Он застонал при этой мысли, застонал под ее ласками.

– Я делаю вам больно? – спросила она, шаловливо улыбаясь.

– Да, – хрипло ответил он. – Очень больно. – Она действительно доставляла ему боль. Боль, куда более сильную, чем может выдержать тело.

– Так мне прекратить?

– О нет, сирена.

Лусиан невольно сжал ее голову, запустив пальцы в огненную, шелковистую массу ее волос. Он чувствовал, как влажные губы скользят по его напряженному члену, и замер под ее губами в пароксизме страсти. Против ее чар он был бессилен.

Их с Бринн союз оказался совсем не таким, на какой он рассчитывал. И винить в этом он мог в основном себя. С Бринн он постоянно допускал ошибки. Принудил ее выйти за него, несмотря на все ее протесты; обращался с ней намеренно холодно, не допуская между ними настоящей сердечной близости. Самонадеянный, он был уверен в том, что она падет к его ногам, прельщенная его титулом и богатством, если не красотой и обаянием. Он не принимал ее протесты всерьез. Он не сомневался в том, что ему удастся сломить ее волю, укротить ее, целиком подчинить себе. Он добился того, что Бринн вышла за него замуж, и, ощутив себя полноправным хозяином этой женщины, стал требовать от нее слишком многого. Ее желания в расчет не принимались. Но долг жены – родить мужу наследника, а долг надо выполнять, хочешь ты этого или нет.

Обмен казался ему вполне справедливым: он ей, – титул, она ему – сына. Он хотел оставить после себя наследника – его плоть и кровь, если смерть призовет его раньше срока. И сейчас он чувствовал себя так, словно уже на грани смерти. Словно он умирает.

Лусиан мертвой хваткой вцепился в волосы Бринн, тело его свело от невыносимого наслаждения.

С ней всегда было так. Господи, она околдовала его уже тогда, когда он увидел ее впервые. И теперь нет спасения от ее чар.

Она пыталась предупредить его о том, каким будет их союз, но он не желал к ней прислушиваться. Вопреки всему сердце его упрямо не желало признать свое влечение к ней, признать то, что очарование этой женщиной постепенно переросло в одержимость.

Бринн знала об этом и сейчас бессовестно пользовалась этим.

Лусиан мало, что мог ей противопоставить. Чем решительнее он отрицал свою страсть, тем сильнее разгоралась в нем жажда завоевать ее. Он был готов пойти почти на все, заплатить любую цену за одну лишь ее роскошную улыбку.

Нет. Неужели он и вправду готов пойти на измену родине, чтобы спасти ее? Неужели и вправду готов положить на алтарь своей любви свою честь, все, во что верил, чем дорожил?

«Будь ты проклята, Бринн!»

Его трясло. Он вцепился ей в плечи и почувствовал, что и она дрожит от наслаждения. Заглянув в ее затуманенные страстью глаза, он увидел, что она возбуждена почти так же сильно, как он. Возможно, изначально она намеревалась лишь соблазнить его, но пожар страсти захватил и ее. И теперь они были на равных перед лицом желания.

Эта мысль стала той последней каплей, что переполнила чашу терпения. Все. Он больше не мог держать себя в руках, не мог более сдерживаться. Лусиан схватил Бринн под мышки и приподнял, жадно прижавшись губами к ее губам. Бринн обхватила его ногами.

Лусиан отнес ее на кровать, уложил на шелковые простыни и опустился следом, накрыв ее своим телом.

И тогда на мгновение он замер, глядя в ее лицо. Оно было невероятно красивым в неровном свете свечей. Рука его легла ей на горло. Если бы он мог выжать из нее правду. Если бы он мог заглянуть в ее сердце.

– Прошу вас… Я хочу вас, Лусиан, – хрипло прошептала Бринн.

«А я буду хотеть тебя до самой смерти», – подумал он, входя в нее.

Она была влажной. Бринн обхватила его своими сильными ногами, прижимаясь к нему, выгибаясь ему навстречу. Он чувствовал ее жар, пульсацию плоти, погружаясь в нее глубоко-глубоко.

Лусиан вздрогнул. Она была нужна ему больше, чем воздух, больше, чем жизнь.

