— Оно очень… будоражит мысль…

— Это моя собственная идея, и она имеет отношение к тому, о чем я говорил с вами на днях, касаясь материализма современной науки. Видите ли, наука принимает только материальные факты, тогда как у фактов Природы всегда две стороны — Тело и Душа. Тело есть продукт тьмы, темной земли, и в алхимии это именно то, что должно быть отбелено, то есть сделано таким белым, как обнаженный сверкающий меч, — как бы пытаясь найти эфес этого меча, его руки делали хватательные движения, но скорее это была чисто ораторская жестикуляция. — Сейчас ученый-материалист утрачивает это основополагающее понимание, и поэтому все его внимание направлено на Внешний Космос, тогда как алхимик всегда осознает важность командной работы Тела и Души, и поэтому он, естественно, более заинтересован во Внутреннем Космосе. Я мог бы написать об этом целую книгу… если бы только обладал вашим даром слова.

— О, книги! — сказал я, торопясь окропить холодной водой начавшие распространяться ароматы. — Есть множество более важных вещей, чем книги. Как говорится в Великой Книге: «Нет конца писанью книг». Жизнь действия может внести более весомый вклад в общество, чем…

— Мне нет нужды слушать то, что вы скажете, Саккетти. Я провел свою жизнь не в какой-нибудь башне из слоновой кости. Но тем не менее та книга, которая у меня на уме, могла бы стать не каким-то ординарным довеском к литературному хламу. Она могла бы дать ответ на многие вопросы, которые беспокоят по-настоящему мыслящих людей нашего времени. Если бы вы внимательно просмотрели несколько заметок, которые я набросал?..

Видя, что он не намерен отступать, я с недовольным великодушием оставил ему надежду:

— Возможно, это будет интересно.

— И может быть, вы сможете посоветовать мне, как их улучшить. Я имею в виду, сделать более понятными для среднего читателя.

Я кивнул с унылым видом.

— А может быть…

От последнего поворота винта этого орудия пыток для кончиков пальцев меня избавило наше прибытие к входу в святая святых одновременно с доктором Эйми Баск.

— Вы чуточку рановато, — сказал ей Хааст. При виде Баск его дружелюбие готовой к залпу ракетной батареи втянулось обратно в контейнер, словно улитка в раковину.

Она была в костюме, таком сером и строгом, что напоминала плоского червя, безбрового, неколебимо поднявшегося на своих железных ходульках, готового ринуться в бой.

— Я пришла проверить оборудование, которое будет использовано в этом сеансе. С вашего разрешения?

— Там уже работают два эксперта-электронщика, которые просматривают каждую цепь. Но если вы полагавте, что они нуждаются в вашем совете… — Он неуклюже поклонился, и она прошествовала в театр впереди него, элегантно отдав честь.

Задники для первого и последнего актов «Фауста» еще не были сняты; вздымавшиеся вверх книжные полки и затененные лестницы служили теперь декорацией заднего плана для новой драмы. На аналое, искривленном наподобие крыльев взлетающего орла или ангела, лежал толстый фолиант в кожаном переплете, настоящая книга, а не просто раскрашенный холст. Она была раскрыта на всю ширину аналоя на страницах с точно такими же небрежными кабалистическими закорючками, какие я заметил на письменном столе Мордикея, но было это продолжением театральности или некой прагматической и сакраментальной значимостью, сказать не берусь.

Все это очень хорошо гармонировало с традиционными представлениями «Фауста»; однако элементы, добавленные к ним, казались более подходящими для современного фильма ужасов, может быть для какой-нибудь паршивой поделки в духе японской версии Франкенштейна Здесь были барботёры, рассортированные по цветам, подобные гигантским украшениям рождественской елки, и то, что могло быть останками списанного военного телескопа, интроспективно сфокусированного более толстым концом на доски пола. Были здесь целая батарея дисков настройки и индикаторных моргалок, а также крутящиеся бобины лентопротяжных механизмов как дань уважения культу Кибернетики. Но отражением счастливейших минут вдохновения создателя этой установки была пара модифицированных сушилок для волос, из которых, как из рогов изобилия, пышно расцветали электрические спагетти Два инженера из АНБ инспектировали перепутанные внутренности этих безупречных маленьких смертоносных медуз из оранжевого пластика с хромированными накладками, а Епископ внимательно наблюдал за ними, чтобы предупредить возможное богохульство по отношению к электронным цепям. Увидев Баск, они кивнули ей.

