У поэта не столь уж много стихотворений собственно исторического содержания. Но почти в каждом стихотворении Юрий Кузнецов стремится так или иначе "преодолеть" время, чтобы древность – даже, как говорится, глубокая древность – и живая современность, чреватая будущим, грядущим сомкнулись и сопряглись в едином целом поэтического мира...

В лучших стихах Юрия Кузнецова духовная масштабность сочетается с образной пластичностью образной ткани...

Лирический герой поэзии Юрия Кузнецова сам пребывает в широком мире, и потому добро и зло борются в его душе так же, как борются они и в мире, и в народном сознании. В этом сознании никогда не было созерцательного, рассудочного, аналитического расчленения добра и зла". ("В поэтическом мире Юрия Кузнецова", 1981.)

Появление Юрия Кузнецова в "поэтическом проекте Вадима Кожинова" вызвало неодобрительную реакцию со стороны некоторых представителей "русской партии", стоявших на традиционалистских позициях. Так Татьяна Глушкова в обстоятельной и при этом крайне эмоциональной статье "Через несколько лет. ("Русский узел" в стихах наших дней)", написанной в 1983-1985 годах и вошедшей в книгу "Традиция – совесть поэзии", обрушилась и на поэзию Юрия Кузнецова (вкупе с поэзией Станислава Куняева), и на мировоззренческие основы историософской модели, разворачивающейся в этой поэзии, и на "славянскую тему" в стихотворениях и поэмах Кузнецова, и на покровителя Кузнецова – Вадима Кожинова, и на доводы Кожинова, при помощи которых тот отстаивал кузнецовское творчество...

"...пространство, "где творится История" и где действует лирический и эпический герой Ю. Кузнецова, начисто лишено признаков жизни. Оно подобно именно "пустыне мира", некоей свищущей "чёрной дыре", и, пусть лирический герой (а точней было бы: автор) и не отчуждён от эпического, оба они обычно отчуждены от чего бы то ни было на свете, не знают, не помнят, не слышат ничего на свете, кроме своей абстрактно-героической воли, направленной на всегда сокрушительное деянье. Оба они принципиально несозидательны...

Личность – фантастическим, мистическим образом самозарождается. Её генезис – Ничто, её содержание – воля, её задача – охранение пустоты. В герое Ю.Кузнецова крепнет человек, "который ушедшим родился" и перед которым всё оседлое, вкоренённое, традиционное – мелко и заслуживает быть сдутым. Это, так сказать, генетически ушедшая личность объявляется "подлинно героической"...

Эта ожесточённая полемика стала первым звонком, первым предупреждающим знаком раскола в "русской партии", который свершится на рубеже восьмидесятых и девяностых годов... Не случайно Т.Глушкова, принадлежавшая к левому крылу "русской партии", обратившись к поэзии Ю. Кузнецова, сопрягла темы "модерна" и "капитализма"; этот ассоциативный альянс оказался своеобразным чёрным пророчеством для Советского Союза.

Подводя с высоты нынешнего времени итоги "поэтического проекта Вадима Кожинова", необходимо признать, что по некоторым параметрам сей проект оказался более чем успешным. Налицо два его несомненных (и крайне значительных) плюса. Во-первых, благодаря этому проекту на обозрение широкой читательской аудитории был выведен замечательный поэт – Юрий Кузнецов. Во-вторых, в рамках "проекта Кожинова" произошло собирание и структурирование творческого мира ещё одного прекрасного поэта – Николая Рубцова. Не будь активной, самоотверженной и чрезвычайно тонкой работы Кожинова по внедрению этих имён в советскую литературную ситуацию, Юрий Кузнецов мог бы оказаться незамеченным, а большой дар Николая Рубцова не раскрылся бы в полной мере. Отмечу, что "проект Кожинова" способствовал усилению интереса читателей к стихам других хороших поэтов – Николая Тряпкина, Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, Глеба Горбовского, Олега Чухонцева (хотя эти поэты имели бы успех и вне данного проекта). Однако все усилия Кожинова возвысить А.Передреева и Э.Балашова оказались тщетны; не слишком удалась критику и раскрутка более ярких авторов – А.Решетова и В.Казанцева.

Но литературный процесс – слишком сложное и живое явление, чтобы меняться в зависимости от решений и технологических приёмов его устроителей – даже таких умных, опытных и работоспособных устроителей, как Вадим Кожинов. Всякий, кто захочет "руководить литературой", будет обречён вместо искомой "Индии" обнаружить никак не ожидаемую "Америку". В этом и заключается главный урок истории "поэтического проекта Вадима Кожинова".

ДВЕ ЛЮБВИ

Л.

Не лети на сладостные сети,

В похоти слепой не пламеней –

Ничего нежнее нет на свете

Алых губ единственной твоей.

Лишь в ее любви незаходящей

Жажду утолишь свою всегда...

Это только кажется, что слаще

Из чужого кладезя вода.

А любовь запретная обманет,

Утомит, как ветер лебеду,

Уголек дымящийся оставит

Да глухую в сердце пустоту.

Улыбнётся. Сядет на прощанье

На твою уставшую кровать...

И её ночами в наказанье,

В снах тревожных будешь окликать.

Расслоит, замучает, иссушит,

Умертвит чарующая ложь,

Если ты повенчанную душу

На костре измены подожжёшь.

Лишь в её любви незаходящей

Жажду утолишь свою всегда...

Это только кажется, что слаще

Из чужого кладезя вода.

МОЛИТВА

Я твой, о Господи!

Не покидай меня...

Пускай Ты мною снова предаваем,

Пусть это я опять Тебя распял,

Одним Тобой храним и согреваем,

Не всё ещё я в жизни потерял.

Я как свеча в руках у святотатца,