… Не боли… * * * Я стольких любимых оставил векам, Годам и неделям, ночам и часам — В тряпье и порфирах, во храме и хламе. Они оставались в эпохе своей, В теченье ночей и в течении дней. И Хронос глотал своих бедных детей, Давясь их сухими телами. Я видел — мне тягостно зренье мое! — Я видел, как строилось наше жилье. И видел руины, руины… Мне камень огромный служил алтарем, Огонь совершался на камне, а в нем Спекались рубины, рубины… Был первый мой дом знаменит и высок. Но вот я сквозь пальцы просеял песок И я не нашел сердцевины… Я стольких любимых оставил векам, Годам и неделям, ночам и часам. Я вышел. Да, я их оставил здесь, в доме моем. И вот я меж пальцев размял чернозем, Но сердца я в нем не услышал. Я непобедимее день ото дня, Но смерть и любовь побеждают меня, И я обнимаю, как гостью, хозяйку в дому, И пространство звенит. Там Хронос бесценным рубином скрипит И пес — пересохшею костью. ПРИКОСНОВЕНИЕ Ты просишь рассказать, какая ты… Такая ты… Такая ты… Вестимо — Ты мне понятна, как движенье мима, И как движенье, непереводима, Как вскрик ладоней И как жест лица… И вот еще — мучения творца — С чем мне сравнить любимую? С любимой? Я слово, словно вещего птенца, Выкармливал полжизни с языка, Из клюва в клюв: такая ты, такая… Дыханьем грел: такая ты, такая… И лишь сегодня понял до конца — Тобой моя наполнилась рука. Вот жест всепонимания людского! А слово… Что ж, изменчивое слово, Как птичий крик, вспорхнет и возвратится, Изменчивости детской потакая, Изменчивостью детскою губя. И лишь прикосновенье будет длиться. И только осязанье будет длиться. Так слушай же: такая ты… такая… О, слушай же, как я люблю тебя! |
