16 августа, понедельник. С утра принесли «Гудок» с интервью М. А. Платоновой — все о том же. Хочется ей музея и стать директором музея. Это как «вернем церкви собственность», а верующих нет. Тональность, правда, сменилась: «Вот так! Не заслужил Платонов музея. По мнению ректора С. Н. Есина, довольно будет и именной аудитории. И ладно бы был противником замшелый чинуша, а то ведь писатель, талантливый прозаик, знающий, что книги пишутся не чернилами, а кровью сердца».
А в обед оказалось, что и «Комсомольская правда» выдала по этому поводу некий текст. Последний делала наша выпускница. Один пассаж мне не понравился: «По сути, единственное, что здесь напоминает об авторе «Счастливой Москвы», — мемориальная доска из грубого гранита. Одна из комнат, где жил писатель, стала аудиторией Литинститута. В аудитории висит портрет писателя и пара стендов с копиями рукописей. По мнению ректора Литинститута Сергея Есина, эта комната и представляла собой жилище Андрея Платонова, но была как бы разгорожена на две части. Мария Андреевна, дочь писателя, утверждает, что жили они все-таки в двухкомнатной квартире. Вторую комнату Литинститут сдает в аренду — сейчас ее занимает организация, которая обучает игре на фондовой бирже. Отказываться от арендных денег руководство института, естественно, не хочет, ссылаясь на трудности с бюджетным финансированием.
Собственно, это и есть главное препятствие, мешающее создать музей. Хотя вопрос с финансированием можно было решить достаточно просто — в свое время мэр Москвы предлагал институту перейти из федерального ведомства в ранг столичного. Сергей Есин отказался от этой идеи и отказ свой объясняет невнятно. Мол, в этом случае институт вынужден был бы переехать в новое здание в Сокольниках, что не желательно…».
Я-то ей объяснял, что в свое время писал Лужкову письмо, в котором предлагал помочь ему реконструировать весь институт и Некрасовку в единый комплекс, и тогда хватило бы места для всех — и для центра Мандельштама, и для центра Платонова. Но Лужков ответил: «отдайтесь», выйдя из федерального подчинения, Москве. Но простим выпускнице. Все время она была вынуждена подчиняться ректору, а теперь имеет возможность покуражиться над ним и заодно прищемить хвост институту. Надо обязательно написать книжку «Вокруг Плато-нова», материал, кажется, собрался. Здесь появится возможность опять написать с пяточек портретов. Если Мария Андреевна отсылает Степашину письмо с приложением на 21 странице, то, значит, книга готова.
А вот и мои новые телевизионные впечатления для «Труда»:
«Постепенно каждая передача на телевидении становится телеспектаклем. В подтверждение своей мысли я хотел было привести игривое «Намедни» с блестящим, как балетный солист, Леонидом Парфеновым. Как стоит, как держится, как небрит, какие обрамляют его города и страны, когда он иллюстрирует свои слова некой зарубежной окантовкой. Как, наконец, безошибочно и раскованно считывает текст с телесуфлера! Художественный театр времен Митковой и Доренко.
Но еще увлекательнее и интереснее так называемый «Домашний театр», в котором в качестве подтекстовщиков для участвующих в нем политических деятелей уже привлечены Пушкин, Грибоедов и Жан Ануй. Уже выступили: Владимир Жириновский в роли Моцарта и Константин Боровой в виде Сальери, Александр Шохин разыгрывал Чацкого, а Брынцалов незабвенного слугу всех господ Молчалина. «Собачку дворника, чтоб ласкова была!» А в кулисах телевидения уже готова на выход очаровательная Валерия Новодворская, чтобы предстать как Жанна д'Арк, и Геннадий Бурбулис в виде французского короля. Мильон терзаний, как сказал бы классик. (Это традиционно сокращено при редактуре.)Но вот что отличает этих представляльщиков от обычных лицедеев. Они все как бы для телезрителя стеклянные, и через их стекловидные тела различаются небезынтересные вещи. Не просвечивается ли сквозь добродушнейшего Борового его фондовая биржа и какой-то фонд в защиту обманутых вкладчиков? А через наследника знаменитой фармацевтической фирмы не маячит ли новейшее достижение фармакопеи — брынцаловка? Но почему же в этом случае не вспомнить, глядя на добродушнейшего Шохина, что именно он в свое время успешно руководил в парламенте партией власти — «Вашим домом России», сделавшей поголовно весь народ счастливым. А уж что видится через энергичное тело «сына юриста» и нашей знаменитой и непримиримой публицистки, это я целиком предоставляю фантазии и исторической памяти нашего терпеливого и замечательного телезрителя».
