Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Увы, у нас еще назначена встреча, — в самое ухо замямлил ему Алексей.

Мент кивнул Алешке, потом схватил мою руку и крепко жал, и долго-долго тряс.

И в этот момент мне стало очень плохо на душе.

— Ты че, мужик? — вдруг сказал я, задыхаясь от жарких слез. — Дурак, да?

Но новый раскат музыки заглушил мои слова, "кот" улыбался в усики. Лишь Алешка, догадавшись, что я заговорил по-русски, резко потянул меня, Джека, на выход.

Владислав Бахревский ВЫСШАЯ МЕРА (К 75-летию Николая Корсунова)

Казаку, писателю Николаю Федоровичу Корсунову 75 лет. Сколько бы нам ни было, душа у нас остается молодой. Душа для вечности создана.

Но в 75 святое право каждого поклониться миру: "Люда добрые! Человечество горчайшее! Не судите, как жил, — суд жизни у Бога,— судите, много ли успел послужить земле нашей, слезами политой, как дождями, и тебе народу битому, ломаному ложью за правду".

Народ в жизнь свою лишнего не примет. Жестоко, но справедливо. Как тут не порадоваться за Николая Федоровича! Его писательская судьба счастливая: угодил казакам, уральскому суровому братству. Честной жизнью, правдой писаний. Казацкая правда Корсунова жжет, от такой литературы больно. Да только ведь на выжженных бурьянах зелень идет в рост быстрее.

Коли ты почитаемый сын на родной земле, то и для всей России дорог.

Родился Николай Федорович 20 декабря 1927 года в поселке Красноармейск Уральской области. В России родился. Ныне низовье Урала — иная держава.

Война взвалила на плечи четырнадцатилетних, да еще вечно голодных, — всю мужскую крестьянскую работу. В пятнадцать уже тракторист — главная сила хозяйства, в семнадцать — солдат, защитник Родины. Шел 1944 год, немцев били на всех фронтах, страна, думая о завтрашнем дне, приберегала поросль. Корсунов закончил под Бузулуком школу снайперов, но служить отправили на Балтийский флот. Флотская служба была долгая, домой вернулся в 1950-ом. 23 года. Образование — семилетка не закончена, а дар слова первый росток уже пустил. Сочинять начал, сидя на тракторе, печататься — во флотских газетах. Отношение к писательству в те времена было святейшее. Казацкий сын Корсунов понимал: русский писатель ответчик за жизнь, но это еще и русская культура.

К тридцати годам одолел вечернюю школу, один курс пединститута. И тут грянула целина. Стране понадобились люди, готовые начать жизнь с чистого листа. Целина — это еще одна попытка страны Советов жить во имя народного блага, огромной единой семьей.

Николай Федорович Корсунов возглавил районную газету, стал летописцем новой жизни. Но газета — информация, а хотелось осмысления народного подвига. Прорыв в художественную литературу удался. В 1961-ом году в Алма-Ате вышла из печати книга целинника Корсунова "Родник рождает реку". На издание книги в советское время уходило в лучшем случае два года. Рукопись рецензировали, редактировали и только потом ставили в план, но для целинников условия были особые — нужная литература шла вне очереди.

Вторая книга Корсунова роман "Подснежники" явилась свету уже на следующий год, в Москве. Роман открыл автору двери в профессиональную литературу.

Среди двух десятков книг Николая Федоровича романы "Где вязель сплелась", "Без свидетелей", книги повестей и рассказов, пьесы, две из них были сыграны на сцене Уральского драматического театра, книга "С Шолоховым" /встречи, беседа, переписка/, эпопея "Высшая мера".

Дружба с Шолоховым — дар судьбы и земли Уральской. А вот благоговение перед писателем — природное свойство русского сердца.

Во время войны в 1941 году, подростком, прочитал Коля Корсунов "Тихий Дон". Задавленному крестьянской работой пареньку книга стала откровением, увидел громаду жизни, понял: его собственная жизнь тоже часть этой громады.

Однажды школьный учитель Дмитрий Карпович Цыганков, встретив на улице ученика, сказал:

— Съезди в Дарьинское... Там Шолохов с семьей живет. К нам эвакуировались. Может, увидишь Михаила Александровича. Такое раз в жизни и то не каждому выпадает.

Вот рассказ Корсунова о первой беседе с самим Шолоховым.

"...Пятьдесят пять километров позади, показалось Дарьинское... Вот и сельпо, а рядом небольшая саманная мазанка. Здесь, сказали мне, живут Шолоховы. Узнал, что и сам Михаил Александрович вправду приехал на несколько дней с фронта.

Сижу час на сельповском крыльце, сижу два. В шолоховский дом входит и выходит народ... Наконец из калитки вышел невысокий, подтянутый командир Красной Армии с полковничьими погонами. Он! Поднимаюсь, иду навстречу, а ноги путаются от волнения и радости. Голосом, сорвавшимся на детский фальцет, почти выкрикиваю: "Здравствуйте, товарищ Шолохов!" Он внимательно и чуть удивленно взглядывает на вспотевшего подростка, на его скомканный в руках сыромятный кнут, на истомленных, привязанных к ограде лошадей. Лукаво приподнимает бровь: "Здорово, парень! Издалече?" — "Из хутора Чеснокова, колхоз имени Шевченко!" — выпаливаю я так, будто только что из Парижа или Рио-де-Жанейро явился. — "Ну-ну, бывай!.." — он кивает на прощанье и скрывается в райкоме партии, который тут же, рядом...

А я иду к своим лошадям, залезаю в бричку, разбираю вожжи. Все, как в полусне. Каждому встречному мне хочется крикнуть: "Я видел писателя Шолохова!.." А губы невольно шепчут: "Спасибо!" Это — моему учителю Цыганкову..."

Шолохов полюбил Приуралье. Родной Дон в Европе, в Европе от людей тесно, всё больше городов, все меньше неубитой природы. Вот и ездил чуть ли не каждое лето, а бывало и по два раза в году в Казахстан.

Корсунов жил в те поры в Уральске. Двадцать шесть лет руководил местной писательской организацией. С Шолоховым встречался не только на охоте или принимая у себя, но и в Москве, был с супругой гостем в Вешенской...

Когда враги России развалили Советский Союз, Николай Федорович испил до дна чашу беженца. В Оренбурге осел. Опыт работы в писательских правлениях огромный, и вскоре его избрали руководителем Союза.

Я говорил о счастливой литературной судьбе Корсунова. Так оно и есть. Уральскими казаками признан, заветная книга написана, дружил с великим Шолоховым, всю жизнь помогал писателям издавать их сочинения, устраивал их быт. Добрых дел — с Уральский хребет. За Великую Россию стоял горой, казахские националисты назначали миллион за голову. Но вот какие горькие слова вырвались у Николая Федоровича в одном из писем. Считает он себя практически неизвестным российскому читателю. "Был почти всю жизнь в советской казахстанской резервации, когда для казахских издателей мы были нежелательны, потому что — русские, для российских потому что — "казахи". Вроде бы сейчас — воля, свобода, но без книг, без тиражей, без читателей".

23
{"b":"130989","o":1}