* * * Птицу найдешь — как звать, не спросишь. Птице — ей что ж, коли в небо подбросишь? А с подругой дела, все глаза попрятали… Углядел, что весела, не спросил — крылата ли. Птицу поднимешь — голова кружится, Птицу подбросишь — вот она и птица! А подругу найдешь, в чисто поле выйдешь, В небо подкинешь, а она — подкидыш… БЕСКРЫЛЫЙ ВЕТРЯК В ДЕЛЬТЕ ДОНА Я спросил его: «Помнишь? Ты помнишь еще Дон Кихота? Он с бедою, с надеждою, с пыльной пехотой В сорок первом ушел из села… Как его Дульсинее — ты помнишь? — в пургу и разлуку Ты отдал на растопку свои дорогие крыла?» Я спросил его: «Помнишь, Как ты опознал их по звуку — По шуршанию дыма, с ладящего, словно зефир?» (Эта женщина выжила. Полная чаша. И мир…) Я спросил его: «Нешто, Пока перемалывал эту военную муку, Ты крылатую память людскую истер жерновами до дыр?» Он ответил: «…Все бредишь, поэт, о севильях?..» И умолк. Только лязгнуло эхо впотьмах. Я прислушался — дон! — Будто ветер бездомный стучится, как память о крыльях. Я прислушался — дон! — Будто море, как память о небе, бушует в камнях… ВНАЧАЛЕ ЯБЛОКО Вначале яблоко… Здесь возникает плод Из ничего, из света, из причины. Она его торжественно берет И проникает в плоть до сердцевины. Вначале яблоко… Я помню этот жест В тот смутный день судилища Париса. О, как она свой приз достойно съест, Раскинувшись под сенью кипариса. И, вытряхнув три сердца на ладонь, Сердца опустит в жертвенный огонь. Вначале яблоко… Я помню вкус его И запах на губах, и то мгновенье — Грехопадение, и грехоискупленье, И низость всех времен, и торжество. …Библейские глаза твои люблю За страстный час, за изгнанность из рая, За то, что, холодея, обмирая, Я путь земной — как путь земной терплю. Брось в гроб мне яблоко — Когда промерзший ком О крышку приколоченную стукнет, Когда последним сдавленным глотком Моя душа кого-нибудь аукнет, Когда окликнет нечто и ничто Из вечной глубины, из глуби тленной: «Ты был», я предъявлю его вселенной: «Я был. Оно надкушено Еленой. Я был и был знаком…» * * * Он так смешно говорит, бродяга: «Я скучаю за тобой». Не «по тебе» говорит бродяга, а «за тобой». «Да-да, — говорит бродяга, — за тобою вослед». А все потому, что бродяга он. Стар он, а также сед. А все потому, что бродяга он. Князь неудельный, изгой. И все, что есть у него, — любовь. Но и любовь у него — с собой… И вот он сидит, бродяга, В странном твоем дому, В нежном твоем тумане, В белом твоем дыму… Вьюга — в одном кармане, В другом кармане — самум. И говорит бродяга: «Я за тобой в тоске». Так говорит бродяга и видит след на песке. И говорит бродяга: «Я без тебя не могу». Так говорит бродяга и видит след на снегу. ЛАДОНЬ А мне бы музыку напомнить и напеть, А я тебе напоминаю муку… В другом краю я поднимаю руку, Лицо твое пытаясь обогреть Но пусть никто не смеет оглянуться Из тех, кого ты за руку взяла. Они огнем и светом захлебнутся, И выжжет ревность бедные тела. Пусть спят и спят, покуда это длится, Пока, терзая страстью этот мрак, Пылает пятипалая десница — Звезда моя — мой возглас, звук и знак. Откликнись мне ладонью на ладонь, Луна моя, мой отраженный свет. Ты ярче всех возлюбленных планет, Луна моя, зеркальный мой огонь. Того, кого ты выбрала в ночи, Прижми к себе и обо мне молчи. Пусть никогда не смеет он посметь Прищурившись глядеть на эту руку. Я и ему напомню эту муку, А мне бы музыку напомнить и напеть. ИЗ ШЕЛЛИ Единственное слово затаскали — Мне лишь уста осталось замарать. Единственное чувство оболгали — Его теперь Вы вправе презирать. Надежда. Крах. Слова… Они, похоже, Из тех, иных младенческих утех. Лишь снисхожденье Ваше мне дороже Вниманья многих и участья всех. Того, что мир любовью называет, Нет у меня. Пусть Вам другие лгут. Но поклоненье душу поднимает С колен. И мне угоден этот труд. Не так ли звездный отблеск в мотыльке Рождает зов в таинственные дали, Туда — за круг обыденной печали, Туда, туда, к тому, что вдалеке? |
