Не слышите подводного теченья,
Оглушены журчанием волны.
Не видите полночного свеченья,
Сиянием луны ослеплены.
И я не знаю, что мне с вами делать,
Как дать вам свои уши и глаза,
Заставить вас покинуть те пределы,
Которые вам покидать — нельзя.
Один мне выход: класть на камень камень,
Чтоб отовсюду видная гора
Живая встала, сложена руками,
В лучах заката моего горя.
ЮБИЛЕЙНОЕ
А кто не выжил, не дожил,
На полпути споткнулся
И ничего не совершил,
И спился иль свихнулся?
Кто не измерил свой порыв
Аршином общих истин —
Был слишком прям, нетерпелив,
Открыт и бескорыстен?
Кто сил своих не рассчитал,
Чтоб в стену лбом не биться?
Но в эмпирей такой летал,
Что вам и не приснится?
Ничто не явлено, увы,
Что плавилось в их тигле…
Умней, сильней, конечно, вы,
Которые — достигли.
Вам — слава. Но какой ценой
Вы свой успех купили?
Не пили все они со мной,
Когда за вас мы пили.
***
Всё избуду: зло и неправду.
Вон из сердца чёрную боль.
Вырву с темени волчью прядку —
Снова буду самим собой.
Ведь бессмертна моя основа
И природа моя чиста:
Даль степная, русское слово,
Правда, совесть и доброта.
Испоганили, ископытив,
Годы, люди ль, сам ли себя.
Но не будет бездонной сытью,
Новой жертвой моя судьба.
Делом было — убить поэта.
Не мелькал чтоб, мороча и зля.
Сколько их глядит с того света,
Хоть любила сама земля.
Вырву с темени волчью прядку,
Заглушу в своём сердце вой.
Всё избуду: зло и неправду.
И назло им — буду живой.
2001-2002 гг.
Виктор Широков НОВОЕ
ШУТЛИВЫЙ НАКАЗ
Прощание устройте в ЦэДээЛе,
Поставьте в малом зале скромный гроб,
Чтобы в буфете пьяницы галдели,
А дух мой, гений, возвышался чтоб.
Придут коллеги — помянуть сквозь зубы.
Придут калеки — жизнь пережевать:
"Мол, все — ништяк, раз мы не дали дуба.
Ушел Широков — что переживать…
Он был смешон в мальчишеском азарте:
Прочесть, освоить и переписать,
Путь проложить по исполинской карте
Литературы…Тьфу, такая мать!
Дурак, он не носил, как мы, кроссовки,
А также, блин, втянулся в странный кросс;
Он был чужим в любой хмельной тусовке
И потому свалился под откос".
Меня едва терпели "патриоты",
А "либералы" думали: "изгой".
Моя душа не знала укорота,
Впал навсегда я в творческий запой.
Придут Калькевич, Кроликов и Чаткин.
Жох-Жохов попеняет земляку,
Что он оставил новый том в начатке,
Не дописав о родине строку.
О, Пермь моя, мой Молотов забытый,
Сиренью мне ты упадешь на гроб;
Пять лепестков казарменного быта,
Звезда эпохи, памяти сугроб!
Повесь доску на пригородной школе,
Отметь мои былые адреса,
Где книги грыз и куролесил вволю,
Дав пылкой страсти в сутки полчаса.
