— Он был французом, — ответил Деверье, как будто это все объясняло.

— А что, англичане другие?

— Некоторые, — задумчиво произнес он. — А вы знакомы со многими англичанами?

— Мой дедушка был англичанином. Из этих мест. Поэтому я сюда и приехала. Что-то вроде возвращения к истокам, попытка понять, кто же я на самом деле и что для меня важнее всего.

— Очень умно с вашей стороны. Мы не можем уйти от своих истоков. Мы все — звенья одной длинной, бесконечной цепи, знаете, когда одно поколение сменяет другое… Мы изворачиваемся, меняем форму, но в конце концов оказывается, что главное в нас именно то, с чем мы родились. Потому и обвиняем родителей, несем такую ответственность перед своими детьми. Они то, чем мы их сделали.

Голос Деверье понизился, глаза стали еще более водянистыми, а взгляд далеким. Иза почувствовала, что он приоткрыл перед ней дверь в свою внутреннюю жизнь. Деверье нес семейные обязательства, как тяжкий груз, он сгибался под ним, едва не падал на землю. Иза сочувствовала ему, ей было легко поставить себя на его место.

— Вы так говорите… как будто потеряли ваших детей.

— У меня всего один ребенок. Моя дочь.

Иза почувствовала, как внутри нее стремительно распрямляется пружина.

— Наши отношения не удовлетворяют меня. — Деверье крепко сжал челюсти, взяв себя в руки. Типично английский подход. — Возможно, я сам в этом виноват. Был слишком занят, чтобы вникать в ее проблемы. Девочке нужна была мать, может быть, мне следовало жениться снова, но… — Он пожал плечами. — Я долго жил вне дома… Странная вещь семья…

Во влажных голубых глазах была боль, он хотел получить поддержку Изы, почерпнуть у нее сил. Она позволила ему положить ладонь на свою руку, он что-то в ней затронул. Оба они одиноки, оба испытывают боль, страдают из-за семейных проблем.

Иза чувствовала, что Деверье тянет к ней. И не имела ни малейшего представления, чем ответить ему.

— Расскажите мне о вашей дочери.

Вопрос повис в воздухе. Деверье внимательно смотрел на женщину, что-то вспоминая, с чем-то борясь. Потом дверь захлопнулась. Он выпрямился и отнял руку.

— Нет, не сейчас, простите меня. — Он покачал головой, как бы отгоняя печальные мысли. — Может быть, позже.

Этот человек совершенно овладел собой, и Иза понимала, что настаивать было бы глупо, во всяком случае, теперь. Он ведь сказал: позже.

Минута откровенности наступила, когда Деверье открыл перед ней скрипящую дубовую дверь своего дома. Длинный холл освещался лишь огнем горящего камина. Когда они вошли, он взял Изу за запястье, повернул к себе и обнял, и она не сопротивлялась, даже когда его губы начали искать ее рот. Она хотела его, хотя знала, что доверять ему не может.

Пол прижался к ней всем телом, она чувствовала, как растет его желание, руки скользнули по спине, начали искать груди. Она не сопротивлялась — сколько времени прошло с тех пор, как кто-то хотел ее, она почти забыла, что такое огонь, исходящий от мужчины. Деверье был нужен ей. По многим причинам.

Но больше всего из-за Бэллы. А вдруг его внимание — всего лишь прикрытие?

Или это совпадение? Подозрения боролись в ней с желанием.

— Пол… — Иза откинула голову, но его язык преследовал ее. Я должна испытать его, не знаю как, но должна, думала она, сбитая с толку собственными ощущениями. Он по-прежнему крепко прижимался к ней.

— Я не уверена, что готова к этому. Слишком быстро.

— Ты готова. Я чувствую, я знаю.

— Возможно, нам следует получше узнать друг друга, — прошептала она, но ее тело не соглашалось, возбуждаясь все сильнее. Он был прав, она готова. Деверье горел, полный юношеского нетерпения, готовый овладеть Изой на ближайшем кресле.

— Мне нужно еще немного времени, — выдохнула Иза, но его пальцы уже жадно шарили по ее телу. Она позволит ему зайти достаточно далеко, но всегда успеет остановить, если он будет слишком настойчив. — Я хочу помочь тебе, Пол, во всем! — Пуговица отскочила и покатилась по полу. Наступил решающий момент. — Даже с твоей дочерью Полетт.