— Ну? — спросила она. — Как наши черные ящики? Будут они превращать все, что соприкоснется с ними, в золото?

Один из инженеров натянуто улыбнулся:

— Насколько мы понимаем, доктор, можно сказать, что они не в состоянии произвести ничего, кроме надувательства.

— Мне тоже так кажется, — сказала Баск, обращаясь ко мне с претензией на то, что о Хаасте она совершенно забыла. — Потому что, если кто-то вознамерился заняться магическими фокусами, ему не требуется ничего, кроме очерченного мелом круга и дохлого цыпленка.

— Не стоит выказывать презрение, — угрюмо сказал Хааст, — вы увидите, что они могут делать, когда придет время. Точно так же некто подшучивал над Исааком Ньютоном за то, что тот изучал астрологию. Знаете, что он ему ответил? Он сказал: «Сэр, я изучал это, вы — нет».

— Ньютон, подобно большинству гениев любого полета, был чудаком. Для гения сумасшествие в порядке вещей, но я нахожу удивительным, что человеку, подобному вам, самому обыкновенному, необходимо заходить настолько далеко в проявлении своих неврозов. Особенно имея в виду старую пословицу: единожды битый пугается дважды. — Она не желала спора, просто стремилась, подобно пикадору, ранить.

— Вы намекаете на Ооп? Кажется, все позабыли, что я выиграл ту кампанию. Несмотря на болезни, несмотря на измену моего штата, я ее выиграл. Несмотря на ложь, которой меня окружили, и несмотря, позвольте мне добавить, на самые неблагоприятные гороскопы, с какими мне когда-либо приходилось вступать в дело, я ее выиграл.

Морща нос от удовольствия ощущать запах крови, она отступила, выбирая место для следующего удара.

— Я была несправедлива, — сказала она очень деликатно, — потому что я совершенно уверена, что Берриган несет гораздо большую ответственность за все, что произошло, чем вы, исходя из того, как в наши дни судят об ответственности. Пожалуйста, извините меня.

Должно быть, она полагала, как, впрочем, и я, что это должно было заставить его прекратить боевые действия, потому что он уже был готов для бандерильеров. Но не тут-то было. Он подошел к аналою, а затем, как если бы читал символические письмена из книги, сказал:

— Говорите что хотите.

Баск вопросительно подняла малюсенькую бровь.

— Говорите что хотите, но в этом кое-что есть, — он громко стукнул кулаком по аналою. Затем, с неподражаемым чувством поучения новообращенных, процитировал эпиграф к книге Берригана: — «Не мало в небесах и на земле, Гораций, того, что философиям не снилось».

Неудивительно, что этот человек выиграл все свои сражения: он не осознает поражения!

Баск прикусила губы и ускакала. Когда она ушла, Хааст повернулся ко мне с улыбкой:

— Ну вот, показали-таки мы старине Зигфриду кузькину мать, не правда ли? Послушайте совета, Луи, — никогда не раздражайте женщину и не спорьте с ней.

Так уж повелось, что такие комические эпизоды являются прелюдией к более ужасным событиям: Гамлет насмехается над Полонием, дурак загадывает загадки, пьяный швейцар ковыляет через сцену, заслышав стук в калитку.

Позднее:

Я не ожидал катастрофы так скоро. Игра была в самом разгаре и оборвалась, думаю, когда мы были где-то в середине второго акта. Не оставалось ничего другого, как убрать тела со сцены.

Как всегда, я был на своем месте задолго до поднятия занавеса, хотя не раньше Хааста, который, когда я вошел, приставал к бригаде монтеров по поводу вентиляторов, у которых внезапно развился аутизм. Он сбрил видневшуюся на лице после обеда седую щетину и сменил костюм на черный двубортный. Хотя костюм был с иголочки, он казался старым. Побывав в начале шестидесятых в Штутгарте, я обратил внимание, как много бизнесменов одевались по моде их молодости; для них — и для Хааста — это всегда была мода 1943 года.