Может быть, вас устроит какая-нибудь моя фантазия на тему Скиллимана? Неужели так сильно поколебалась ваша вера в факт, что вы просите об этом? Вы хотите рассказик?

Записка от X.X.: «Валяйте». У него нет стыда. Что ж, хорошо, вот вам рассказ:

Несмотря на брыкание ребенка, он ухитрился запихнуть его ножки в отверстия детского автомобильного сиденья, ничего не перепутав. Это напоминало головоломку с крючками и отверстиями, какие даются шимпанзе для проверки их интеллекта.

— Слишком много всяких причиндалов, — проворчал Скиллиман.

Мина, забравшись в машину с правой стороны, помогла закрепить милашку Билла, их четвертого, заплечными ремешками. Их крест-накрест перебросили через грудь ребенка и пристегнули позади сиденья, чтобы он не мог расстегнуть их.

— Слишком много чего? — спросила она безразлично.

— Детей, — сказал он, — слишком много этих чертовых детей.

— Конечно, — сказала она. — Но это в Китае, не так ли?

Он благодарно улыбнулся своей отяжелевшей жене. С самого начала Скиллимана особенно привлекало ее неизменное непонимание всего, что бы он ни говорил. И дело не в невежестве, хотя она была удивительно невежественной. Скорее за этим крылось стремление не быть им понятой или какое-то недовольство необходимостью выхода из состояния коровьего благоденствия хотя бы на минуту. «Моя Ио», — называл он ее.

Наступит день, надеялся Скиллиман, когда она станет в точности похожа на свою мать в Дахау, когда все сугубо человеческое — разум, милосердие, красота, сила воли — полностью отделилось от нее, как если бы кто-то выдернул затычку: бессмертная фрау Куршмайер.

— Закрой дверцу, — сказал он. Она закрыла дверцу машины.

Красный «Меркурий» выкатился из гаража, и маленькое радиоустройство собственной конструкции Скиллимана включило механизм, закрывший гаражные ворота. «Мина» — так он назвал это маленькое изобретение.

Когда они выехали на автостраду, рука Мины автоматически потянулась к ручке радиоприемника.

Он поймал ее за ширококостное запястье.

— Я не хочу, чтобы работало радио, — сказал он.

Рука, отягощенная хвастливо выставляемым напоказ циркониевым кольцом, отдернулась.

— А я как раз собиралась включить радио, — сказала она мягко.

— Ты, робот, — сказал он и наклонился через переднее сиденье поцеловать ее в мягкую щеку. Она улыбнулась. После четырех лет пребывания в Америке ее английский был еще в зачаточном состоянии и она не понимала слов вроде «робот».

— У меня есть теория, — сказал он. — Суть ее в том, что нехватки не всецело связаны войной, как правительство желает заставить нас думать. Хотя война, конечно, создает отягчающие обстоятельства.

— Отягчающие?.. — повторила Мина, словно сонное эхо. Она уставилась на белые штрихи, которые всасывал в себя капот автомобиля — все быстрее и быстрее, пока отдельные черточки не превратились в одну сплошную линию не очень насыщенной белизны.

Он переключил управление на автоводителя, и машина помчалась, еще больше увеличивая скорость. Она влилась в сплошной поток третьей полосы.

— Нет, нехватки — это неминуемый результат демографического взрыва.

— Не надо огорчаться, Джимми.

— Знаешь, люди привыкли думать, что произойдет выравнивание, что кривая будет иметь S-образную форму.

— Люди, — грустно промолвила Мина. — Какие люди?

— Райсман, например, — сказал он, — но эти люди оказались не правы. Кривая идет и идет на подъем. Экспоненциально.

— О, — произнесла она. У нее появилось смутное ощущение, что он распекает ее.

— Четыреста двадцать миллионов, — сказал он, — четыреста семьдесят миллионов. Шестьсот девяносто миллионов. О, всего один шаг до семисот. Два с половиной миллиарда. Пять миллиардов. И теперь в любой день может появиться цифра «десять миллиардов». График взмывает, словно ракета Скитальца.

— Конторская работа, — подумала она вслух. — Я не хочу, чтобы он брал конторскую работу домой.

