С ноосферной точки зрения, воля, имеющая природно-психологическое происхождение, разлита по всему миру. В определенном смысле можно сказать: повсюду есть воля и всё есть воля, если не само по себе, то как результат воздействия высших сил. Вместе с тем воля ни в коей мере не бессознательный, а осмысленный феномен, ибо, говоря современным языком, пребывает на стыке био– и ноосферы. Недаром Лев Толстой и Михаил Бакунин (под конец жизни) из всех западных философов самым великим считали Шопенгауэра. Подобное представление получило дальнейшее развитие в трудах К. Э. Циолковского. Одна из основополагающих работ «отца» теоретической космонавтики и мыслителя-космиста, изданная в Калуге в 1928 году, так и называется — «Воля Вселенной». Вывод ее таков: «Итак, всё порождено Вселенной. Она начало всех вещей, от нее все и зависит. Человек или другое высшее существо (выделено мной. — В. Д.) и его воля есть только проявление воли Вселенной». Л. Н. Гумилёв вряд ли был знаком с этой брошюрой, изданной мизерным тиражом за счет скромных средств автора. Но он самостоятельно пришел к аналогичному выводу независимо от каких-либо авторитетов.

Воля неотделима от пассионарности. Можно с полным основанием утверждать: пассионарная вспышка невозможна без целенаправленной воли, которая, как огонь в степи, постепенно охватывает весь этнос, превращая его в неодолимую силу и стихию, с которой невозможно бороться. Наиболее трагическая ситуация возникает, когда воля сталкивается с безволием и отсутствием способности к сопротивлению. Такие коллизии неоднократно возникали в ходе мировой истории, включая и недавнюю историю России. Народ в таких случаях превращается в неуправляемую массу, вождем которой может объявить себя любой проходимец и авантюрист. Вот почему сплоченность на основе единой и всеобщей воли превыше всего!

Закономерности, выявленные Гумилёвым относительно становления монгольского этноса (а еще раньше — хуннского и древнетюркского), имели не частную, а всеобщую значимость. Жестокие законы деспотии и жесткой централизации фактически одинаковы для всех эпох и народов. Законы и порядки Монгольской империи, построенной на жесточайшей воле, повсеместном страхе и массовых репрессиях, по основополагающим принципам подавления политически бесправного населения мало чем отличаются от полурабского—полуфеодального порядка, в 1920—1950-е годы установленного в СССР. Впрочем, недаром ведь один из вождей Октября Николай Иванович Бухарин прозвал своего бывшего соратника И. В. Сталина — творца тоталитарного режима — «Чингисханом с телефоном» (крамольный афоризм сей знала вся страна, шепотом передавая его из уст в уста).

Величие и мощь государства строились на трупах и крови сограждан, сохранявших верность возвышенным идеалам и непостижимым образом олицетворявшему их вождю. Всеобщее славословие, сотни тысяч портретов, изваяний, песен, стихов. Даже Анна Ахматова (как и Осип Мандельштам) написала оду в честь вождя (правда, в надежде смягчить этим участь сына, заключенного в лагере). И вдруг все это в одночасье исчезло с глаз и началась совсем другая кампания, названная «борьбой с культом личности». Тело еще недавно боготворимого вождя вынесли из мавзолея, а имя надолго предали забвению…

Но можно ли построить империю иначе, чем на костях и крови угнетенных или завоеванных народов? Иного пути нет! И об этом красноречиво свидетельствует вся древняя, средневековая, новая да и современная история. То, что творили монголы на пути своей победоносной экспансии, мало чем отличалось от аналогичных «подвигов» великих и малых завоевателей всех времен и народов. Тотальные погромы, учиненные крестоносцами в Константинополе и Иерусалиме, по своим масштабам, жестокости и количеству безвинных жертв мало чем отличались от «политики выжженной земли», осуществлявшейся армиями Чингисхана и его наследников на территории завоеванных государств. При этом монголы оказывались подчас более терпимыми и гуманными в сравнении с европейскими цивилизаторами. П.Н. Савицкий писал по данному поводу Л.Н. Гумилёву из Праги 27 декабря 1958 года:

«Чингис, его полководцы и преемники совершали много жестокостей. Все же, смею утверждать, дух экспансии кочевников был более терпимый и человечный, чем дух европейского колониализма. Этому есть не тысячи, а миллионы доказательств. Одни испанцы в Америке чего только не делали! А португальцы! А англичане и в Ост– и в Вест-Индии! Чего стоит одно опустошение Африки и торговля — в течение веков — черными рабами! Отмечу, что Золотая Орда сохранила дух терпимости даже после того, как "царь Узбек обасурманился" <…>».

Так, может, лучше вообще обойтись безо всяких империй? Но тогда застопорится цивилизационный прогресс больших и малых народов. Вот и выходит: история сама диктует свои неумолимые законы, в значительной мере копирующие природные законы биосферы и ноосферы… Глобализация, интернационализация и централизация — всеобщие исторические и социологические закономерности. Но вот без чего желательно обойтись, так это без насилия. Но как? Попытки реализовать подобный идеал известны. Одна из наиболее удачных попыток была как раз таки в XIII веке и связана с именем великого сына земли Русской святого, благоверного и великого князя Александра Невского.

Пассионарная вспышка одного монгольского этноса обернулась смертельным ожогом для других стран, включая великие и малые народы Руси. Однако поражение и почти трехвековое порабощение русского народа имело не одни только отрицательные, но и положительные политические последствия. Раздробленные и малосильные русские удельные княжества под властью монгольских ханов постепенно обретали цементирующее общегосударственное начало. К такому выводу еще в 20-е годы XX века пришла плеяда русских историков-евразийцев, опиравшихся, впрочем, на давно известный тезис Н.К. Карамзина: «Москва обязана своим величием ханам»[46].

В самом деле, в трагическом XIII веке раздробленные самостийные и слабосильные русские удельные княжества, так сказать, по определению не способны были ни врозь, ни вкупе дать сколь-нибудь серьезный отпор хорошо вышколенным и привыкшим к беспрекословной дисциплине ордам степняков. Сплоченной силе необходимо было противопоставить еще более сплоченную, централизованную и дисциплинированную силу. Так оно и случилось, но только три века спустя. В конечном счете монгольские ханы оказались жестокими, но хорошими учителями. Это прекрасно понимали все историки-евразийцы:

«Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Московские цари, далеко не закончив еще "собирания Русской земли", стали собирать земли западного улуса Великой монгольской монархии: Москва стала мощным государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский царь явился наследником монгольского хана. "Свержение татарского ига" свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и других служилых людей московского царя составляли представители татарской знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это обстоятельство или стараются преуменьшить его значение». Приведенные слова принадлежат одному из основоположников евразийского движения — Н. С. Трубецкому.

Ему вторит другой историк-евразиец — Петр Николаевич Савицкий (1895—1968): «В лоне монгольской державы сложилась новая Русь. Едва ли не этим определилась и определяется вся дальнейшая судьба человечества». Еще более определенно он высказался в письме Л. Н. Гумилёву от 13 февраля 1963 года: «<…> Только слепой может отрицать, что на великую всемирно-политическую арену Русь в свое время была выведена именно "монгольским игом", превратившимся для Руси в великую монголо-татарскую "школу". Те историки, которые отрицают в современности эту очевидную истину, исходят — б[ыть] м[ожет], сами того не сознавая, — из представления о монголо-татарах XIII—XV вв., как о "низшей расе”, своего рода хищных зверях. Что может быть доброго от зверей?! На самом же деле Русь получила от монголо-татар немало хорошего. В числе прочего она получила от них навыки национальной и религиозной терпимости <…>».