Как могло такое случиться? Если бы он знал, к чему приведет его настойчивость, стал бы он принуждать ее к браку? Допустил бы он те же ошибки? Или внял бы голосу рассудка? Эти сны… Провидение предупреждало его, посылая ему один и тот же кошмар, но он не желал понимать очевидного.

О чем она думала в тот день три месяца назад, когда он застал ее купающейся в укромной бухте? Смог бы он изменить ход событий, если бы повел себя с ней по-другому?

Знала ли она тогда, что произойдет между ними? Может, она уже тогда замышляла предательство?

Если бы он только знал…

Корнуэльское побережье, тремя месяцами ранее…

Сегодня день не задался с самого утра. Бринн Колдуэлл нырнула под теплую набегающую волну. Морская вода остудит ее гнев, смоет раздражение, залечит обиды. Грейсон, старший брат Бринн, долго испытывал ее терпение, но сегодня он перешел все границы.

Выругавшись, Бринн вынырнула из-под волны и, перевернувшись на спину, замерла, покачиваясь на гребне. Успокойся, говорила она себе. Так уже бывало не раз. Ей ничего не удается ему доказать. Устав от бесплодных споров со старшим братом, она приходила сюда, к маленькой бухте у подножия холма, отгороженной от всего мира невысокой скальной грядой, и вдали от любопытных глаз плавала там или просто, сидя на берегу, смотрела на воду. Море всегда ее успокаивало.

Здесь она была свободна от строгих ограничений, которые сама на себя наложила. Здесь она могла забыть о бесконечных заботах, не думать о том, как свести концы с концами, как защитить младшего брата Теодора от опасного влияния Грея.

Июльский день клонился к закату. Солнце согревало лицо. Бринн лежала на воде, раскинув руки и ноги, и тихий плеск ласкал ее слух, умиротворяя. Она еще никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Сегодня ночью Грей намеревался взять Тео с собой на ночную контрабандную вылазку. Бринн охрипла, отговаривая старшего брата от этой затеи, пытаясь внушить ему, что тот поступает дурно, вовлекая совсем юного Тео в преступный промысел, но так ничего и не добилась.

– Черт его дери! – пробормотала она. Последнее время она часто поминала Грея недобрым словом. Она очень любила старшего брата, дорожила им, но не могла смириться с тем, что он приобщает к контрабанде Тео, совсем еще ребенка.

Бринн растила Тео с самого его рождения, с тех пор, как в родах двенадцать лет назад умерла ее мать. Это правда, четверо ее старших братьев, да и она сама, вынуждены были промышлять контрабандой, чтобы выжить, но Тео – дело другое. Она желала для него иной судьбы.

Все здесь, на Корнуэльском побережье, так или иначе, занимались контрабандой, и она привыкла к тому, что по-другому тут не выжить. Испокон веку местные моряки перевозили бренди и шелка, минуя британские таможенные посты, – так уж тут было заведено. Но свободная торговля, так здесь именовалась контрабанда, – дело не только противозаконное, но и опасное. Несколько лет назад во время шторма, пытаясь ускользнуть от шхуны таможенников, погиб ее отец. Точно так же встретили свою смерть многие другие мужчины, жившие здесь, оставив вдов и сирот без всяких средств к существованию.

А теперь Грейсон хотел вовлечь в это смертельно опасное занятие Тео, мотивируя это тем, что пришла пора и ему внести свой посильный вклад в бюджет семьи, дабы оплатить бесчисленные долги, оставленные отцом. Если бы она могла что-то изменить!

Бринн еще немного полежала на спине, покачиваясь на волнах, потом быстро поплыла к берегу. Через некоторое время физическая усталость взяла свое, но на душе у нее легче не стало. Выйдя из воды, она ощущала все ту же тяжесть на сердце, она чувствовала себя виноватой перёд Тео, злилась на старшего брата и собственную беспомощность.

Бринн давала воде стечь с рубашки и отжала длинные волосы. На морском ветру они высохнут быстро, да и солнце светило щедро в этом самом теплом уголке Англии.

Бринн не глядя, наклонилась за полотенцем, что оставила лежать на земле, но, странное дело – полотенце пропало. Она выпрямилась и огляделась. И увидела незнакомца—того, кто вторгся в ее маленький мирок. Бринн застыла, сердце в страхе забилось сильнее.