– Друзья,– выкрикивал Джонс,– окопавшаяся плутократия пытается заткнуть мне рот. Но они слишком обленились, эти паразиты, эти разжиревшие коты. Они думают, что если они уселись за своими столами, так, значит, могут управлять миром. Они разжирели за наш счет, да, они хорошенько повеселились в свое время. Но их время подходит к концу, и мне это очень хорошо видно!

Гром одобрения.

– Мы должны наконец выступить! – гремел голос Джонса.– Долой этот мир с его отжившим устройством! Сохраним наше достоинство! Человеческая раса не должна отказываться от собственного будущего. Ничто нас не остановит! Мы непобедимы!

Он говорил и говорил. А где-то среди зрителей молча стоял, спокойно слушал и ждал своего часа наемный убийца: его нисколько не трогали горячие речи, несущиеся с трибуны.

На войне он был простым солдатом. Он метко стрелял, и солдатский чемодан его был полон медалей. В конце войны его сделали профессиональным убийцей. Он мог промазать лишь в одном случае из миллиона.

В этот день Пратта взяли из лагеря под Манресой в Испании и доставили на окраину Франкфурта, где должен был выступать Джонс. Пока длинная, с низкой посадкой машина колесила по запутанным дорогам, он еще раз прокручивал в голове план действий. Впрочем, думать особенно было нечего: каждая клетка его тела была готова к предстоящей работе. Он откинулся на роскошное кожаное сиденье и с удовольствием слушал, как ровно гудит мощный мотор.

Его высадили на каком-то пустыре; кругом развалины и воронки от бомб – район, видимо, еще не успели отстроить. Пратт устроился в развалинах, достал бутерброды, подкрепился. Потом вытер губы, взял винтовку и поплелся по направлению к городу. Было половина второго – времени в запасе еще хватало. По дороге шли люди, ехали машины – все они хотели послушать Джонса. Пратт присоединился к ним: он был такой, как все. И винтовку свою не прятал. Это была винтовка военного образца, одна из тех, с которыми он работал в последние дни военной неразберихи. Его ордена позволяли ему носить оружие, винтовка была символом его доблести.

Ему наплевать было на Джонса с его речами. Он был слишком практичен, чтобы дать увлечь себя всяким бредом. Пока Джонс орал и размахивал руками с трибуны, скуластый солдат бродил вокруг, отыскивая местечко, откуда ему будет хорошо видно, когда Джонс погонит вперед своих серых лошадок.

Эта часть города все еще лежала в развалинах. Жилые кварталы восстанавливались в последнюю очередь. Люди жили во временных бараках, кое-как построенных на средства правительства. Когда Джонс замолчал, группы активистов Организации, очевидно разбитые на отряды заранее, стали строиться. Пратт, держа винтовку в руках, с интересом наблюдал за происходящим.

Прямо на его глазах зловещие, крепко спаянные отряды образовали плотную серую массу. Всюду развевались огромные флаги. Каждый из сторонников Джонса был одет в особую форму с повязкой на рукаве. Перед этой плотно сцементированной массой открывалась Ландштрассе – дорога, ведущая в центр города. Она была построена еще во времена Третьего рейха гением инженерной мысли эпохи нацизма доктором Тодтом. Прекрасная была дорога. Еще чуть-чуть, и масса серых людей хлынет по ней в город.

Полиция заблаговременно очистила дорогу от идущего транспорта. Полицейские взволнованно прохаживались по опустевшей полосе и энергичными жестами пытались заставить толпу отказаться от своего намерения. Всюду сновали ребятишки, лаяли бродячие собаки.

Шум нарастал, он становился почти оглушительным. Всесокрушающие на своем пути толпы народа уже бежали к месту сбора. Пратт вынужден был отступить: на него накатила волна людей с остекленелыми глазами; из разинутых ртов вылетало вонючее дыхание пополам со сдавленными приветственными криками. Пропуская их, он вскарабкался на какие-то развалины.

Репортеры суетились, то и дело щелкая вспышками: они торопились заснять толпы орущих людей, а особенно серых, стоящих в первых рядах. Парами и тройками пробегали полицейские в касках. Все они были вооружены, но явно чувствовали себя не в своей тарелке. В самом начале дороги по две с каждой стороны стояли четыре кареты «скорой помощи». Неподалеку путались в своих проводах телевизионщики, они лениво перебрасывались шутками с персоналом врачей. Журналисты и их заодно фотографировали. В общем, снимали все подряд.