18 августа, среда. Из газеты «Неофициальная Москва»:
«Сергей Есин, ректор Литературного института.
Когда я думаю о неофициальной Москве, то прежде всего — о тайных пружинах власти. Невозможно представить, какая это мясорубка, какие извивы человеческих отношений. Через какие черные лабиринты протискивается любая бумага, чтобы попасть на свет Божий! Это похоже на сон, на мираж, хотя жизнь вообще мираж… Вот у нас в литинститутском дворике студенты выкрасили памятнику Герцена ботинки, а каждый год 31 декабря ставят ему бутылку шампанского и бокал — тоже ведь неофициальная Москва».
Я хорошо помню, как этот текст наговорил Вячеславу Курицину. Тот был без блокнота и магнитофона. Интервью давалось в деловом разговоре. Но каким-то образом Слава все запомнил. Я восхищаюсь такими свойствами памяти.
Был у меня на работе сын Володи Бондаренко. Сам Володя только оправился от глубокого инфаркта, который случился с ним в Архангельске. Просил за сына, который закончил истфак МГУ и стажировался в Оксфорде. Специалист по валлийской литературе и кельтской мифологии. Володя заботится о трудоустройстве. Парень зашел, принес очередной номер «Дня литературы». Постараюсь его пристроить, но каковы патриоты — везде успевают.
Итак: довольно внезапно я очутился у вице-премьера России В. И. Матвиенко. В тех же кремлевских апартаментах, которые так любят показывать телевизионщики. Предлогом оказалось вручение ей Пушкинской юбилейной медали Академии словесности. Были: B. C. Розов, С. Г. Шувалов, Ю. А. Беляев, А. А. Смирнов. Цель: попытка добиться для академии статуса государственно-общественного. Пропускаю весь разговор, с чаем и правительственными конфетами «Кофе или чай?», пропускаю челядь, просторный кабинет, табельное российское знамя в углу и единственный портрет — Пушкина. Первое впечатле-ние В. И. Матвиенко производит хорошее. Сильная, привыкшая к работе, комсомол, партийные органы, с их натаской и информированностью, апломб, словесные стереотипы, формулировки, внешняя искусственная открытость. По прессе и средствам массовой информации прошли слухи, что Матвиенко не войдет в новое правительство. Исполняющая обязанности вице-премьера, она подшучивает: «В конце недели я буду свободный человек». Я сразу же говорю: «Уже как свободного человека я вас приглашаю в институт на встречу со студентами и преподавателями». Если суммировать все разговоры, получается, что С. Г. и Ю. А. документы принесли не до конца отработанные, в них не было того, пусть и острого, госфинансирования здания для академии. Сразу же какой-то нужный тон задал я, а потом общую слезницу — разрушение культуры — произнес B. C. Розов. Валентина Ивановна его-то визитом была польщена.
Зашел разговор о средней школе и потере ею гуманитарно-литературного цикла. Здесь и я вспомнил не ко сну помянутого замминистра Асмолова, с его концепцией к переходу на западные образцы. Валентина Ивановна не без некоторой гордости сказала, что именно она приложила руку к его уходу из министерства. Я вспомнил, что, в отличие от всей интеллигенции, я в газетном рейтинге приветствовал его уход из министерства образования. Сам-то Асмолов по телевидению говорил, что уходит в знак протеста против назначения на должность министра коммуниста Филиппова.
В разговоре все время витал, подразумеваясь, вопрос о Платонове, его музее, Литинституте. Мы этот вопрос обходили стороною. Валентина Ивановна рассказала, что с ее настойчивостью ей удалось почти целиком погасить задолженность по социальной сфере. Я-то думал, что деньги для этой социальной сферы нужно было выбить у той части управленцев, которые этими деньгами хотят манипулировать в жизни и на выборах.