И она почувствовала, как мгновенно исчезло его возбуждение. Момент прошел.

— Иза, мы оба взрослые люди, будем реалистами. Ради Бога, отправляйся домой. Сейчас самое подходящее время, единственно возможное.

Он попытался улыбнуться, пока она поправляла одежду.

— Не беспокойся, — добавил он. — Я все понимаю. Надеюсь, что не слишком смутил тебя. — Перед ней опять был настоящий английский джентльмен.

— Может быть, Пол. Но я не уверена, что следует торопить события и спешить домой.

— Что?!

— Я могу остаться.

В темноте невозможно было разглядеть выражение беспокойства, отразившееся на его лице, но Иза почувствовала, как напрягся Деверье. Потом он отодвинулся, и связь между ними разорвалась.

— Мне говорили, что ты прекрасно поправляешься. Любому человеку лучше всего укрыться дома, когда ему плохо.

— В моем доме я испытываю наибольшее страдание. Впрочем, и на работе тоже. Мне нужен перерыв, отдых, всего неделя, не больше.

— Я не думаю, что это разумно, Иза. Доктора правы, тебе следует подчиниться и встретить Рождество дома.

— Может быть.

Тон был спокойным, рассудительным, Деверье не угрожал, но при свете вспыхивающих в камине искр глаза казались налитыми кровью, жестокими. Огонь вспыхнул еще раз, и тени на лице обозначились резче.

Последовало молчание, нарушаемое тиканьем больших часов, эхом отдававшимся от плит пола и оштукатуренных стен, отсчитывающих, словно взмахами косы, секунды до следующего хода в их игре.

Иза снова потянулась к нему, так, чтобы он смог, если бы захотел, дотронуться до нее. Но он не ответил на ее призыв.

Она должна была убедиться и попыталась прижаться к нему. Он снова отодвинулся.

— Боюсь, возникнут затруднения, если ты останешься, — сказал он. — Я жду гостей, дней через пять, так что ты не сможешь оставаться в доме. Я сожалею.

— Конечно, я понимаю. Ты и так был слишком великодушен. Возможно, я перееду в какую-нибудь маленькую гостиницу…

— Если ты не разберешься с финансами, это будет нелегко. Печально, что наша служба социального страхования не сможет помочь. У них очень строгие правила. Иза, неразумно сидеть здесь, без всяких средств, когда у тебя есть дом и муж. Жить в продуваемом ветрами отеле на морском берегу, в одежде, которую тебе дали из милости! А Рождество? Уверен, это не совсем то, к чему ты привыкла. Подумай о Бенджамене. Я слышал, он не очень-то хорошо приходит в себя.

Деверье хорошо информирован. Бенджи получил серьезную душевную травму, когда внезапно исчезли все, кого он любил, а возвращение матери лишь усилило страх ребенка, что она может исчезнуть снова. Мальчик спал неспокойно, боясь потерять ее, а когда не спал, то не отпускал от себя ни на шаг. Он пугался всякий раз, когда Иза выходила из комнаты, когда они расставались, он плакал, ночью часто просыпался и рыдал, пока она не подбегала и не обнимала его. Гостиница вряд ли подойдет.

— Наверное, ты прав. Посмотрим, что скажут в понедельник врачи.

— Конечно. Мне очень жаль, что я больше ничем не смогу помочь тебе.

Сам того не подозревая, Деверье очень помог ей. Уговаривая ее вернуться в Штаты, он был слишком настойчив. Выбирая между возможностью сделать ее своей любовницей и безопасностью дочери он не колеблясь остановился на втором. Пол хочет, чтобы она уехала. Ни один из ее знакомых мужчин не поступил так. Из любовника Деверье мгновенно превратился в сторожевого пса.

Он отгонял ее.

Деверье был по натуре игроком и пытался двигать ее, как пешку на доске. Иза не знала правил игры, не понимала конечной цели, но, если приз — правда о судьбе Бэллы, у нее нет выбора и она примет вызов.

Изидора понимала, что если Пол рискнул пригласить ее в свой дом, значит, оставить ее в Уэчестере было для него слишком рискованно. Она не знала, что ей следует искать, но, по крайней мере, теперь знала где.