ехал с нами, нами был,

а вокруг леса, трясины,

мрак и морок, глум, распыл…

Поезд темень рвал, стеная,

и являлась неспроста

родина как неродная,

хоть и русские места.

Ирод сгинул. Слава богу,

не заметил пацана,

что не вчуже знал дорогу

и очнулся ото сна.

Будь ты проклят, чёртов потрох,

ведь сошли бы под откос,

но спасителем стал отрок

с нимбом золотых волос.

Он глядел и ясным взглядом

успокаивал вагон,

что проехал рядом с адом,

оборвав невнятный сон.

Поезд шёл, летел по свету,

как всему и всем ответ:

ничего святого нету –

ничего святее нет…

Нашему давнему автору, прекрасному поэту и публицисту, русскому патриоту Александру Боброву, азартному и яростному человеку, всегда с гитарой в руках, исполнилось 65 лет. Поэт и публицист Александр Бобров может повторить о себе слова Аполлона Григорьева: "Вскормило, взлелеяло меня Замоскворечье". Здесь прошло его детство и юность, здесь он учился в школе и техникуме, отсюда ушёл самым молодым студентом Литинститута в армию.

После службы в армии стал работать на Центральной детской экскурсионно-туристской станции, проводил много походов по Подмосковью, Валдаю, Русскому Северу. После окончания Литинститута вышел в 1974 году на работу в газету "Литературная Россия" и продолжал писать о родных краях, вёл рубрику "На просторах России", заведовал отделом поэзии...

Выпустив несколько книг стихов, песен, литературных пародий, отправился в путь по Валдайским волокам и Карелии, написал первую книгу путевой прозы "Белая дорога". После многолетней работы в писательской газете был принят на кафедру культуры Академии общественных наук. В 1989 году защитил диссертацию о современной лирике и стал работать в издательство "Советский писатель. В 1995 году перешёл на телевидение – ТРК "Московия". Вёл прямой эфир, делал авторские программы "Русские струны" и "Подмосковные встречи", снимал сюжеты для "Русского Дома", потом работал в телекомпании "Мир" и на радио "Резонанс". Продолжал писать и выпускать книги.

В настоящее время – автор и ведущий программы "Листая летопись времён" на ТРК "Подмосковье", обозреватель газеты "Советская Россия". Член редколлегии журнала "Русский Дом". Кандидат филологических наук, член правления Союза писателей России, лауреат премии имени Дмитрия Кедрина "Зодчий" и премии имени Алексея Фатьянова "Соловьи, соловьи…"

Поздравляем Александра Боброва с юбилеем!

Желаем дальнейших творческих успехов, новых стихов и песен.

И – здоровья.

Редакция газеты "День литературы"

"Поэзия в конце концов прекрасная вещь – надо с этим согласиться..."

Фёдор Тютчев

В СООТНЕСЕНИИ С ЛЮБИМЫМ

Хочу высказать часть сокровенных мыслей и воспоминаний о необманных жизненных вехах, о памятных дорогах и дорогих людях, наконец, сказать несколько выстраданных слов о своём понимании чести и сути русской поэзии. Зачем? – ведь ещё Пушкин предупреждал: не настаивай на излюбленной идее. Но он же с гениальной проницательностью заметил в дружественном письме: "...Или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано всё, что подвластно ему". Русская лирика XX века от Бунина до Рубцова подтвердила правоту этих слов, хотя очарование воспоминаний часто клеймилось, изгонялось из нашей жизни, искажалось в поэзии. Но, слава богу, не вся она изменила главной черте славянской натуры, стихии российского мировоззрения. "Русское море, – писал Василий Розанов, – гладко, как стекло. Всё – "отражения" и "эха". Это "воспоминания"…"

Вспоминаю, как на подмосковной станции мы купили с одной молодой писательницей том критических статей, писем и стихов замоскворецкого моего земляка Аполлона Григорьева. Долго читали его у станции Радищево, в лесу, с эхом и чистой рекой, и вдруг спутница горячо сказала: "Какие литературные баталии они вели, как спорили о мировых проблемах, о больных российских вопросах, а стихи-то все, ну, все – о любви..." А ведь правда! Наверное, вся лирика, если говорить по существу, – о любви. Литературовед М.Бахтин вообще считал её главной эстетической составляющей: "Безлюбость, равнодушие никогда не разовьют достаточно силы, чтобы напряжённо замедлить над предметом... Только любовь может быть эстетически продуктивной, только в соотнесении с любимым возможна полнота своеобразия".

На рубеже тысячелетий страшная безлюбость и невиданное на моём веку равнодушие пронизали нашу жизнь, а значит, поэзию, лишили творящую и воспринимающую личность полноты своеобразия. С чем любимым возможно соотнести всё воспринимаемое? Что сохранило в стране свою первозданную и неодолимую притягательность? "Малые родины" разорены и обезлюдели, большие города утратили свой исторический и национальный облик, природа осквернена, возлюбленные заменены сексуальными партнёрами. Любовь к Отечеству, любование славными страницами прошлого и вовсе шельмуются как ретроградство и шовинизм... На что душе опереться? Где искать выход? Пусть каждый попытается найти ответ на этот главный вопрос самостоятельно, в соотнесении с любимым. Лично я попытался сделать это в стихах и в лирических заметках.

"Слово звучит лишь в отзывчивой среде", – говорил Пётр Чаадаев. Остаётся надеяться на отзывчивую читательскую душу.

ТВОРЧЕСКОЕ КРЕДО

С юношеских лет, со времён Литературного института, где был я самым молодым студентом, мне всегда больше всего нравилось, как читают стихи поэты. Конечно, настоящие поэты. О, скольких я слышал! Не только артистичного Евтушенко, который просто ставил декламацию с режиссёром и собирал полные концертные, академические залы. Но мне довелось слышать и ровное, по-крестьянски основательное чтение усталого Твардовского, и ярмарочный речитатив Бокова, и запрокидывающийся вместе с головой заговор Ахмадулиной, и примитивный, но такой выразительный напев Рубцова под гитару. Причем это чтение посчастливилось слушать не только с эстрады, но и в ЦДЛ, в застолье, в поездках, на дружеских посиделках. Актер без публики читает по-другому, поэт – всегда одинаково блестяще – так, как диктуют собственные стихи. Или обстоятельства. Известно, что Тряпкин и Межиров – заикались (кстати, Александр Петрович и сегодня, дай Бог здоровья, по-моему, заикается в США), но они блистательно читали свои стихи – интонация, сосредоточенность и какой-то внутренний напев спасали от заикания.