Пратт осторожно пробирался вперед. Ему удалось выскользнуть из толпы на открытое пространство. Через минуту он уже стоял возле главного заграждения, устроенного полицией в самом начале дороги. Полицейские оглядывались на него: кто, мол, такой-сякой и что у тебя на уме? А какой-то верзила с широкой, как блин, рожей большими шагами направился прямо к нему, с угрожающим видом подняв автомат.

– Давай на другую сторону! – заорал он Пратту.– Живо с дороги!

По обеим сторонам тротуара по пути следования марша полицейские натягивали толстый белый канат: нужно было направить толпу куда нужно, а именно туда, где уже поджидали ее вооруженные отряды полиции.

– Черт бы тебя побрал! – снова рявкнул верзила-полицейский.– Тебе говорю, вали отсюда! Хочешь, чтобы тебя шлепнули?

– Где Маккаффи? – спокойно спросил Пратт.

– А ты кто такой?

Но Пратт уже и сам увидел майора Маккаффи, командира отряда. Подойдя к нему, он показал свое удостоверение.

– Угу,– озабоченно пробормотал Маккаффи. Он не знал, зачем тут Пратт и в чем его задание.– Идите вон туда, к грузовикам, оттуда лучше видно. Эти сволочи вот-вот начнут.

Неплохое место Маккаффи выбрал для заграждения. Как только колонна пройдет мимо него по направлению к городу, грузовики развернутся и блокируют дорогу. Толпа бросится назад, и вот тут-то ее встретят отряды полицейских. Зажатых в клещи Джонса и его последователей перехватают, как зайцев. Недалеко стояли наготове колонны грузовиков, как раз хватит, чтобы отправить всех в лагеря.

Заграждение само по себе казалось угрожающе огромным. Он ломал голову, как эта толпа тупой черни – а она к тому времени действительно станет тупой чернью – сможет преодолеть его. Огромные грузовики, усиленные тяжелыми пушками, а с тыла, возможно, еще и танками, были готовы замкнуть кольцо. Он не успел как следует рассмотреть, что там, на той стороне. Его выстрел станет сигналом: Джонс будет мертв, толпа его сторонников попадет в ловушку. А потом то же самое станет происходить по всей земле, по всем городам: перехватают всех. Облавы будут продолжаться несколько дней, а возможно, и недель. Без спешки и наверняка.

Пратт подошел к грузовику и полез в кузов. Стоящие в нем протянули руки, чтобы помочь; он неуклюже вскарабкался, перевалился через борт, сжимая винтовку и пытаясь встать на ноги, пока кто-то не поддержал его. Он отряхнулся и нашел местечко поудобнее, возле кабины. Не он один был с винтовкой военного образца: несколько таких же стволов поблескивали на солнце у тех, кто был в кузове. Никто не обратил на него особого внимания. Все наблюдали за движущейся колонной.

– Хорошее местечко,– сказал он Маккаффи, когда майор влез в кузов вслед за ним.

Маккаффи посмотрел на винтовку.

– Ну-ка покажите, что за штуковина? Ага, старая подружка А-пять. Ну что, парни, дадим им всем прикурить? – Он, верно, принял Пратта за забияку ветерана, который давно не дрался.– Только без команды не стрелять, понятно?

– Там столько народу,– беспокойно заговорил сержант.

– Как вы думаете, они... мы сможем их остановить? – волнуясь, спросил другой, еще совсем мальчишка.– Они же все посходили с ума – черт знает, чего от них ждать!

– Успокойся,– пробормотал Маккаффи, рассматривая толпу в бинокль.

– Они сами хотят, чтобы мы открыли огонь,– сказал сержант,– для того и вышли. Они же все видят... и Джонс прекрасно знает, что мы собираемся его окружить. Ему ведь известно будущее. Именно этого он и добивается.

Из развалин подуло теплым ветерком. Вдалеке, на фоне мутного неба, не спеша двигалась колонна транспортных машин. Люди вокруг Пратта нервничали, беспокоились: они то держали винтовки на изготовку, то клали их на кабину и на борта кузова и, приставив ладонь ко лбу козырьком, тревожно всматривались туда, где колыхалась серая масса людей.