— Это трахнутая гипербола!

— Джимми, пожалуйста.

— Прости.

— Ведь с нами малютка Билл. Не думаю, что он должен слышать подобное от отца. Как бы там ни было, дорогой, тебе не следует так сильно мучиться. Я слышала по телевизору, что нехватка воды будет преодолена к следующей весне.

— И нехватка рыбы? И нехватка стали?

— Это не наша проблема, не так ли?

— Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы утешить меня, — сказал он. Он склонился через малютку Билла, чтобы поцеловать ее еще раз. Малютка Билл заплакал.

— Не можешь ли ты сделать так, чтобы он заткнулся? — спросил он через некоторое время.

Мина принялась ворковать над своим единственным сыном (трое предыдущих были девочки: Мина, Типа и Деспина) и попыталась приласкать его молотящую, закутанную во фланель ручку. В конце концов, потеряв охоту, она сунула ему в рот желтую таблетку (транквилизатор для младенцев до двухлетнего возраста).

— Это просто Мальтус, — подвел он итог. — Мы с тобой увеличиваемся в геометрической прогрессии, тогда как наши ресурсы возрастают только в арифметической. Технология производит, что может, но животное по имени человек может производить больше.

— Ты все еще говоришь об этих детях в Китае? — спросила она.

— Значит, ты слушала?! — сказал он с удивлением в голосе.

— Ты знаешь, все, в чем они нуждаются, эго контроль за рождаемостью, такой же как у нас. Им надо научиться пользоваться противозачаточными средствами. И еще педерасты — они собираются легализовать педерастов! Я слышала об этом в новостях. Можешь ты себе это представить?

— Двадцать лет назад это могло бы быть хорошей идеей, — сказал он, — но теперь, согласно данным большого компьютера МТИ, ничто не в силах обуздать эту кривую. К две тысячи третьему году она доберется до двадцати миллиардов, и наступит ад, демографическое половодье. Время моей теории уже пришло.

Мина вздохнула:

— Расскажи мне о своей теории.

— Ну, для выполнения любого решения потребуется соблюдение двух условий. Решение должно быть соразмерно масштабу проблемы — десяти миллиардам живущих ныне людей. И оно должно проявить свою действенность сразу и повсюду. Больше нет времени на испытательные программы, вроде тех десяти тысяч австралиек, подвергнутых стерилизации. Это не позволит довести дело до конца.

— Одна девушка, с которой я вместе ходила в школу, была стерилизована. Ты знал об этом? Ильза Штраусе. Она говорила, что это ни капельки ей не повредило, и она такая довольная… понимаешь… веселится как всегда. Единственное, чего она больше не может… ну, понимаешь… больше не может кровоточить.

— Ты не хочешь выслушать мою теорию.

— Я думала, что ты уже рассказал.

— Идея пришла мне в начале шестидесятых, когда звучала сирена Гражданской Обороны.

— Что такое сирена Гражданской Обороны? — спросила она.

— Не говори мне, что ты никогда не слыхала никаких сирен в Германии! — сказал он.

— О да, — сказала она. — Когда я была девочкой, все время. Джимми, мне кажется, ты говорил, что мы сперва остановимся у Мухаммеда?

— Ты действительно так уж сильно хочешь мороженого с сиропом?

— В этой больнице такое ужасное питание. Это моя последняя возможность.

— Ну хорошо, — сказал он. Он вернул автомобиль на медленную полосу, перевел на ручное управление и покатил к въезду на Пассейк-бульвар. Мороженица Мухаммеда притаилась в конце боковой улочки на вершине небольшого крутого пригорка. Скиллиман помнил этот магазин с детства. Он был одной из немногих вещей, которые никак не изменились за тридцать лет, хотя из-за нехваток качество мороженого нет-нет да скатывалось вниз.

— Мы возьмем с собой ребенка? — спросила она.

— Ему хорошо и здесь, — сказал Скиллиман.

— Мы не сможем побыть там подольше, — сказала она. Она со стоном выбралась из машины и положила руку на свой раздутый живот. — Он снова шевельнулся, — прошептала она.